истории

«Мне казалось, что если я попаду в СИЗО, то умру там» Интервью Марии Мотузной, которую судили за мемы. Ее дело отправили на пересмотр

Источник: Meduza

9 октября суд вернул в прокуратуру дело об экстремизме и оскорблении чувств верующих (статьи 282 и 148 УК РФ) жительницы Барнаула Марии Мотузной. Мотузную обвиняли в том, что она сохранила на своей странице в «ВК» картинки, «имеющие лингвистические признаки пропаганды превосходства европеоидной расы над негроидной» и «изображение гуляющего человека, похожего на Иисуса Христа, выпускающего через отверстие в ладони сигаретный дым». Впервые Мотузная рассказала о своем деле в твиттере; именно после ее истории СМИ начали много писать об уголовных делах, заведенных из-за мемов в соцсетях. Теперь о возвращении дела в прокуратуру ходатайствовали обе стороны. Срок давности по «религиозной» статье у Мотузной истечет 15 октября, а «экстремистскую» статью на днях значительно смягчили. Спецкор «Медузы» Саша Сулим поговорила с Марией Мотузной.

— Вы ожидали, что сегодняшнее заседание закончится именно так?

— Вообще не ожидала. На этом заседании должны были отклонить или принять ходатайство о закрытии дела, которое подал мой адвокат Алексей Бушмаков в прошлый раз. Конечно, мы готовились к тому, что его отклонят. Но того, что еще и прокурор будет ходатайствовать о том, чтобы вернуть дело на пересмотр, — для меня и моих адвокатов это был полный сюрприз. 

— Как в зале суда отреагировали на ходатайство прокурора?

— Все начали улыбаться. Когда судья объявил перерыв и ушел в совещательную комнату, адвокат сказал мне, что судья был рад больше всех — он улыбался и общался очень мило, и прокурор тоже был в приподнятом настроении на заседании. У всех такое хорошее настроение было, как будто уже закрывается дело, хотя его всего лишь передали в прокуратуру.

— А до сегодняшнего заседания прокурор и судья по-другому с вами себя вели?

— Их отношение всегда было очень специфическим. Судья всегда отклонял наши вопросы, не давал нам допрашивать свидетелей обвинения должным образом, сам подыгрывал им. Прокурор всегда ходатайствовал об отказе в любых наших ходатайствах. Положительной динамики в их отношении ко мне не было, а тут сразу такое.

На заседаниях, где было много журналистов, они нормально общались, в их отношении ко мне не было ни негативной, ни положительной окраски. Я понимала, что это их работа, ничего личного. Но во время закрытого заседания, когда там допрашивали свидетелей, я увидела, что судья и прокурор относятся ко мне негативно. 

Поначалу даже приставы на входе шутили и мило улыбались мне, а когда на заседание пришла целая толпа журналистов, их отношение резко изменилось. Мне говорили: «Зачем пришла?», стали грубить. 

— Что в этом процессе вас больше всего удивило, возмутило или разозлило?

— То, как происходило закрытое заседание. Свидетельницы утверждали, что я им угрожала, но никаких доказательств этому предоставить так и не смогли. Что бы я у них ни спрашивала по поводу религии или веры — я утверждала, что верующими они не являются и поэтому оскорбиться они не могли, — судья это все отклонял. Еще показания пришел давать сотрудник центра «Э» и сказал, что явку с повинной я написала полностью сама, а не мне ее надиктовали. Что он все мои картинки [14 тысяч в альбомах «ВКонтакте»] он посмотрел за один час. Там столько было откровенной лжи! А судья с таким вожделением это слушал.

— Свидетельницы вас обвиняли в том, что вы им угрожаете.

— Да, они и попросили закрыть заседания в связи с тем, что якобы им и их семье поступают угрозы от меня.

— Но они это никак не доказали?

— Конечно, нет. Мой адвокат спросил их, как выглядели эти угрозы. Одна из девушек сказала, что я им звонила и предлагала написать пост — чтобы их перестали травить [в соцсетях]. На что адвокат сказал: не кажется ли им, что это не угроза, а попытка помочь. В ответ — тишина.

— Так вы общались с этими девушками?

— Я им звонила до суда, когда в интернете началась агрессивная кампания против них. Я же не знала их мотивов и подумала, что, возможно, их заставили написать [заявления]. Я позвонила и спросила их, предложила действительно написать пост, они отказались объяснять мне свой поступок. Но я все-таки сделала пост — чтобы их перестали трогать.

— Они написали на вас заявление, а вы попросили, чтобы их не трогали?

— Да, с ними начали массово делать картинки, писать о том, что они стукачки. Я очень часто натыкалась на это в сети, но происходило это без моего участия, мне просто скидывали эти картинки друзья. В своем твиттере я написала, чтобы им прекратили угрожать.

— Почему вы решили это сделать?

— Потому что я не знала их мотивов и до сих пор не знаю. Но посмотрев на их поведение в суде, я поняла, что их вряд ли заставили. До этого я пыталась их мысленно оправдывать, потому что была уверена, что добровольно пойти на такое человек не может.

Но на суде они вели себя очень нагло, никакого сочувствия они ко мне явно не испытывали и отвечали на все вопросы с вызовом. И я сделала вывод о том, что на самом деле угрызений совести они не испытывают. 

— У вас есть к ним вопросы?

— Мне интересно, при каких обстоятельствах это все произошло, чем они руководствовались [когда писали заявление]. 

— Это им судья предложил для простоты называть афроамериканцев «неграми»?

— Да, как раз на том же закрытом судебном заседании. Одна из девушек пыталась выговорить одну из толерантных формулировок что-то типа «темнокожий», а судья ее перебил и сказал: «Зачем ломать язык, давайте называть их неграми!» Мой адвокат задал вопрос — как это так. Судья ответил, что в России это слово оскорблением не является. При этом меня обвиняли в оскорблении представителей этой расы на территории Российской Федерации.

— Судья сам произносил эти слова?

— Неоднократно. 

Потом допрашивали понятых — это тоже были две студентки. Я вообще не понаслышке знаю о православии — у меня мама верующая. И когда одна из девушек сказала, что в ее семье уважают «Христоса», мне это показалось забавным. Я такого никогда не слышала.

— У вас на страничке действительно было 14 тысяч картинок?

— Да, я вела эту страницу с 9-го класса, на ней была куча разного хлама, мне просто было лень чистить. 

— Это что-то вроде формы коллекционирования?

— Можно и так сказать. Мы с друзьями регулярно друг к другу заходим, смотрим новые картинки, лайкаем, сохраняем себе. Это что-то вроде моды, у большого числа пользователей «ВКонтакте» есть альбомы с сохраненными картинками, просто они бывают закрытыми и открытыми.

— Сейчас у вас новая страничка во «ВКонтакте»?

— Ту я удалила еще зимой 2017 года. Когда ко мне пришли с обыском, этой страницы давным-давно не было. А про ту страничку, которой я сейчас пользуюсь, полиция даже не знала. 

— Вы продолжаете сохранять картинки в альбомах?

— Да, но уже другой тематики. У меня изменились вкус и чувство юмора — мне нравятся пейзажи, одежда, щенята. 

— Вы стали задумываться о последствиях каждый раз, когда сохраняете себе картинку?

— Я уже не подписана на паблики, которые лайкала несколько лет назад.

— Как вам кажется, что сыграло в вашу пользу? Почему дело ушло обратно в прокуратуру?

— Думаю, что в первую очередь огласка. Ведь изначально мое дело должно было быть рассмотрено в особом порядке: одно заседание и приговор. А здесь пленум Верховного суда вынес постановление, начали вносить поправки в закон — уже никуда не деться.

— Сколько вы могли получить?

— Адвокат по назначению мне обещал, что будет штраф 110 тысяч рублей. Только потом я уже узнала, что штраф может быть от 300 до 600 тысяч, а еще и возможен срок.

— Вы представляли себе самый худший вариант?

— Конечно, были такие мысли — когда тебе грустно, ты думаешь о самом плохом. Но я не представляла этого: мне казалось, что если я попаду в СИЗО, то просто умру там. Сейчас это кажется уже смешным, но несколько раз были опасения, что мне изменят меру пресечения — и отправят в СИЗО.

— На заседание 9 октября к вам пришел рэпер Хаски. Были знакомы с ним раньше?

— Нет, не были. Как оказалось, мой твиттер читал его менеджер, он мне писал, звал на концерт. А сегодня они оба приехали к зданию суда, я Хаски даже сначала не узнала. Мы постояли, пообщались, только потом я сообразила, что это он. Сказали, что пришли меня поддержать. Сказали мне, что я молодец, что все будет хорошо. Вроде бы все стандартно, но то, что они сами приехали к суду, меня это очень поразило. 

— На концерт пойдете?

— Да! (Смеется.)

— А чем вы занимаетесь по жизни?

— Пока ничем. До того, как ко мне пришли с обыском, я собиралась ехать работать в Китай учителем английского, сидела учила язык, уже на визу подавалась. А потом подписка о невыезде все сломала. До суда я работала администратором в отеле, но мне пришлось уволиться, потому что я не вывозила ни морально, ни физически — там работа сутками была. Сейчас опять сижу, еще не успела подумать, что дальше делать буду, если дело все-таки закроют. 

— Это правда, что вас позвали в эфир телеканала «Спас»?

— Мне написал продюсер этого телеканала, сказал, что есть такая программа «Разговор с атеистом», что она не совсем пропагандистская, туда приходят умные люди. И предложил принять участие. Я написала своему адвокату — он сказал: «Круто, давай». Я подумала, что если они там просто дискутируют, то почему нет. Извиняться я ни перед кем не планирую, наоборот, я планирую сказать, что считаю эту статью [об оскорблении чувств верующих] репрессивной, негуманной. Пока не знаю, что из этого выйдет, переживаю, но попробовать хочется.  

— Как вам живется после такой огласки дела в СМИ?

— Действительно, определенная публичность появилась. Я уже не могу, как раньше, написать какую-нибудь ерунду в своих соцсетях, когда у меня плохое настроение, уже пишу о чем-то серьезном, какие-то новости. На улице меня могут узнать. Это для меня очень непривычно, я пока не поняла, как над этим работать, как с этим жить. Пока я даже не поняла, нравится мне это или нет. 

Мне многие говорят, что я должна это как-то использовать, но я пока не знаю — как именно, не знаю, как это использовать, чтобы не остаться в Барнауле. Надеюсь, постепенно у меня все будет укладываться в голове — и я что-нибудь придумаю. 

— Политическая или общественная деятельность потенциально могла бы быть вам интересна?

— Я действительно думала о том, чтобы помогать людям, оказавшимся в моей ситуации. Но пока не могу представить, как применить мой опыт на практике. Нужно с кем-то еще посоветоваться и подумать, но в целом мне это было бы интересно.

— Можно ли сказать, что в вашей ситуации есть и плюсы?

— Если бы со мной этого не произошло, меня бы никто не знал, меня бы не звали за границу, мне не писали бы люди. Конечно, повод для славы очень сомнительный, не так мне хотелось бы прославиться. 

Когда вся эта история стала публичной, я думала, что людей, которые меня поддержат, и тех, кто меня осудит, будет поровну. Но тут вышло 98% на 2%. Конечно, есть люди, которые пишут, что я виновата, и желают, чтобы меня посадили, но их настолько мало, что они теряются в массе поддержки, которую я регулярно получаю. 

— Если ваше дело из уголовного сделают административным, но все же признают вас виновной — как вы на это отреагируете?

— Конечно, мне это неприятно, и если будет возможность это оспорить, я обязательно это сделаю. Но мы прекрасно понимаем, в какой стране живем в плане судебной системы. То, что сегодня произошло, уже можно считать победой, как бы это странно ни звучало. Если мне удастся отделаться административным штрафом — это лучше, чем срок. Пусть хотя бы так.