«Труднее всего было долго молчать. Но я не могу делать вид, будто мы не слышим и не видим» Бывший глава буддийской общины Калмыкии, открыто выступивший против войны, дал интервью англоязычной «Медузе». Вот фрагменты этой беседы
Тэло Тулку Ринпоче почти 30 лет возглавлял буддийскую общину Калмыкии — региона России, где буддисты составляют большинство. Он родился в США и получил образование в Индии, а в Калмыкию впервые приехал в 1991 году. В октябре 2022-го он публично осудил вторжение России в Украину. В январе 2023-го российские власти объявили его «иностранным агентом». Тэло Тулку Ринпоче оставил свой пост и сейчас живет в Монголии. Англоязычная «Медуза» выпустила его интервью (целиком его можно прочитать здесь). Публикуем фрагменты этой беседы на русском языке.
О Калмыкии и об истории своей семьи
Когда я впервые побывал в Калмыкии [в 1991 году], я спросил отца: «Почему ты всегда называешь себя монголом?» Он ответил: «Когда мы говорим людям, что мы из Калмыкии, они не знают, где это. А когда спрашивают, приходится рассказывать столько трагических историй — про разделенные семьи, про то, живы они или нет». Он сказал: «Это очень болезненно — повторять это снова и снова».
Я до тех пор почти ничего не знал об истории калмыков. Только тогда я узнал, что младший брат моего отца и некоторые родственники моего деда все еще живы.
[В Калмыкии я встретился с местным журналистом] Одной из целей встречи было выяснить, остались ли еще в живых мои родственники. Я назвал ему имена моих бабушки и дедушки, девичью фамилию матери и сказал: «Я здесь еще две недели». Через неделю должен был приехать Его Святейшество (Далай-лама), и я сказал: «Если кто-то из них еще жив, я хотел бы встретиться, познакомиться и выслушать их истории».
Никто не появлялся вплоть до того дня, когда я должен был уехать с Его Святейшеством. До этого все колебались. [Они] боялись подойти ко мне, потому что все еще жили при коммунизме — это было начало 1991 года. Когда никто не вышел на связь, я подумал: ладно, значит, никого уже не осталось. Но за день до отъезда в фойе отеля, где мы жили, пришли семьи с обеих сторон. В тот же вечер я поехал к ним домой. Конечно, у нас было всего несколько часов, но я успел собрать достаточно информации о том, кто жив, а кто уже умер.
Это привело к тому, что мой отец увидел своего брата спустя более чем 50 лет.
[Мой отец изначально] ушел вместе с нацистами. Потом несколько лет они провели в Европе, их переводили из одного лагеря перемещенных лиц в другой. Я не знаю точно, в каком году он эмигрировал в Америку, но предполагаю, что примерно в 1951 или 1952 году.
Когда мой дядя летел из России в Америку, [наша семья не учла], что из-за разницы во времени ты не теряешь день, а выигрываешь. Моя сестра думала, что он прилетит на день позже. Поэтому, когда мой дядя прибыл в аэропорт JFK (международный аэропорт Джона Кеннеди в Нью-Йорке), его никто не встретил.
Он не говорил по-английски, так что просто сел на стул возле выхода из терминала и никуда не уходил. Кажется, он ждал 7–8 часов. В конце концов полицейский заметил, что он сидит там слишком долго. Офицер попытался поговорить с ним, и дядя достал из кармана бумажку с номером телефона. Полицейский был достаточно добр, чтобы пойти к телефонному автомату, позвонить по номеру и сказать: «Здесь сидит какой-то человек, я не знаю, что происходит. Он дал мне этот номер».
Моя сестра была на работе, и, когда узнала, что он уже прилетел, причем шесть-семь часов назад, она сказала: «Никуда не уходи. Я выезжаю за тобой». Конечно, [мой дядя] был уставшим и голодным, так что всю дорогу он почти ничего не говорил. Просто молчал и был расстроен.
Мой отец тогда жил в доме престарелых. Поэтому дядя сначала отдохнул ночью, а на следующий день сестра повезла его к отцу. Они просто смотрели друг на друга, держались за руки и плакали. Думаю, это был момент неверия и радости. «Просто посмотрим друг на друга и осознаем, сколько лет прошло». Думаю, это были смешанные чувства.
У отца был инсульт, он так и не восстановился полностью, поэтому не мог общаться так, как всем бы хотелось. Но, несмотря на это, они смогли провести много времени вместе и поделиться своими историями.
О вторжении России в Украину
Труднее всего было долго молчать. Я выступил против вторжения только тогда, когда началась мобилизация [в конце сентября 2022 года]. К тому времени я уже понимал, что эта война не закончится быстро. В самом начале все говорили: «Это на три-четыре дня». Даже сам Владимир Путин в это верил: мол, будет быстро. Спецназ войдет и выйдет. Но все получилось иначе.
Дошло до того, что им пришлось объявить мобилизацию — и это был ясный сигнал, что все это затянется надолго. В тот момент я понял, что в обозримом будущем вернуться в Россию из Монголии мне не удастся. И тогда я решил: как буддист я не могу молчать или делать вид, будто мы не слышим, не видим и не знаем, что происходит. Я был в Монголии, и там оказалось много калмыков, бурятов и других буддистов, которые бежали от мобилизации. Многие знали, что я нахожусь в Монголии, и обращались за помощью — с поиском жилья, временной работы, даже самых простых вещей вроде одежды и еды. У некоторых закончились деньги.
Я чувствовал сильное разочарование из-за того, к чему привела война. Многие люди годами строили свою жизнь, семью, карьеру. И это касается не только буддистов — думаю, это так у всех. Уезжать в неизвестность, внезапно, оставлять детей, жен, не знать, куда едешь и что будет дальше — это несправедливо по отношению к любому человеку.
У меня был выбор: молчать и делать вид, что я ничего не вижу, или говорить. Я всегда был склонен к бунтарскому мышлению. И я сказал себе: «Я сделал все, что мог, для Калмыкии. Возможно, пришло время двигаться в другом направлении». Вернусь я или нет, я смотрю на все, что было сделано за последние 30 лет, и испытываю только радость и чувство удовлетворения. Все, что нужно было сделать для восстановления, возрождения и укрепления буддизма — уже было сделано к моменту моего отъезда. Так что я не чувствую привязанности к учреждению, которое сам создал.
О российском империализме
У меня нет ничего против прошлого. Оно является частью того, что сформировало нашу современную цивилизацию. Войны, которые ведутся сегодня, и войны, которые велись тогда, совершенно различаются по своим целям и мотивации. Образ мышления был другим. Патриотизм был совершенно иным. И смысл всего происходящего тоже был другим. Поэтому я считаю, что мы не можем сравнивать войны прошлого с войнами XXI века.
Но моя задача никогда не заключалась в том, чтобы быть «против» кого-то. Задача, которая перед нами стояла, — это восстановить, возродить и укрепить систему, которая когда-то процветала свободно, без препятствий, вмешательства или запретов. Сколько веков калмыцкий народ является частью российской цивилизации? Более 400 лет. Если бы нам дали возможность и позволили свободно развиваться на протяжении всего этого времени, почему бы нам не продолжать это и дальше?
Мой аргумент в следующем: Россия — очень большая страна с богатейшей историей, и именно это делает ее уникальной — ее разнообразие, множество народов, языков, традиций, культур, фольклора и так далее. Мы — часть этого уникального сочетания, которое делает Россию особенной.
Я сравниваю Россию с огромным банкетным столом. Если прийти на банкет, где подают только белый рис — это неинтересно. А если на банкете множество разных блюд — это вкуснее и насыщеннее. Это изобилие еды, вкусов, стилей, кухонь. И вот такая и есть Россия — это большой многонациональный, многокультурный, многоконфессиональный шведский стол.
