«Мы боимся и страхуемся» Интервью красноярского врача Алевтины Хориняк спецкору «Медузы» Андрею Козенко

Октябрьский районный суд Красноярска 21 октября оправдал 73-летнюю Алевтину Хориняк. Врач обвинялась в незаконном обороте наркотиков и подделке документов — Хориняк выписала опиоидный препарат трамадол человеку, который формально не был ее пациентом; тем не менее, она многие годы наблюдала за его состоянием.

Рецепт был выписан в 2009 году, когда в Красноярске были перебои с поставкой льготных (бесплатных) сильнодействующих препаратов, а купить трамадол пациент не мог. В ходе первого судебного процесса прокурор просил для Хориняк восемь лет тюрьмы, однако суд ограничился штрафом в 15 тыс. руб. Врач и ее адвокаты обжаловали приговор и добились полного оправдания.

Со специальным корреспондентом «Медузы» Алевтина Хориняк поговорила во время короткого перерыва между приемом пациентов. «Сделаете анализы, на следующий день обязательно сходите к ЛОРу», — проводила она своего очередного визитера.

— Алевтина Петровна, в какой момент и при каких обстоятельствах вы поняли, что вами заинтересовалась Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков?

— Это было 14 апреля 2011 года. ФСКН же постоянно ходит по аптекам и ведет учет рецептов на сильнодействующие препараты из списка. Они набирают эти рецепты кучами, потом идут по поликлиникам и смотрят, кто кому и что выписал. Смотрят на соответствие состояния больного по его медкарте и того, что ему выписал врачи. В тот день меня позвали в ординаторскую. Там заведующий, замглавного врача, люди из ФСКН. И они начинают расспрашивать про выданный в 2009 году рецепт. А я им говорю: не помню, это же когда еще было — два года прошло. Плюс я сама четыре месяца как после онкологической операции на легких, состояние было не очень. Давайте съездим домой к тому больному, поговорим с ним, вспомним, что и как.

Но этого не произошло. Меня стали вызывать на допросы в ФСКН. Я параллельно с больным и с его матерью разговаривала, чтоб они хоть напомнили, как все было. Допрашивали меня до октября. Им хотелось, чтобы я сказала, что не только выписала рецепт, но еще и приобрела лекарство, тогда это бы попадало под статью о сбыте. Кричали на меня: мол, пожилая женщина, как вам не стыдно! Признавайтесь, с кем в сговоре состояли в аптеке! А я там даже не была ни разу. Выяснили, что лекарство приобрела Лидия (Табаринцева, знакомая онкобольного, для которого приобретался трамадол; сначала была свидетелем по делу, потом стала обвиняемой и тоже получила штраф — прим. «Медузы») и стали кричать: так это у вас группа организованная!

— Вы нарушили закон или какие-то инструкции при выписке того рецепта?

— В то время я искренне считала, что если больной нуждается в помощи, он должен ее получить. Мне и в голову не приходило, что это как-то нарушает закон. К тому же я не назначала лечение, трамадол уже был назначен, я просто продолжила его. Ни о какой уголовщине и мысли не было.

— А следователи вам говорили о серьезности последствий?

— Сначала я узнала, что мне вменяют эти две статьи. В ФСКН сказали при этом — ничего страшного, заплатите 10 тысяч рублей штрафа, все врачи так делают. Когда услышала про штраф, и не беспокоилась даже, думала, административные статьи. А у меня внучка в юридическом училась. Она мне: бабушка, а в чем там дело-то? Я ей и говорю: ничего серьезного, вот статьи такие. А она за голову схватилась — да ты с ума сошла, они тебя посадят! Как мне плохо стало. Я бросилась к телефону, звоню следователю, полковнику, по особо важным делам. Что же вы обманываете, говорю. А она мне в ответ бросает — выписывать не надо было ничего! Тогда я уже к адвокатам обратилась. Они еще меня корили, что я такая честная на следствии была, все что могла, рассказала.

— Вы сразу не согласились со штрафом по первому приговору и решили обжаловать его?

— Да в тот же момент. Я еще тогда судье в лицо сказала: зачем мы тут целый год просидели, зачем мы столько свидетелей выслушали. Все ради того, чтоб вы вранье ФСКН в приговоре потом прочитали. Нет уж.

— Все это время у вас были проблемы на работе?

— Можно считать, что не было. Нас, врачей, тут мало, не хватает. Поэтому все нормально, работаем. Нас терпят.

— Вы работали онкологом в советское время, в 1990-е годы, работаете сейчас. В какой период оборот сильнодействующих препаратов контролировался наиболее разумно, с вашей точки зрения?

— Конечно, наиболее адекватное отношение было в советское время. Я еще в 1960-е годы училась и параллельно работала в диспансере, все это знаю не понаслышке. В советские времена онкобольные дома не умирали. Мы даже заставляли ложиться их в стационар, потому что могли гарантировать уход. Паллиативное лечение (направленное на улучшение качества жизни пациентов — прим. «Медузы») было на уровне. Я заходила вечером в палату. Мне больной говорил: ох, сестра, болит. И я за ночь могла сделать четыре укола вместо положенных двух. Это было совсем просто, расходование препаратов оставалось под контролем.

— А сейчас?

— Сейчас идет некоторое потепление, но не более. Я все так же выпишу рецепт, а ФСКН запросто к этому придерется и потом за мной придет. Мы, врачи, боимся, мы страхуемся. И пока ФСКН будет контролировать легальный оборот опиоидов, так и будет продолжаться. Да ладно они, клофелин, нурофен — и то боимся выписывать.

— Что подумали, когда оправдательный приговор услышали?

— Я сразу подумала: хорошо, что здравый смысл победил и что судья по совести поступила. Второе рассмотрение дела вообще мягче прошло. Бог управлял сердцем судьи. Я вообще думаю, что Господь использовал меня для того, чтоб хоть что-то к лучшему изменилось.

— Вы держите зло на ту же ФСКН, считаете кого-то виноватым в том, что с вами произошло?

— Я благодарна Апанасенко (болевший раком контр-адмирал Вячеслав Апанасенко покончил с собой в феврале 2014 года после того, как его жена не смогла вовремя купить обезболивающее; врачи отправляли ее из одного кабинета в другой, отказываясь выписывать рецепт — прим. «Медузы»). Он все правильно в предсмертной записке написал. Виноваты правительство и минздрав.