«Хотелось бы жить при матриархате, чтобы Тильда Суинтон стала королевой планеты Земля» Джим Джармуш дал интервью Антону Долину — о своем последнем фильме, судьбе независимого кино и американском культе семейных ценностей
Зимой в прокат выйдет новый фильм Джима Джармуша «Отец мать сестра брат» — его первая картина, получившая «Золотого льва» в Венеции. Кинокритик «Медузы» Антон Долин приурочил к этому событию новую редакцию своей книги «Джим Джармуш. Стихи и музыка», впервые выпущенную десять лет назад издательством НЛО. Он выпускает ее самостоятельно и будет продавать на своих лекциях и выступлениях: в России книгу переиздать невозможно, поскольку Долин объявлен там «иноагентом». В новую редакцию вошел подробный разбор «Отца матери сестры брата», оригинальные стихотворения поэтов Алены Чурбановой и Николая Комягина и статья музыкального критика Льва Ганкина о певице Анике, работавшей над саундтреком. А еще — интервью Долина с Джимом Джармушем, которое «Медуза» публикует с небольшими сокращениями.
— «Отец мать сестра брат» состоит из трех новелл. С чего начиналась работа над сценарием — с одной изолированной истории? Какой именно? Или с самого начала это был триптих?
— Мне нравится писать сценарии специально для актеров, представлять их в той или иной роли. И однажды я подумал: вот здорово бы было, если Том Уэйтс сыграл бы отца Адама Драйвера! Правда, они совсем не похожи. А еще дело в том, что я фанат телеигры «Jeopardy!». Про Маим Бялик не знал буквально ничего — ни о ее актерской славе с детских лет, ни о звездных ролях на телевидении, но она была ведущей «Jeopardy!», и для меня это было как… ну, понимаете, любимая ведущая: сегодня в программе Маим Бялик, значит, я уже у телевизора. Во что она сегодня одета?.. Вдруг мне пришло в голову: ух ты, ведь она была бы просто великолепна в роли сестры Адама и дочери Тома. Мысль засела в моей голове, я никак не мог ее прогнать.
Пока я это обдумывал, понемногу начали проявляться и укореняться другие сюжеты. Я люблю число три, так что решил превратить замысел в триптих, объединенный одним фильмом. Это как музыкальное произведение в трех частях. И я очень, очень тяжело работал, чтобы собрать все элементы воедино. Для меня пик фильма — момент, когда близнецы обнимаются в опустевшей спальне родителей. Но если бы вы увидели эту главу вне контекста остальных, не думаю, что она могла бы сработать. Поэтому я так тщательно работал над тем, чтобы наполнить экранное пространство деталями. Требуется невероятно много усилий, чтобы результат выглядел естественно и легко. Поэтому съемки были очень сосредоточенными. Несравнимо сложнее сконцентрироваться на этих деталях, чем показать двадцать зомби, лезущих из могилы, понимаете? Куда труднее срежиссировать чаепитие матери и двух взрослых дочерей, каждая из которых — сложный характер, находящийся в непростых отношениях с остальными.
— Трудно ли было уговорить Тома Уэйтса?
— Нет, потому что он мне как брат, знаете? Когда я сказал, что пишу эту штуку, Том тут же сказал: «Ну чего, чувак, шли мне. Расскажи, объясни». А потом тут же: «Да, да, о чем речь, я в деле, согласен». Короче говоря, никаких проблем с ним не возникло. Разве что некоторая заминка в первые дни съемок. Понимаете, Адам Драйвер и Маим Бялик — очень сфокусированные на задаче и ее точном выполнении актеры. А Тому, скажем так, нужен поводок подлиннее. После первого же дня съемок Том говорит: «Джим, ты нанял двух профессиональных киллеров. Чувак, мне-то что делать?» А я такой: «Мы делаем то, что всегда, Том. Доверяй мне, я буду твоим проводником, не беспокойся о результате». Он успокоился: «Не доверяй я тебе, меня бы здесь и не было. Ладно, уговорил, не буду тревожиться зря. Главное, направляй меня, и мы справимся». В общем, их точность его несколько смущала. Но знаете что? В конечном счете этот дисбаланс даже был нам на руку. Дети персонажа Тома довольно скованные, несколько даже чопорные, консервативные, эдакие преппи или яппи. Уж точно не богема, в отличие от отца. Так что в итоге все к лучшему.
— А Кейт Бланшетт? Вероятно, самая востребованная и знаменитая из актрис вашего фильма, она сразу согласилась? Ей понравилась предложенная роль?
— Да в том-то и дело, что нет, я изначально предложил ей сыграть другую дочь! В моих представлениях она была непослушной, озорной сестрой, а в Вики Крипс я видел паиньку, хорошую девочку, погруженную в свой мир. Но выяснилось, что я ошибся. Кейт говорит: «Слушай, надоело мне озорничать и изображать неформалку, можно в этот раз я поиграю в зануду?» А Вики тут же: «Да, а я, наоборот, хотела бы роль непокорной дочери». Так что я перевернул замысел, и он заиграл новыми красками. Кейт, что и говорить, невероятная, потрясающая актриса и человек, но о Вики скажу то же самое. А Шарлотта Рэмплинг, боже мой! Одна из моих любимейших актрис за все времена. Она шутит, что я ее «не очень тайный поклонник». Обожаю Шарлотту.
Вышло просто изумительно. Самым большим удовольствием на этих съемках была работа с ними тремя. Дело в том, что я практически никогда не репетирую. Я разговариваю с актерами по отдельности, поодиночке, и этого более чем достаточно. Но когда мы снимали в Ирландии, я убедил продюсеров, что для репетиций мне совершенно необходимо раз в неделю ходить на ужин с Кейт, Вики и Шарлоттой. Только я и они. Признаюсь честно, это была хитрая уловка, чтобы провести с ними время. Мы ужинали так три или четыре раза, и эти ужины были просто потрясающими. Лучшее, что мне довелось испытывать! Хотя организованное в сугубо эгоистических целях, для собственного удовольствия. Но какие же они все три невероятные!..
— Можно подробнее о том, как вы без репетиций готовите к съемкам своих актеров?
— Еще Ник Рэй, мой учитель, объяснил мне, что каждую сцену необходимо обсуждать с актером отдельно от остальных — просто потому, что для каждого актера это не одна и та же сцена. Невозможно собрать всех в кружок и сказать: «Так, ребята, слушайте, вот какая ситуация…» Вы подходите к каждому и говорите: «Вот что происходит с тобой в этот момент нашей истории». Вики — это не Кейт. Поэтому чувства Кейт и ее героини в любой момент времени не совпадают с чувствами Вики.
У каждого своя задача, каждый сосредоточен на своем. Им ни к чему знать о задачах партнеров. К тому же все равно никогда не получается снять все сцены в предписанном сценарием порядке — то есть задачи постоянно меняются, в них нет очевидной логики. А каждую сцену необходимо структурировать, но не в ущерб экономии. Например, эта локация появляется трижды, и есть смысл сразу отснять все три сцены. Мне не нужно, чтобы артисты задавались вопросами о связях с предыдущим эпизодом. Мне необходимо, чтобы они сосредоточились на том, что мы делаем сейчас. Их задача — реагировать максимально естественно в предложенных обстоятельствах. Вовсе не в том дело, чтобы точно соблюдать написанные мной диалоги, — наоборот, отступления возможны. Но естественность необходима. Репетиции этому не помогают, а препятствуют. Я хочу избежать ощущения напряженности и старательности, чтобы зритель не видел, как актер играет. Мне необходимо взаимодействие персонажей друг с другом.
— До начала съемок вы твердо сказали, что не хотите использовать музыку. Что этот фильм должен быть молчаливым. А потом все-таки создали оригинальный саундтрек, даже с песнями, пригласили в соавторы певицу Анику. Как это случилось?
— Музыкальное решение было не самой простой частью работы. Мы вместе с Аникой создавали партитуру, собрав несколько записей и вместе импровизируя. Я сам как музыкант склонен писать мелодии скорее меланхоличные, но тут было нужно кое-что иное. Я искал подходящие отдельные фрагменты, здесь и там, мне было нужно, чтобы саундтрек напоминал проплывающие по небу облака. Когда я писал саундтрек для «Патерсона», там в центре был один персонаж, моя печальная музыка как будто бы выражала его взгляд на мир. Но в «Отце матери сестре брате» нет единого взгляда, он собран из разрозненных элементов. Отсюда сложности в подборе музыки и мое стремление минимизировать ее — сделать похожей на маленькие облака на небе. Фильму была нужна музыка, но совсем немного. Он отверг многое из того, что я ему предложил, просто сказал: «Нет, ты делаешь меня слишком грустным, мне это ни к чему».
И я послушался фильма: расскажи мне, что нужно? Будто под его диктовку написал маленькие пьесы, многие для фортепиано, мне в этом помогал монтажер Альфонсо Гонсалвес. Многое играла Аника, когда мы немного импровизировали в Берлине, потом добавились мои гитарные партии. Маленькие облачка, тут и там.
Что касается песен, то изначально я хотел, чтобы в финале фильма звучала версия «These Days» Джексона Брауна. Я предложил записать ее Анике Хендерсон, и она нашла людей, которые сделали аранжировку. Мне хотелось, чтобы этот кавер был ближе к версии Нико, для меня она лучшая, хотя есть еще одна прекрасная — ее исполнили Cat Power. Мы сделали запись, из которой я убрал все, кроме гитарной партии, прекрасно сыгранной музыкантом из Берлина, к чему добавил несколько собственных гитарных дорожек, чуть менее традиционных. Еще одна чужая песня, на которую мы покупали лицензию, — это «Spooky» Дасти Спрингфилд, которую я просто обожаю. Я решил, что это будет любимая песня матери близнецов, песня о ее любви к их отцу. Идеальное попадание. Когда мы сделали кавер на эту песню, я тоже убрал лишнее, оставив только вокал, щелчки и контрабас, потом совсем немного электрооргана. Я стремился к лаконичности в музыке, как и в самом фильме. И эта музыка фильму понравилась.
— Как вы вообще учились этому особенному искусству — думаю, довольно редкому, — «прислушиваться к фильму»?
— Довольно-таки сложно объяснить, но я очень давно понял, что, работая над фильмом, я должен понемногу собирать материал, из которого тот в конечном счете сложится. Я никогда не снимаю по раскадровке, фильм собирается в монтажной, и именно там ты должен прислушиваться к нему, чтобы понимать, что требуется. «Ты, может, этого не понял, но я хотел от тебя, чтобы ты сделал так. А вот так, наоборот, ни в коем случае. Этого я не хочу. Вот этот кадр, снятый с крана, — он мне не нужен». И ты такой: «Черт возьми, да я на него 20 000 долларов потратил!» А фильм в ответ: «Мне все равно, просто убери его. Вот теперь я доволен». И ты понимаешь: «О, вот это да, без этого кадра фильм вправду стал лучше». Это своего рода дзен-практика — слушать то, что ты создаешь. В течение какого-то времени фильм как будто живет своей жизнью. Я рано усвоил: не пытайся навязывать ему свои идеи. Вместо этого попробуй понять, как лучше расположить в нем то, что ты для него собрал.
Это только мой подход к работе над фильмом. Есть и другие способы, они ничем не хуже. Хичкок поступал иначе. Он отлично знал, что будет делать в каждой сцене, понимаете? И снимал прекрасные фильмы, используя свою формулу. Но это всего лишь формула, не более.
— Для «Отца матери сестры брата» особенно важны автомобили. Наверное, самое пристальное внимание вы уделяете Volvo 1800 из третьей, парижской новеллы.
— В моей Америке ездят на Range Rover — это идеальная машина для яппи. В Ирландии машины не такие уж шикарные… знаете, героине Кейт элементарно не хватает денег, у нее паршивая машина, которая еще и ломается. Но Volvo 1800 — невероятно красивая машина, и я специально сразу записал в сценарий именно ее. Найти ее было нелегко. Нам удалось отыскать одну, нужного цвета, почти в первозданном виде, отреставрированную. Даже слишком идеальную, мне хотелось, чтобы она была потертой, помятой. Художник-постановщик Марко Биттнер Россер, он у меня просто волшебник, говорит: «Джим, да ладно, не капризничай, я же нашел машину, которая тебе нужна, подходят модель и цвет». Говорю: «Хорошо, отлично, мы это используем». Но потом вдруг выяснилось, что Индия Мур не умеет водить машины с механической коробкой передач! Что же нам делать? Марко рвет на себе волосы… и снова находит точно такую же машину — кажется, где-то в Германии. Мы ее привезли, не помню уж откуда, и вот она была потрепанная, не в идеальном состоянии, и с автоматической коробкой передач. И когда я это увидел, то подумал: «Да, да, да!» Машина несовершенна, потому что родители моих близнецов были немного дикарями, у них не могло быть идеально отреставрированной машины.
Однако линии этой машины такие красивые и особенные. Я просто без ума от этого автомобиля. Не знаю почему, просто так чувствую. Я очень придирчиво отношусь к машинам и их выбору для съемок. Например, автомобиль, который герой Тома Уэйтса вытаскивает в конце фильма, до того скрывая от детей, — это весьма специфическая модель BMW. Ее по какой-то причине обожают преступники, особенно латиноамериканские наркоторговцы. Не знаю причину. Но просто подумал, что это что-то криминальное, элегантное и крутое, винтажное.
— Откуда взялась шутка про Rolex? Из презрения к роскоши? Или любви к конкретной марке? Может, у вас есть Rolex?
— Да ну что вы, вставил в фильм забавы ради. Там много маленьких повторяющихся тем и мотивов. Сам не вполне уверен, откуда взял эту историю с Rolex. Разве что это: у меня несколько лет назад умер друг, один из лучших друзей, Луи Сарно. Он был музыковедом и много лет прожил в Центрально-Африканской Республике, записывая музыку пигмеев племени баяка. А когда он оказался в Нью-Йорке, потащил меня на Канал-стрит, где накупил кучу поддельных Rolex. Зачем? Чтобы на обратном пути через Африку он мог подкупать пограничников и местные власти. Мол, «денег нет, могу разве что отдать мой Rolex». Он купил тогда штук пятнадцать, отдал за все двести долларов или около того. А потом мог подкупом добраться туда, куда ему было нужно, расплачиваясь Rolex-валютой.
— Иногда трудно понять, где вы иронизируете над зрителем и собственными персонажами, а где сохраняете идеальную серьезность.
— Знаете, мои крестные в эстетическом смысле — поэты нью-йоркской школы. Я учился у Кеннета Коха и Дэвида Шапиро, Рона Паджетта и Джона Эшбери, Фрэнка ОʼХары и Джеймса Скайлера. Они всегда добавляли в стихотворение что-то забавное. Оскар Уайльд говорил: «Жизнь слишком важна, чтобы рассуждать о ней серьезно». Даже когда я пытаюсь снять действительно серьезный фильм, например «Мертвец», а он очень мрачный и тяжелый, я все равно добавляю туда смешную херню. Ничего не могу с собой поделать. Те же нью-йоркские поэты всегда допускали что-то забавное, это не мешало им с уважением относиться к предшественникам, будь то художники, литераторы, люди любых творческих профессий. Так что да, это очень существенный аспект и для меня. Как искать баланс серьезного и смешного, не знаю. Просто доверяюсь интуиции и отдаюсь тому, что меня забавляет.
— Для вас важно, если ваши фильмы люди смотрят не в кинотеатре, а, например, на экране телевизора или даже смартфона?
— Нет, потому что я не могу это контролировать. А некоторые люди способны смотреть фильмы на маленьком экране. Например, однажды я разговаривал с Дэвидом Кроненбергом, и он говорит: «Эта одержимость просмотрами в кинотеатре… я ее не понимаю. Потому что, когда я вижу изображение даже на телефоне, то представляю, что нахожусь в большом кинотеатре. Вижу «Лоуренса Аравийского» и могу рассмотреть всех этих верблюдов». Так что мне все равно».
Как режиссер я должен быть готов к любой реакции, а также помнить, что это — лишь реакция одного из зрителей. Есть те, кто смотрят любое кино только на лэптопе. Но, раз уж я не могу это контролировать, то, честно говоря, об этом и не беспокоюсь. Лично мне нравится смотреть фильмы на большом экране, но в ежедневном режиме делаю это в основном на большом телевизоре. Дома у меня телевизор LG, красивая маленькая комната для просмотра, там мне очень удобно. И там у меня есть Criterion Channel — мой любимый наркотик, мои наркодилеры. Я всегда могу включить Criterion и что-нибудь там отыскать на свой вкус; в кинотеатре-то я вряд ли так легко нашел бы фильм Жана Эсташа. Важно, что я хочу получить, а не как я это получу.
— Между «Мертвые не умирают» и «Отцом матерью сестрой братом» самый большой в вашей карьере перерыв — целых шесть лет. Чем они были заняты?
— Я сочинял вместе с Картером Логаном, с которым вместе мы играем в группе Sqürl. Мы создавали музыку, в том числе для живых выступлений, специально записали саундтрек для сюрреалистических фильмов Мана Рэя. Несколько лет назад мы провели довольно обширный тур по Европе, завершившийся в Париже, в Центре Помпиду, там в течение двух ночей записывали нашу музыку. Теперь фильмы Мана Рэя будут выпущены на DVD с этим саундтреком, перед этим их выпустили в кинотеатрах. Благодаря нам фильмы были отреставрированы специалистами в Париже и Болонье. Честно говоря, очень горжусь, что посодействовал сохранению фильмов Мана Рэя. Это был важный для меня и большой музыкальный проект. Есть и другие. Только что у нас был короткий тур с Джозефом Ван Виссеном. Мы сделали несколько совместных записей, еще одну планирую на январь 2026-го. Несколько лет назад у меня был совместный музыкальный проект с Ли Ранальдо из Sonic Youth, потом я записал ремикс на трек Патти Смит «Eternity» для Soundwalk Collective.
Я выпустил книгу своих коллажей, очень минималистичных, сделанных из газетных вырезок. Была их выставка в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, а потом еще одна, где была представлена вторая группа моих работ. В прошлом году курировал один из разделов Paris Photo. Так что дел хватает. По лесу гуляю подолгу. Написал новый сценарий, собираюсь снимать по нему фильм в следующем году — и не в США, а во Франции.
— Так многое в вашей судьбе связано с Францией, в Париже снята заключительная новелла фильма — «Сестра брат». Как же вышло, что картину не взяли на Каннский фестиваль, где состоялись премьеры почти всех предыдущих, за редким исключением?
— Они предложили нам не конкурс, а другую программу. Поймите правильно, меня не интересуют призы и соревнования как таковые, но мне необходимо представить фильм наилучшим образом. Это необходимо для последующей дистрибуции, показа в кинотеатрах. Поэтому, когда нам отказали, я ответил: «Увидимся в другой раз». Извините, от параллельных программ я отказываюсь, моему фильму такое не подходит. И это было отличное решение — благодаря ему я попал в Венецию. А еще у меня освободилось время в мае, и за него я как раз успел написать новый сценарий. Будь я занят фестивальной рутиной, никакого сценария бы не получилось.
— Насколько известность позволяет вам жить обычной жизнью? Фанаты не донимают?
— Не так уж часто. Обычно люди подходят за что-то поблагодарить, они искренни. В любом случае у меня нет таких проблем, как у более знаменитых друзей. Я не Роберто Бениньи, не Джонни Депп и не Билл Мюррей, понимаете? Так что могу просто плыть, куда захочу, и не обращать на фанатов особого внимания. Конечно, мне не нравится, когда я иду на концерт друзей в клубе и вдруг незнакомец спрашивает: «О, а можно сфотографироваться?» Я стараюсь отказывать, но очень деликатно: чувак, я музыку пришел послушать, отстань. Три раза отказываю вежливо. А после этого уже посылаю грубо. «Нет, я не хочу делать это прямо сейчас». «Да ладно тебе, чувак, да просто сделай селфи с моей девушкой». «Нет, спасибо, я сейчас на концерте». «Ой, да ладно тебе. Всего одно селфи! В чем проблема?»… Да проблема в том, что ты начинаешь меня раздражать. Так, иди-ка ты на хер.
Честно, я стараюсь не быть таким. Просто всему есть предел. Однако в целом все нормально, пусть и попадаются странные люди. Однажды, когда моя дочь была маленькой — а ей уже двадцать, — мы оказались с ней на улице, и ко мне подошли какие-то люди, пытались завести разговор. А она взяла меня за руку и очень громко сказала: «Папа, пойдем, мы их даже не знаем». Она уводила меня, а я ее благодарил. Она у меня очень волевая.
— Вы обычно ничего не рассказываете о своей семье. Можно ли считать, что какие-то личные детали на эту тему вы рассказали в «Отце матери сестре брате»?
— Ну, осознанно я ничего автобиографического в фильм не переносил. Подсознательно — вероятно, многое, но это я не в состоянии анализировать. Мне не кажется, что это настолько уж личный фильм. Даже не могу толком объяснить, откуда взялась семейная тема, с какой стати я за нее вдруг взялся. Мне кажется, это не пришло изнутри — в самом деле, причиной были мысли о Томе Уэйтсе как отце Адама Драйвера. Наверняка при этом что-то персональное я тут тоже выразил, просто неосознанно.
— Но семья же важна для вас?
— Ну, у меня есть семья. Я вырос в семье. Этого не избежишь. В Америке такой исключительный культ семейных ценностей, но для меня семья — навязанная капитализмом конструкция, необходимая для поддержания системы. Моя собственная семья предельно нетрадиционная. Не хочу входить в детали этой нетрадиционности, но состоит она, не считая меня, исключительно из женщин. И это здорово, мне всю жизнь нравится женская энергия. Я многому научился у женщин. Хотелось бы жить при матриархате, чтобы Тильда Суинтон стала королевой планеты Земля и все такое. Что она прикажет, то я и сделаю, без вопросов. Мне надоело мужское доминирование, оно отравляет жизнь нам всем. Не хочу, конечно, впадать в глупые обобщения, женщины тоже бывают чудовищами — вспомнить хоть Маргарет Тэтчер. Но женская энергия для меня ценнее в жизни, чем мужская. Она вдохновляет меня больше.
Я уже упоминал о моем лучшем друге-музыковеде, который жил среди пигмеев племени баяка. У них вовсе нет семейного союза. Они живут в деревне, жителям которой все дети дороги в равной степени. Любой ребенок может в любое время зайти в любую хижину и переночевать там. Или поиграть с теми, кто там живет, просто побыть с ними. Это отличается от нашей системы: «Я отец, ты мать. Я хожу на работу, чтобы заработать денег, ты следишь за детьми и хозяйством…» Это очень ограниченная система. Это навязанная система. Даже гетеронормативность — это нехорошо. Для меня разнообразие — это самое прекрасное в мире, в природных явлениях, в искусстве, в творении. И когда вы начинаете говорить, что «должно быть так», что нужно быть натуралом… или, наоборот, геем…
Мы все совершенно разные. У личности могут быть разные варианты. Не надо сразу клеймить это! «У тебя обсессивно-компульсивное расстройство!» — «А у тебя биполярное расстройство!» Мы все разные, понимаете? А семейная ячейка — своего рода обуза. То есть, рожать и иметь ребенка — это естественно. И любить — прекрасно. Но насильно принуждать к формированию семьи — другое дело. Думаю, это навязанная структура, которая полностью поддерживает капитализм и каким-то образом непременно поддерживает патриархат: «Женщина должна сидеть с ребенком, бла-бла-бла». Собственно, почему? Почему отец не остается с ребенком? Почему ребенок не остается с соседом? Почему мы все не любим друг друга? Все потому, что приходится ходить на работу, чтобы поддерживать систему.
— А вы оставались с детьми?
— Ну, у меня довольно необычная семья, в мой семейный уклад не хочу вдаваться. Это личное. Но да, я активный отец, а в моей семье три женщины, что мне очень нравится. Я доверяю женщинам.
— Чувствуете ли вы груз возраста?
— Нет, я лишь чувствую, что время идет и мне приходится делать много дел. Раньше мне удавалось концентрироваться на чем-то одном — например, съемках фильма. А сейчас постоянно есть еще какие-то попутные занятия. Время летит быстро. Кажется, все ускоряется. Мне повезло, что здоровье в порядке. Стараюсь следить за этим, сохраняю равновесие. Занимаюсь тайцзи. А еще я веган. Но хочу одного — продолжать работать, продолжать что-то делать.
— Сегодня, когда само понятие об американском «независимом кино» безвозвратно изменилось, вас продолжают называть независимым режиссером. Что это для вас значит?
— Умоляю, не прилепляйте ко мне этот лейбл. Вопрос-то серьезный. Для меня независимость — это когда никто не указывает мне, как делать то, что я делаю, когда снимаю кино. Я сам подбираю актеров для своего фильма. Сам выбираю музыку. У меня есть право на финальный монтаж. Мои соавторы — это мой осознанный выбор. Это касается актеров, операторов, художников-постановщиков, монтажеров. И никто не указывает мне, как монтировать мой фильм — это и есть независимость. В остальном… Это не вопрос бюджета. Вы можете быть Клинтом Иствудом и хранить независимость. Или Уэсом Андерсоном. Или мной. Главное, что творческий контроль у автора и на него не влияет финансовый аспект. На этом я стою.
Существует ли в Америке какое-то независимое движение, независимая сцена? Понятия не имею. Но только, пожалуйста, не говорите Келли Райхардт, как ей снимать кино. Понимаете, о чем я? Не учите Линн Рэмси, как снимать кино. Она режиссер.
Разумеется, есть много других способов снимать кино. Есть коммерческие фильмы. Они сделаны иначе. Некоторые из них даже интересны. Но в целом это не мое. Я их в целом и не смотрю, разве что изредка. «Грешники» Райана Куглера можно считать коммерческим фильмом? Они были довольно интересными. Но в основном я предпочитаю немое кино, старинное кино. В последнее время я просто одержим фильмами, снятыми до 1930-х. А сейчас пришла новая фантазия: я должен посмотреть все фильмы с участием Эли Макгроу. Зачем? Понятия не имею. Но очень хочется.
Антон Долин