25 лет назад после серии терактов возникла конспирологическая теория, что «ФСБ взрывает Россию» Рассылка «Сигнал» рассказывает, как она появилась. И почему популярна до сих пор

Словосочетание «взрывы домов» в России до сих пор означает теракты сентября 1999 года. За две недели террористы взорвали четыре жилых дома: в Буйнакске, Волгодонске и в Москве — на улице Гурьянова и на Каширском шоссе. Погибли больше 300 человек. Как минимум один взрыв в Москве тогда удалось предотвратить. А еще случилась странная история с «рязанским сахаром» — то ли предотвращенный теракт, то ли учения ФСБ. Все эти события породили самую устойчивую конспирологическую теорию в новейшей истории России. Рассылка «Сигнал» вспоминает, как эта теория возникла и кто ее популяризировал. А еще объясняет, почему в нее верят до сих пор.

Этот текст впервые опубликован 14 сентября 2024 года в имейл-рассылке «Сигнал» — это медиа от создателей «Медузы». Подписаться на «Сигнал» можно здесь.

Все лето 1999 года ситуация на Северном Кавказе накалялась. Настоящая война разразилась 7 августа, когда группа боевиков из Чечни под руководством Шамиля Басаева и Хаттаба вторглась в Дагестан. 

9-го президент Борис Ельцин отправил в отставку премьера Сергея Степашина и назначил на его место директора ФСБ и секретаря Совета безопасности Владимира Путина. При этом глава государства назвал Путина своим преемником. Очевидной первой и главной задачей нового лидера было «замирение Кавказа». 

В 20-х числах авиация начала бомбить Чечню. Завязались ожесточенные бои в Кадарском ущелье в Дагестане. Вся страна выучила названия тамошних сел Карамахи и Чабанмахи. 

Вечером 4 сентября взорвался жилой дом номер 3 на улице Леваневского в дагестанском Буйнакске, примерно в 30 километрах от зоны боевых действий. В ночь с 8 на 9 сентября взорвался дом в Москве на Гурьянова, 19. Ранним утром 13 сентября — на Каширском шоссе, 6, корпус 3. Утром 16 сентября — в Волгодонске Ростовской области, на Октябрьском шоссе, 35.

Жертвами этой серии терактов стали больше 300 человек, пострадали больше полутора тысяч. Ни следствие, ни общественность поначалу всерьез не рассматривали никакие версии, кроме «чеченского следа».

Если главная цель терактов — запугать людей, то это была одна из самых успешных террористических кампаний в истории. Российские города были охвачены страхом. Люди боялись возвращаться в собственные квартиры, не могли спать. Многие обыскивали подвалы, организовывали ночные патрули, с пристрастием допрашивали арендаторов помещений. Участились нападения на выходцев с Кавказа.

Благодаря бдительности граждан удалось предотвратить как минимум один взрыв. Некий московский риэлтор увидел по телевизору фоторобот одного из подозреваемых в теракте на Каширском шоссе — и узнал в нем своего клиента, который за пару недель до этого арендовал складское помещение в жилом доме на улице Борисовские пруды. Риэлтор позвонил в ФСБ, помещение обыскали — и обнаружили 2,5 тонны взрывчатки и таймеры, установленные на 21 сентября.

В народной памяти все эти события остались под общим названием «взрывы домов». А 22 сентября в Рязани произошло еще одно событие, которое, с одной стороны, вроде бы вписывалось в тот же сюжет, а с другой, перевернуло его вверх дном. Это событие запомнилось под названием «рязанский сахар».

Что случилось в Рязани 22 сентября 1999 года?

Вечером Алексей Картофельников, житель дома 14/16 по улице Новоселов в Рязани, заметил во дворе незнакомые «жигули». Три человека — двое мужчин и женщина — переносили из машины в подвал дома какие-то мешки. Особенно подозрительным Картофельникову показалось то, что на номере машины код региона был заклеен бумажкой, на которой было написано «62» — код Рязанской области.

Картофельников позвонил в милицию. Пока ехал наряд, машина исчезла. В подвале милиционеры обнаружили три мешка. Один из них вскрыли и обнаружили там какое-то сыпучее вещество. Жильцов срочно эвакуировали. Милицейские взрывотехники осмотрели мешки и сделали экспресс-тест газоанализатором. Он показал наличие паров гексогена — мощной военной взрывчатки.

В мешках также оказались детонатор из охотничьей гильзы и таймер, установленный на 5:30 утра. Все это увезли на экспертизу в ФСБ — сначала в рязанское управление, а потом в Москву. Больше никто, кроме сотрудников спецслужбы, не видел ни мешков, ни детонатора, ни таймера.

На следующий день, 23 сентября, рязанская телефонистка Надежда Юханова сообщила в местное управление ФСБ, что зарегистрировала подозрительный телефонный разговор между Москвой и Рязанью. Она воспроизводила его так: «Дама с вами? — Нет. Дама едет троллейбусом 12 часов. — Машина где? — Машина на стоянке. — Выезжайте по одному из Рязани, везде перехваты». Московский номер принадлежал центральному аппарату ФСБ.

Машину террористов нашли вечером в Коломне, на полпути между Рязанью и Москвой. Номера на ней оказались московские.

Весь день 23-го официальные лица, включая премьера Владимира Путина, говорили, что предотвращение теракта в Рязани — это обнадеживающее событие: граждане «правильно реагируют на происходящее», не паникуют, а собрались и проявляют бдительность. 24-го в своем выступлении на расширенной коллегии МВД о том же говорил глава ведомства Владимир Рушайло.

Вроде бы простой и понятный сюжет. Но тут-то все и полетело в тартарары. Присутствовавший на коллегии директор ФСБ Николай Патрушев вышел к журналистам и сказал: «Это были учения. Там был сахар». 

Последовали объяснения от Центра общественных связей ФСБ, от чекистских ветеранских организаций, а потом и от близких к спецслужбам журналистов. Сводились эти объяснения к тому, что сотрудники ФСБ, командированные из Москвы, инсценировали подготовку терактов в нескольких городах, чтобы проверить бдительность граждан и правоохранительных органов. И рязанцы оказались на высоте. Взрывчатки не было, в мешках — сахар, а газоанализатор показал наличие гексогена, потому что то ли неисправен, то ли плохо вымыт.

В эту версию мало кто поверил. В марте 2000 года телеканал НТВ выпустил программу «Независимое расследование», в которой представители ФСБ час пытались убедить жильцов того самого дома и журналистов, что 22–23 сентября в Рязани проходили учения, — и не только не убедили, но и невольно продемонстрировали, сколько в этой версии дыр и нестыковок. (Настоятельно рекомендуем посмотреть эту программу целиком. Это ж надо: представители ФСБ приходят на телевидение, чтобы оправдываться, а там на них орут и прямо обвиняют во вранье.)

Официальная версия событий в Рязани 22–23 сентября 1999 года до сих пор состоит в том, что это были учения.

Как «рязанский сахар» стал теорией заговора?

Это случилось в 2001–2002 годах стараниями главным образом трех человек: Юрия Фельштинского, Александра Литвиненко и Бориса Березовского.

Фельштинский родился и вырос в Москве. В 1970-е эмигрировал в США. Профессиональный историк, автор исследований о большевистской партии и советских спецслужбах. В 1990-е стал регулярно бывать в России. Вошел в круг Бориса Березовского, который в ту пору успешно создавал себе образ серого кардинала и вершителя судеб страны.

Литвиненко раньше работал в ФСБ. Прославился в 1998-м, публично заявив, что начальство приказало ему убить Березовского. Его уволили, возбудили несколько уголовных дел. А Березовский взял его на работу в свою службу безопасности.

В 2000 году, когда Путин стал президентом, идея о том, что в преемники Ельцина его продвинул Березовский, была очень популярна. Сам олигарх и подконтрольные ему СМИ немало сделали, чтобы создать такое впечатление. Но после прихода Путина к власти прокуратура возобновила старое дело против Березовского, и он уехал из России. Вскоре за ним последовал Литвиненко.

Примерно в это время, как рассказывал впоследствии Фельштинский, он пришел к Березовскому и изложил свою теорию: волна терактов в сентябре 1999 года — дело рук ФСБ. Якобы таким образом спецслужба обеспечивала оправдание второй чеченской войны, сплочение общества и победу на выборах своего ставленника Путина. А в Рязани они провалились. Местные силовики, которые были не в курсе заговора и честно расследовали попытку теракта, были в шаге от того, чтобы заговор разоблачить — вот Патрушев и включил дурочку про учения.

Березовский заинтересовался, дал Фельштинскому в помощь Литвиненко, и те отправились эту версию, что называется, прорабатывать. В результате появилась книга «ФСБ взрывает Россию». Ее фрагменты в августе 2001 года опубликовала «Новая газета», а полностью она была издана за границей в 2002-м. Березовский несколько лет вкладывал немалые ресурсы в ее популяризацию.

Книга стала популярной, как минимум в среде интеллигенции, и при этом считалась конспирологической. Сейчас, впрочем, многие думают иначе — например, главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов. Они рассуждают примерно так. Мы слишком много всего узнали о ФСБ за прошедшие годы — взять хотя бы отравление Навального в августе 2020-го. Версия, что дома взорвали российские спецслужбы, 25 лет назад считалась маргинальной, а кому-то и вовсе немыслимой. Теперь же она выглядит вполне допустимой.

Так-то то оно так, вот только способ аргументации в книге Фельштинского и Литвиненко насквозь конспирологический. В ней собраны чуть ли не все возможные когнитивные искажения и риторические уловки. 

Вот случайно выбранный пример. Был вброс, что против рязанского взрывотехника, который нашел в мешках гексоген, возбудили уголовное дело. Но дела не было. Фельштинский и Литвиненко пишут: если бы взрывотехник провел экспертизу неправильно, против него возбудили бы дело, но его не возбудили — а значит, гексоген действительно был.

Тут как минимум два передергивания. Во-первых, нельзя возбудить дело за ошибочную экспертизу — можно за подлог. А во-вторых, если самая могущественная спецслужба страны способна организовать теракты, то почему не способна возбудить какое угодно дело против кого угодно?

Почти вся работа Фельштинского и Литвиненко с открытыми источниками состоит из таких вот передергиваний, натяжек, манипуляций и восклицаний в духе «Совпадение? Не думаем!».

Но были у них и другие источники. Они, в частности, утверждали, что получили письмо от Тимура Батчаева и Юсуфа Крымшамхалова — двоих из тех, кого российские силовики разыскивали как подозреваемых в терактах сентября 1999-го. В письме (его в 2002 году опубликовала «Новая газета») утверждалось, что все взрывы организовали люди из ФСБ, а куратором операции назывался начальник Департамента по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом Герман Угрюмов. 

Кроме того, Фельштинский и Литвиненко утверждали, что им удалось через посредника пообщаться с Ачимезом Гочияевым, которого силовики называли организатором терактов, и даже располагают видеозаписью его рассказа. С их слов, Гочияев говорил, что арендовал подвальные помещения по просьбе своего давнего друга, который оказался сотрудником ФСБ. А когда дома начали взрываться, он сам позвонил в милицию. 

Ни одно из этих утверждений невозможно проверить. Независимых подтверждений подлинности «письма Батчаева и Крымшамхалова» не существует. Видеозаписи Гочияева так никто и не видел. А в рассказе Фельштинского о том, как он все эти свидетельства получил, фигурируют погони по горным дорогам, убитые курьеры и угрозы отрезать уши.

Более того, он настаивает, что российские силовики давно знали, что Батчаев и Крымшамхалов скрываются в Грузии, в Панкисском ущелье, где живут грузинские чеченцы. Но операцию по их захвату провели лишь после того, как ему, Фельштинскому, удалось с ними связаться (Батчаев убит при задержании, Крымшамхалов сидит на пожизненном).

Еще одним ответом ФСБ на публикации Фельштинского и Литвиненко стал слив газете «Совершенно секретно» подробностей про «учения». Там среди прочего говорилось, что сотрудники спецслужб использовали «демаскирующие факторы». В том числе заклеивали номера машин и разговаривали об операции по открытой телефонной линии. Якобы для того, чтобы проверить, заметят ли это граждане и местные правоохранители — и отреагируют ли должным образом.

На этом все вроде бы кончилось. Но и 25 лет спустя, вспоминая про взрывы домов, мы неминуемо вспоминаем «рязанский сахар» и версию, что теракты устроила ФСБ. Официальную же версию — как и имена людей, осужденных за эти теракты, — не помнит почти никто.

Что стало с «рязанским сахаром» 25 лет спустя?

По итогам официального расследования серии терактов сентября 1999 года ее организаторами были названы Хаттаб и Абу Умар ас-Сайф. 11 человек посадили на сроки от трех лет до пожизненного, еще пятеро не дожили до суда. В живых и на свободе остался только один из организаторов Ачимез Гочияев. Предположительно, он скрылся в Турции.

Среди террористов не оказалось ни одного чеченца. Хаттаб и Абу Умар были выходцами из Саудовской Аравии и связаны с «Аль-Каидой». Исполнители — из Карачаево-Черкесии и Дагестана. После терактов 1999 года в широкий оборот вошло выражение «ваххабитское подполье». Ваххабизм — это радикальная религиозно-политическая интерпретация ислама, возникшая на Аравийском полуострове еще в XVIII веке и распространившаяся на Северном Кавказе в 1990-е (про него можно почитать в письме дружественной нам рассылки «Кит» о российском исламе). В период между двумя войнами исламистское движение практически поглотило чеченское сепаратистское движение.

Правозащитники и оппозиционные политики долго добивались создания парламентской комиссии, чтобы проверить версию Фельштинского и Литвиненко. Но им это не удалось. Тогда они создали общественную комиссию. Ее возглавил Сергей Ковалев, бывший уполномоченный по правам человека. Фельштинский не раз обещал предоставить ей для перепроверки свои доказательства, в том числе видео Гочияева, но так этого и не сделал. 

ФСБ, разумеется, с комиссией не сотрудничала. Книгу Фельштинского и Литвиненко российский суд в 2015 году признал экстремистским материалом. Публициста Александра Подрабинека, который помогал с ее распространением, запугивали на допросах. 

Довольно долго считалось, что самый главный вывод из всей этой ситуации такой: не так важно, что случилось на самом деле — спорить об этом можно до бесконечности. Важно, что люди вообще не поверили в официальную версию и что теория заговора оказалась на удивление стойкой. Живучая идея о зловещей службе, пришедшей на помощь своему бывшему начальнику во время предвыборной гонки, симптоматична сама по себе. 

Через два года после взрывов домов в России в США произошли теракты 11 сентября — и теории заговора о причастности к ним американских спецслужб тоже расцвели бурным цветом. За ними стояла похожая эмоция: не может быть, чтобы какие-то люди, которых мы считаем крайне экзотическими, вот так вторглись в нашу жизнь. Парадоксальным образом, списать несчастье на спецслужбы может быть успокоительно: про них уже привычно думать, что они способны на любое злодеяние; не надо перестраивать картину мира, вводить в нее каких-то новых действующих лиц, будь то «ваххабитское подполье» или «Аль-Каида».

Но вот принципиальная разница. В США теории заговора про 11 сентября стали предметом широкой дискуссии. Их разбирали журналисты и ученые, на них отвечали представители власти. И именно благодаря этому они так и остались маргинальными: на конкурентном «рынке идей» они проиграли.

В России же книгу Фельштинского и Литвиненко запретили — и у многих возникла почти автоматическая реакция: просто так запрещать не стали бы. В начале правления Путина был короткий период — может, два-три года, — когда свободный «рынок идей» еще существовал. И официальная версия, что в Рязани были учения и сахар, на нем явно проигрывала (еще раз: просто посмотрите «Независимое расследование» про «рязанский сахар»). 

В отсутствие открытой дискуссии все версии сами собой превращаются либо в «официальную ложь», либо в «запрещенную правду» — и слово «правда» тут имеет мало отношения к тому, что произошло в действительности. Правда Фельштинского и Литвиненко состоит даже не в том, что дома взрывали сотрудники ФСБ, а в том, что в отношении спецслужб в России должна действовать презумпция виновности. 

Приверженность той или иной «запрещенной правде» — это показатель политической идентичности. Огрубляя (но не сильно), если вы «провластный» — вы должны верить в учения и сахар; если «оппозиционный» — должны не верить. И наоборот: если верите — автоматически становитесь «провластным»; если не верите — «оппозиционным». Зная ваше отношение к «рязанскому сахару», можно угадать многие другие ваши идеологические позиции: насчет Путина, «традиционных ценностей», одесского Дома профсоюзов. Да и насчет войны с Украиной тоже.

Иными словами, «рязанский сахар» — это миф, то есть символически и идеологически значимый сюжет. Говоря начистоту, мало кого интересует, что в действительности произошло в сентябре 1999 года: кто заказал, организовал, осуществил и допустил взрывы домов, был ли в мешках в Рязани сахар или гексоген. Всех (кроме, разумеется, тех, кто пережил теракты или потерял в них близких) интересует, согласны они между собой по этому вопросу или нет — «свои» они друг другу или «чужие».

Просто представьте себе, что сейчас вдруг в прямом федеральном телеэфире появится Ачимез Гочияев и расскажет, как планировал теракты. Или выступит с публичным покаянием Николай Патрушев. Или обнаружится какая-нибудь видеозапись Хаттаба, или показания кого-то из участников «учений», или еще что-нибудь, подтверждающее ту или другую версию. Многих ли это заставит изменить мнение о «рязанском сахаре»? Или каждый немедленно найдет десяток аргументов, почему это свидетельство подтверждает именно его позицию или просто не заслуживает доверия?

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо

Борьба с терроризмом и вторая чеченская война обеспечили стремительный рост популярности Путина в конце 1999 — начале 2000 года и его победу на президентских выборах. Парадоксально, что индекс доверия спецслужбам — главному инструменту антитеррористической политики — еще целое десятилетие находился на критически низком уровне (раз, два).