Кружение и верчение страданий Критик Лиза Биргер разбирает роман Сергея Кузнецова «Мясорубка Мосса», где есть место и антиутопии, и кровавому триллеру, и почти порнографии
В ноябре в издательстве «Медузы» вышел роман «Мясорубка Мосса» Сергея Кузнецова («Учитель Дымов», «Шкурка бабочки», «Хоровод воды») — о том, как незнакомые друг с другом люди в разных точках земли в 2030 году совершают или пытаются совершить самоубийство. Литературный критик Лиза Биргер разобралась в сложносочиненном романе и выяснила, что он куда актуальнее и злободневнее, чем сам пытается показаться.
✽ ✽ ✽
Это рецензия на книгу издательства «Медузы». Все, что в ней написано, — мнение литературного критика. Редакция уважает право автора на собственную точку зрения и не влияет на его позицию при подготовке текста.
✽ ✽ ✽
Внимание! В этом тексте есть спойлеры. Если вы не хотите их видеть, сначала прочитайте книгу — а потом возвращайтесь читать рецензию. Кстати, купить книгу можно в нашем «Магазе» (есть бумажная и электронная версии).
Каждый публичный разговор о своем новом романе Сергей Кузнецов предваряет заверениями, что книга, хоть и может показаться комментарием к реальным событиям последних лет, «ни разу не про войну» и сам он старается держаться как можно дальше от «актуальности» в значении «утром в газете, вечером в куплете». Начнем с этого и мы, уверив читателя, что «Мясорубка Мосса» — наименее злободневный роман из изданных за рубежом в последние годы — и это не всегда оказывается ему на пользу. К примеру, автор говорит, что основную часть писал в пандемию и после 2022 года ничего не менял и не дописывал. Оно и видно: в 2030-м, когда происходит действие, память о ковиде живет в героях, как будто пандемия закончилась вчера и травма ее будет вечной, а других событий после словно и не происходило. И именно в этом, 2030 году в мире случается новая пандемия — а точнее, стремительно распространяется паразит, вызывающий обостренное чувство вины.
Писателя Кузнецова вообще сложно упрекнуть в попытках гнаться за актуальным комментарием. Его сложноустроенные книги со множеством голосов и персонажей будто сопротивляются всякой скорости. Важнее — глобально переработать пространство и время, целыми географическими пластами и столетиями, подчинить их авторской мысли и воле. Самый амбициозный роман писателя — «Калейдоскоп. Расходные материалы» (2016), мозаика событий и персонажей, охватывающая более 100 героев в период с 1885 по 2013 год, от викторианской Англии до современной России. Как бы случайно эти персонажи ни были связаны друг с другом, именно их разнообразие позволяло наиболее полно раскрыть век, в котором люди оставались расходными материалами, но каждый тем не менее был важен для общей картины.
Этот принцип — сложности устройства романа как отражения сложности устройства мира — остается главным в большинстве романов Кузнецова, а их у него больше десятка — от написанного совместно с Линор Горалик «Нет» (2004), антиутопии про мир будущего, в котором порнография заменила кино, до семейных саг «Хоровод воды» (2010) и «Учитель Дымов» (2017) про три поколения московских учителей и их служение профессии; от психологического триллера «Шкурка бабочки» (2005) про встречу серийного убийцы и журналистки-мазохистки до фантастической трилогии «Живые и взрослые» (2011–2018), young adult в декорациях параллельной советской реальности, кстати, еще одной книги, которая сегодня кажется актуальнее, чем когда была написана.
Остается добавить, что Сергей Кузнецов — один из пионеров русской интернет-журналистики, предприниматель, в прошлом — основатель маркетингового агентства, что он писал монографию по Иосифу Бродскому и считается лучшим в русскоязычном пространстве знатоком Томаса Пинчона, что вот уже больше десяти лет он живет в Париже и создает образовательные проекты, а по образованию он вообще химик — и, может, тогда станет чуть понятнее, что сложность его романов отчасти диктуется сложностью его собственной фигуры.
В новой книге тоже есть всего понемногу: тут и антиутопия, и кровавый триллер, и почти порнография, и хор персонажей, без каждого из которых история была бы неполной, и авторский голос с несколько многословными философскими отступлениями.
Сложность с этой книгой в том, что читателю очень долго не объясняется, что в ней вообще происходит. Только в середине, в финале очередного кровавого эпизода, становится ясно, что это за Мосс вынесен на обложку и почему именно мясорубка становится центральным для романа образом: это не метафора, а буквальное описание гибели одного из героев, чье тело разносят на части гигантские лопасти, — прямая отсылка к кровавым слэшерам, в которых способы убийства героев важнее сюжета. До этого читателю приходится довериться автору, поверить, что он знает, куда ведет, и принять, что разговоры о природе вины и насилия могут быть важнее сюжета.
До середины мы видим на первый взгляд не связанных друг с другом героев в разных точках мира, центр которого в романе неизбежно стремится в Восточную Европу. Среди персонажей — пожилой хорват, бывший солдат на сербско-хорватской войне; сербская художница (не Марина Абрамович!), в прошлом секс-работница, а еще раньше — пленница в лагере хорватов; очень богатая пара американских предпринимателей российского происхождения; немолодая француженка с большим сексуальным аппетитом; молодожены, сбежавшие из Парижа на почти необитаемый тропический остров; поляк, которого всю жизнь преследует кровавый след геноцидов прошлого; исследователи, ученые, юные раздолбаи, матери-одиночки и еще целая толпа. Все они оказываются в похожих обстоятельствах: сначала заболевают чем-то похожим на простуду, потом резко выздоравливают, затем им снятся очень странные, яркие и причудливые сны, после которых вспоминаются ошибки прошлого и начинаются чудовищные мучения от вины и совести. Все это густо замешано на отсылках к классическому кино и Новому Голливуду и предельно наглядных сценах секса и насилия, и не просто так.
Хотя роман долго не дает ответов, куда именно ведет, нужные читателю подсказки могут обнаружиться уже в эпиграфах. Эпиграфов три: Иосиф Бродский о том, что человек сам себе страшный суд, Адольф Гитлер о свободе от «грязных и унизительных самоистязаний химеры, именуемой совестью» и Альбер Камю о том, что абсурд «обрекает на бесполезность угрызения совести». Кроме того, автор сообщает нам, что на задней странице обложки должна была быть репродукция последней картины Сола Флетчера (1967–2020), но «по независящим от автора и редакции причинам это оказалось невозможным». Работа, о которой идет речь, называется «Donʼt Let the Darkness Get You Down» («Не позволяй тьме поглотить себя») — через несколько дней после того, как она была выставлена в Венеции, Флетчер убил свою бывшую партнершу, известного куратора Ребекку Блум, а затем покончил с собой в ее загородном доме в Бранденбурге. Метод художника заключался в том, чтобы собирать в единую композицию найденные объекты, растения, ветки, мертвых животных, полароидные снимки, картины, рисунки или вырванные из блокнотов страницы, тщательно документируя процесс и себя на его фоне. Как он сам говорил о своей работе: «Я использую все, что есть под рукой, пытаясь сделать что-то хорошее из чего-то плохого». В работах Флетчера один и тот же сюжет повторялся в разных вариациях. Кажется, что их устройство и личная история художника довольно много рассказывают и об устройстве «Мясорубки Мосса».
Образы в целом важны для романа, состоящего из сплошных киноотсылок: одна из главных героинь изучает историю кино в университете, другой удовлетворяет тягу к селфхарму просмотром фильмов в жанре torture porn, третья, профессорка из Стэнфорда, ведет семинар по Новому Голливуду, ставший точкой пересечения для многих героев. Здесь постоянно обсуждают фильмы и даже вольно и невольно воспроизводят киносюжеты в реальности, например смерть героя Бельмондо в «На последнем дыхании» Годара. Выбор эпохи неслучаен: в 1960-е после отмены «кодекса Хейса», диктовавшего правила морали в кино, Голливуд открыл для себя насилие как форму протеста, а агрессию и тягу к разрушению — как естественные проявления человеческой природы. «На последнем дыхании», а еще «Апокалипсис сегодня» Копполы и хорроры вроде «Техасской резни бензопилой», в которых кучу людей режут разнообразными способами с оговоркой, что и как люди они не очень, — один из главных ключей к роману. В слэшерах действует простая логика: мы убиваем героев, потому что они несимпатичные, а кто останется жив — тот хорош. И это, наверное, центральный вопрос «Мясорубки Мосса»: кто выживет — и почему?
Роман полон крови, секса и наглядных физических образов — отчасти чтобы наверняка развлечь читателя, если ему вздумается немного заскучать. Но это же создает странный эффект, когда роман Кузнецова, обращенный в будущее, делает это языком и методами прошлого. У читателей помоложе, поднаторевших в повестке, которая автору, похоже, сильно не нравится, могут вызвать раздражение и вечные насмешки над woke-культурой, и в целом довольно странные представления о том, как устроен мир небинарных людей и постколониальных исследований. Но и языком, и темами «Мясорубка Мосса» обращена к «взрослым», к тем, кто из этого прошлого и рад бы выйти, да не может. И тут как раз немаловажно, что действие в книге происходит в мире, в котором последняя война в Европе случилась сорок лет назад, и героям, даже если они вздумали чувствовать себя виноватыми, почти нечего себе предъявить. С одной стороны, странная параллельная реальность, без войн в Украине и Израиле, кажется в чем-то освободительной. Как будто слона вывели из комнаты и стало заметно, что в мире существуют не только слоны. С другой — ну как об этом сегодня не разговаривать? Все остальное кажется слишком тонкими настройками на фоне ужасов реальности.
Даже если представить, что роман Кузнецова старательно бежит от злободневности, что его герои не знают истинных причин нашего непрестанного проживания и проговаривания вины и горя, он все равно в итоге оказывается книгой о том, о чем мы непрестанно разговариваем. Потому что в центре романа — вина, а вина, как говорит вымышленная сербская художница Мария Милетич, — «это абсолютное зло»: «С коллективной вины начинается геноцид, а к чему приводит индивидуальная вина, можно услышать в новостях». И уж тут роман становится актуальнее некуда — вместо бесплотных приступов вины, которую мы рады бы замести под ковер, он предлагает читателю долго, нудно и куда более продуктивно разбираться с собственной совестью.
Поскольку «Мясорубка Мосса» — метароман и немного объясняет себя сам, то под конец объявится и герой, который его идеально опишет, — как «Чуму» двадцать первого века, «роман о том, как вина и стыд поставили мир на грань катастрофы, — и роман о бесконечно одиноких людях, лишенных совести, незнакомых с виной, неспособных испытывать близость». «Я бы предложил читателю выбирать между саморазрушительной виной и безграничным одиноким отчаянием, — фантазирует несостоявшийся автор этой уже написанной книги, — а потом оставил его наедине с этим выбором».
Если подумать, с чем остается читатель «Мясорубки Мосса», то итог вовсе не так трагичен. Конечно, надо хотя бы немного знать Кузнецова и его книги, чтобы точно понимать: этого терапевтического эффекта в «Мясорубке» запланировано не было. Но к нему рано или поздно приходишь. В романе снова и снова воспроизводится один сюжет — погружение персонажа в глубины вины, ее ужаса и безысходности, в том числе и через яркие, образные, иногда совершенно сюрреалистические сны, и через предельно откровенные сексуальные сцены. И в итоге на протяжении 700 страниц ты смотришь в это кружение и верчение страданий, как в барабан стиральной машины, и чем дольше вглядываешься, тем легче отпускает: ведь в итоге книга показывает, что боль в нас неизбежна — но и жить без нее мы не можем.