«Хорошую фотографию нельзя пересказать по телефону» Двадцать снимков Сергея Максимишина. Фотогалерея «Медузы»

В центре дизайна Artplay 15 мая открывается выставка «100 фотографий Сергея Максимишина», которая пройдет в рамках фестиваля современной фотографии 31 Days Fotofest. Это первая крупная выставка российского фотографа, двукратного лауреата конкурса World Press Photo, чьи снимки публиковались в ведущих российских и мировых СМИ (от Time и Corriere della Sera до The Wall Street Journal и Liberation).

Экспозиция в Artplay для Максимишина — некий рубеж, попытка оценить сделанное за последние 15 лет. По словам фотографа, отбирать снимки для выставки ему помогали директор фотослужбы журнала «Русский Репортер» Андрей Поликанов вместе с фотографом и редактором Артемом Черновым: «Два дня мы ползали по полу, выбирая из пятисот распечатанных картинок сто лучших. Часто мы не сходились во мнениях. Спорные вопросы решали голосованием». 

«Медуза» составила свою галерею работ одного из самых именитых и титулованных документальных фотографов, выбрав из «100 лучших фотографий» двадцать снимков, посвященных России. О том, как были сделаны некоторые из них, рассказывает сам Сергей Максимишин. 

От Читы до Краснокаменска на поезде 15 часов. От Краснокаменска до китайской границы час. Лучший вид на город открывается с холма, который местные называют Cопка любви: посреди идеально ровной степи длинная узкая полоса многоэтажек. На правом фланге — урановые шахты. Центральная площадь с золотыми куполами — ровно посередине. На левом фланге — ЗЖБИ и зона. На краснокаменской зоне отбывал первую часть срока Михаил Ходорковский. 

Его мама и жена приехали в Краснокаменск на свидание. Мы с немецким журналистом Йенсом Хартманом по заданию швейцарской газеты Die Weltwoche прибыли следом, чтобы взять у них интервью и рассказать о месте заключения. С прибытием зэка федерального значения Краснокаменск расцвел. Постоянный поток командировочных — полицейских, судейских, адвокатов, журналистов —способствовал бурному росту предприятий сферы услуг. Предложение стало отставать от спроса. Единственная в городе гостиница перестала вмещать командировочных, и тогда количество койко-мест было увеличено вдвое путем деления комнат (и без того небольших) пополам. Мне достался узкий пенальчик с батареей, а Йенсу — с трубами от батареи. Я не спал всю ночь, потому что было невыносимо жарко, а Йенс не сомкнул глаз из-за лютого холода. 

Утром поехали снимать, как мама Ходоркорвского будет выходить из ворот зоны. Хитрые менты повесили знак «Фото- и видеосъемка запрещены» метров за 800 до ворот. Прошел за знак — и, не доставая камеры, встал перед воротами. Рядом появился милиционер. Когда в сопровождении адвоката Марина Филипповна появилась в воротах, милиционер просто встал передо мной. Я попробовал достать камеру, мент с криком «Не снимать объект!!!» попытался вырвать фотоаппарат. «Это не объект, это мама!» —закричала адвокат, но момент был упущен. Так я ничего толком и не снял. Потом мы говорили с Мариной Филипповной в кафе, в гостинице брали интервью у жены Инны. Так и день скоротали. Следующий день Ходорковским было не до нас, я немножко поснимал город, взяли интервью у мэра, Йенс поговорил с местным батюшкой, потом решили съездить на ЗЖБИ, где работают, как нам сказали, сосидельцы Ходорковского. Посигналили у ворот — нам открыли. Въехали на территорию — никто слова не сказал. Пошли по цехам, ожидая окрика в спину, — все тихо. Нашли бригаду заключенных, познакомились, поговорили, зэки говорят: дай фотоаппарат и сто долларов, мы тебе завтра карточки Ходора в лучшем виде доставим. Сильно пожалел, что не было с собой мыльницы (я потом видел такие картинки в какой-то газете), а рабочую камеру отдать не решился. Так и уехали — никто слова не сказал. Бывает. Вечером Инна и Марина Филипповна уезжали на поезде. Мы же ехать на поезде не могли — не успевали на утренний рейс из Читы. Сели в такси, доехали до какой-то станции, я хотел снять женщин через окно поезда. Потом помчались в аэропорт. Перестарались — приехали в 5 утра, рейс в 10, аэропорт закрыт до 8 (я не знал, что так бывает!), на улице минус тридцать. Гостиница при аэропорте тоже закрыта, мы стали ломиться, охранник вызвал милицию. Менты приехали, поняли, что нас ждет лютая смерть на морозе, велели нас пустить. Утром благополучно улетели. Картинку эту сделал почти на бегу. Я понимал, что ледяной кремль — сильная метафора, и надо бы чуть покрутиться в этом месте. Так всегда: есть декорации — подожди актера, есть актер — поищи декораций. Но, конечно, персонажа такой силы я не ожидал. Потом эта фотография публиковалась много раз. Приятно было, когда знаменитый куратор и редактор Лия Бендавид выбрала именно эту картинку для обложки книги «Сибирь глазами русских фотографов».

Близилось 65-летие Победы, и в стране в очередной раз вспыхнула полемика о роли Сталина в истории. Эта тема заинтересовала немецкий журнал Stern, и меня попросили снять фотоэссе о Сталине и его месте в жизни современной России. Работали над этой историей вместе с Беттиной Зенглинг — пишущей журналисткой Stern, с которой мы уже немножко команда. 
Первым делом отправились в Волгоград. Там нас интересовали два сюжета: пивзавод, на котором выпускали пиво и прохладительные напитки с портретом Сталина, и частный музей Сталина. На завод нас пустили без проблем, рассказали, что пиво и напитки выпускаются исключительно по просьбам ветеранов войны и труда. С музеем было интереснее: владельцем оказался местный коммерсант с повадками блатного. Типовое двухэтажное здание советских времен (обычно в таких размещались дома быта) он разделил на две части: слева — гостиница и ресторан (в интерьерах и того, и другого было много товарища Сталина), а справа — музей Сталина. С нами этот человек разговаривал через губу, гнул пальцы, всячески пытаясь нас унизить. Сказал, что не дай бог в журнале будет хоть слово не так, он знает, как нас искать! Вернулся домой в Питер поздно ночью. Утром включаю компьютер, читаю новости. Первое, что вижу, — заметка о том, что предпринимателя из Волгограда (в котором опознаю нашего знакомого) убили: неизвестные, подкараулив сталиниста на стоянке, нанесли ему множество ударов по голове кусками арматуры. 
 Работали в Москве: в галерее Гельмана фотографировали дуэт художников «Синие носы» — ребята снимали для каких-то своих проектов двойника Сталина. Познакомились с двойником — бывшим мичманом Северного флота. Раньше он кормился, фотографируясь с гостями столицы на Красной площади, но по пьяни подрался с Лениным, а мимо проходившие телевизионщики драку сняли и показали по телевизору. За это фэсэошники вождей от стен Кремля прогнали. Ленин переместился на Арбат, а наш знакомый — на Ленинские горы. Сняли мичмана за работой. Оказалось, на Сталине паразитирует человек, который, пользуясь неосведомленностью простого народа, выдает себя за двойника императора Александра I, хотя на него совсем не похож. Похожий на Сталина мичман, будучи человеком скромным, свои услуги навязывать стесняется. За него это делает Александр I Благословенный — громко кричит и балагурит, зазывая клиентов сфотографироваться со Сталиным, а потом потихоньку и сам примазывается. 
Снимал скульптора Бориса Орлова — тот вылепил бюст Сталина с огромными грудями: говорит, что Сталин не только отец народов, но и их мать. Нашел место (огромное здание, похожее на склад на окраине Москвы), где хранится в больших количествах сталинское искусство. Искусствоведы за разрешение поснимать потребовали от меня спонсорской помощи в размере 300 долларов. Stern сказал ОК. 

Съездил в Киров, там коммунисты добились от муниципалитета разрешения развесить портреты Сталина (правда, вместе с другими маршалами) на улицах. Снимал в типографии, как печатают плакаты, потом снимал в дизайн-студии печать портретов Сталина на футболках.

 В Вырице под Питером нашел мужика (по слухам, бывший бандит, а ныне главный казак), который откопал двухметрового Сталина, закопанного при Хрущеве. Поставил на своем участке, раскрасил в натуральный колор (мундир зеленый, звезды золотые, усы и сапоги черные, а лицо красное). Созвонился, казак сказал: приезжай, я как раз перед праздниками буду Виссарионыча подновлять.

 Снимал на фабрике восковых фигур. Сталин и Распутин — бестселлеры. Первомайскую демонстрацию снимал в Москве. Там же снимал в обществе «Мемориал». Слетал в Пермь, поснимал зону «Пермь-36» — тогда там был музей ГУЛАГа. 

В Питере ходил с коммунистами расклеивать листовки со Сталиным. Снимал в троллейбусе, на который те же коммунисты на правах рекламы нанесли портреты вождя. 

Вроде, более чем достаточно для одного материала, но у меня было чувство, что главной картинки нет. Решил еще съездить в Москву на парад Победы. Иду по Тверской в направлении Кремля, понимаю, что без аккредитации меня на парад не пустят. Вдруг на Пушкинской площади замечаю старуху с портретом Сталина. Она стоит лицом к проезжей части, демонстрируя портрет проезжающим по Тверской боевым машинам. А мне — ну никак не подлезть, чтобы и Сталин и танки! Ужом вертелся — никак! А танки-то и прошли, народ расходиться стал, обидно — смерть! И старуха моя засобиралась, но я от нее не отстаю. И тут полетели! Плюхнулся на спину, лежу на Тверской поперек тротуара в плевках и жвачках и понимаю — вот она, картинка!

 В номер эта фотография так и не встала. Говорят, всем понравилась, но материал был уже сверстан, а переделывать не стали.

В 2003 году в Чечне проходили президентские выборы. Я работал фотографом предвыборного штаба Ахмата-Хаджи Кадырова. Эту фотографию снял в Гудермесе: мальчики плескались в фонтане рядом с центром бокса, где тренировался Рамзан Кадыров. Снято объективом 70-200 мм с двойным конвертером. К сожалению, не могу показать варианты, поскольку по контракту все негативы передал работодателю. Чем плоха плохая фотография, существенно легче объяснить, чем понять, чем же хороша хорошая. Я потратил немало времени, чтобы убедиться в том, что мне не под силу придумать достаточный критерий «хорошести» фотографии. Но зато я знаю множество необходимых свойств хорошей фотографии. Так мусульмане считают Аллаха принципиально непостижимым, но перечисляют его свойства: всезнающий, всемогущий, возвышенный, всевышний, etc. Так вот, по моему скромному мнению: хорошая фотография всегда удивительна
, хорошая фотография не отпускает
, хорошую фотографию нельзя переснять, хорошая фотография правдива
, хорошая фотография нерукотворна
, хорошую фотографию нельзя пересказать по телефону. О последнем из свойств я думал, когда читал посвященную этой чеченской картинке статью Елены Рождественской (журнал «Интеракция. Интервью. Интерпретация»). Я много раз пытался пробиться через этот текст. Прекратил попытки, вспомнив о том, что бывает, если открыть картинку JPG в текстовом редакторе. Но фраза «Портрет мальчика, готовящегося к выстрелу, обрамляется центростремительным разбегом фрагментированной телесности, заведомо бесконечной, коль скоро нам не явлены границы и не исчерпаны все персонажи» запомнилась.

Саша Р-н, мой подельник, — замечательный журналист. Еврей вплоть до мамонтов. Закончил Гнесинское училище по классу флейты. Уехал в Америку к отцу-банкиру. Стало скучно. Устроился в бригаду грузчиков — таскал мебель на Брайтоне. Потом там же в Америке работал дальнобойщиком. Вернулся в Россию. Решил стать журналистом. Для московской молодежной газеты писал репортажи типа «Как я снял проститутку». Потом уверовал. Крестился. Воцерковился. Стал в алтаре прислуживать. Пост держать. Яблочка не съест, пока не перекрестит. 

С Сашей мы для журнала Geo поехали по пути Ломоносова из Холмогор в Москву. Март, распутица, Саша за рулем — я не вожу машину. Навстречу по раздолбанной дороге со страшной скоростью несутся лесовозы. Жуть, как страшно. А Саша, чуть церковь на горизонте, руль бросает и давай креститься. Я ничего не говорю, а только думаю: вот какой я толерантный! Но когда в тумане Саша стал истово креститься на нечто, что вблизи оказалось указателем «Вологодская область», я не выдержал и матерно оскорбил чувства верующих. 

Город Шенкурск старше Москвы. Стоит на полноводной реке Вага — притоке Двины. За тысячу лет существования города жители так и не нашли возможности построить себе водопровод. До сих пор в жару и стужу бедные и богатые ходят стирать белье на реку. Надо ж, думаю, засранцы какие! А Саша: — Смотри, какие сильные люди!
 — Ты это сфигов? — спрашиваю. — 
Ну, холод лютый, а они по ледяному склону карабкаясь, белье идут стирать! В минус 30!
 — Саш, так а что им делать, если водопровода нет? — Ну, могли б грязными до весны ходить!
 Как-то я давно с Сашей не общался. Говорят, стал священником. Дай бог.

На рыбоводном заводе подрощенных (семь сантиметров) мальков лосося выпускают в Тихий океан. От берегов Камчатки мальки плывут к берегам Америки, по пути взрослея. Войдя в возраст, спешат назад, повинуясь инстинкту, который называется homing. Те немногие, которым удается ускользнуть от браконьеров, прибывают на родной завод. На заводе из самок выдавливают икру и складывают ее в тазики. Самцов бьют дубинкой по голове, разрезают живот и поливают молоками тазики с икрой. Потом самцов и самок грузят в машину и отправляют на переработку — в пищу они не пригодны. Из оплодотворенной икры рождаются мальки. Мальков (семь сантиметров) выпускают в Тихий океан. От берегов Камчатки мальки плывут к берегам Америки, по пути взрослея. 

В природе все происходит ровно так же, разве что некому взвесить и измерить малька, ударить самца по голове дубиной и погрузить тела в машину. Такая жизнь. Про фото: в очередной раз карточка про то, как важно дать Богу шанс. Сколько раз рабочий бросал, столько раз я нажимал на кнопку. И в только в одном кадре из сотни снятых все встало на места. То, что зрителю кажется феноменальной удачей, как правило, достигается статистикой.

Французский дамский журнал Elle заказал историю о русских женщинах. Я составил список потенциальных героинь и утвердил с редакцией: тренер по фигурному катанию, новая русская жена, воспитательница детского сада, реставратор Эрмитажа и доярка. Журнал сказал ОК, но попросил, чтобы все тетки были симпатичными и (обязательное условие!) гламурными. Отвлекусь: люди не из профессии вряд ли представляют, с какими проблемами приходится сталкиваться, работая для журналов. Однажды я снимал историю о Казани для англоязычного журнала, издающегося в Саудовской Аравии. Мне был выслан список того, что не должно быть на фотографии: помимо алкоголя, людей с собаками, мужчин с голым торсом, список включал в себя и женщин в одежде с коротким рукавом. Стояла жуткая жара, и я написал тогда в редакцию, что в Казани есть только одна женщина с длинными рукавами — это я. У меня аллергия на солнце. То же с текстами. Во многих журналах есть список слов, которые не должны появляться на страницах никогда: например, авторам одного из журналов для мужчин запрещено было употреблять слово «любовь» — считалось, что читателей журнала оно должно раздражать. А француз — журналист, работавший со мной для Elle, жаловался на редакционный стоп-лист, куда были включены слова, якобы, сложные для понимания читателей. Открывался список словом «парадокс». Самым трудным было найти гламурных доярок. Я позвонил замечательному фотографу Жене Асташенкову. Женька уже лет 30 работает в газете «Тосненский вестник» и знает в своем Тосненском районе не только всех доярок, но, я уверен, и всех коров. «Есть!» — сказал Женька — «Есть гламурные доярки! Тебе понравятся!» Девчонки уже ждали нас в боевой раскраске. Выяснилось, что одна из сестер пошла на повышение и теперь работает техником-осеменатором. По мне — так еще интереснее. Пока ходили по коровнику, заметил, что одна корова все время тянется к людям, требуя внимания. Поставил девушек рядом с ласковой коровкой, велел быть серьезными и смотреть в объектив. Корова, как я и надеялся, полезла целоваться. А тут и мужчинку c тележкой Бог послал, за что ему большое спасибо!

Договорился с милицией сутки поездить с патрульной группой. За ночь температура упала с нуля до минус двадцати. Всю ночь собирали пьяных и возили в вытрезвитель — иначе померзли бы. 
Три года спустя Джеми Велфорд, директор фотографии Newsweek, в ответ на мою просьбу посмотреть книгу «Последняя Империя» среди прочего пишет: «Запомнилась фотография, где солдат кричит на своего командира».

Валя Сидорин, в то время пресс-секретарь правительства Ленинградской области, позвонил и сказал, что разговаривал с руководством зверосовхоза «Пионер» и те, мол, обижаются: хозяйство прибыльное, работаем хорошо, налоги в областной бюджет платим, а хоть бы строчку кто написал. «Тебе это интересно?» — спросил Валя. Я подарил эту фотографию каким-то экологам, с тех пор время от времени встречаю в разных странах. Регулярно в социальных сетях под этой картинкой разгорается срач по поводу — носить шубы или не носить. Года три тому назад я вдруг получил письмо из Канады: злодей опубликовал эту фотографию как снятую на ферме знаменитой канадской компании, производящей одежду для Севера. В канадской блогосфере разразился жуткий скандал, представители компании нашли меня и попросили рассказать, где и как снято. Отбирая с Андрем Поликановым и Артемом Черновым картинки для книги, мы спорили, нужно ли включать эту фотографию. С одной стороны, это одна из трех (вместе с портретом Путина и «золотыми зубами») моих самых известных фотографий. С другой, это не та фотография, на которую приятно смотреть, и я боюсь, что человек, долистав до этого изображения, закроет книгу и не откроет ее больше никогда. Но все-таки я решил фотографию оставить. А на одну шубу, говорят, в зависимости от длины и размера идет от 20 до 50 норок.

Золотые зубы. Мой приятель Сергей Тягин, увидев эту фотографию сказал: улыбка Саурона. Ничего демонического в парне нет — зовут Саша, работал водителем в комитете по культуре мэрии Тобольска. Сашу и его уазик-буханку мэрия отправила мне на подмогу, когда мы делали материал о Тобольске для GEO. Картинку я снял, когда мы с журналистом Александром Можаевым вечером переправлялись на пароме через Иртыш. Мы вышли погулять по парому, а Саша остался в кабине, и сложно было не заметить этот треугольник — зубы, церковь и крест. Паром двигался быстро — и церковь стремительно исчезала. А пленки в камере не было. Вообще говоря, ее почти совсем не было, израсходовал весь взятый на день запас. Оставалась лишь (чудом вспомнил!) много месяцев болтавшаяся в кофре катушка восьмисотки — по тем временам штука экзотическая. Пока заряжал пленку, церковь совсем съехала к левому краю окна, едва успел сделать несколько кадров. И как всегда бывает — при любом количестве дублей точная карточка всегда одна. 
Помимо ослепительной улыбки запомнилась Сашина присказка: «Мясо без водки только собаки едят!» 
А один неплохой фотограф написал на моей страничке: «Фотография на обложке [имеется в виду обложка моей книги „Последняя Империя: 20 лет спустя“] удивительно дебильно-постановочно-пропагандистско-совковская по стилистике. Никакого отношения к репортажной фотографии она не имеет».