«Холоп 2» — Клим Шипенко молчит, Иван Охлобыстин свирепеет Продолжение самой успешной российской комедии получилось ярким, но совершенно бестолковым
В российский прокат вышел «Холоп 2» — продолжение комедии Клима Шипенко, ставшей одним из самых кассовых фильмов российского проката. В первой части герой Милоша Биковича, обнаглевший сын олигарха, отправлялся на перевоспитание в XIX век. Во второй части он уже сам воспитывает дочку чиновницы — ее играет Аглая Тарасова. Рассказываем, как эта безупречная с технической точки зрения комедия не выполняет своей главной функции — и ничего не говорит о сегодняшнем дне.
После событий первого фильма бывший холоп Гриша (насупленный Милош Бикович) посерьезнел, но не до конца. Проект по перевоспитанию богачей заброшен, а в качестве ретрита бутафорская деревня денег не принесла. От скуки Гриша летит в Дубай, где тоже все не то. На обратном пути он застает в бизнес-джете вдрызг пьяную скандалистку Катю (Аглая Тарасова). Гриша знает, что она — «дочь федеральной чиновницы» и сейчас должна сидеть за недавний дебош. Но мама вытащила.
Смекнув, что Катю не исправит никакое из законных средств, герой похищает девушку, и дальше все происходит по заведенному сценарию: она просыпается в хлеву, оказывается крестьянкой и вот-вот пойдет на казнь. Приговор Гриша выбирает эффектный, хотя и не сообразный эпохе — Катю готовятся жечь на костре. По необдуманности дело принимает серьезный оборот, но вовремя вмешивается старая команда — во главе с исправителем душ, психологом Львом Арнольдовичем (Иван Охлобыстин).
Есть нездоровая ирония в том, что персонажа, спасающего девушку от костра, сыграл артист, некогда предлагавший — без тени иронии — сжигать людей в печах. Дело Ивана Охлобыстина к началу 2024 года победило: «движение ЛГБТ», против которого он высказывался еще в начале 2010-х, в России теперь запрещено. С тех пор Охлобыстин, выступавший на митинге в поддержку аннексии украинских территорий, прибавил в политическом весе. Заматерел и его герой в «Холопе» — других психологов здесь не признают. В новом фильме Лев Арнольдович, руководствуясь самостийной методологией, «помогает» всем вокруг: похищениями, удержаниями и физическими наказаниями. Починить предстоит и недолеченного Гришку, и распадающийся брак Павла, его отца-олигарха. В финале почти угрозой прозвучит предложение масштабировать проект «на государственном уровне».
Если в первой части бутафорская деревня заставляла вспомнить о «Дау» Ильи Хржановского, то ко второй ассоциации подбираются еще мрачнее: например, нижнетагильский «Город без наркотиков» или государственная система ПНИ.
Уже первый фильм нащупывал повод для важного разговора о насильственных попытках править чужую душу. В любой нештатной ситуации героя Биковича усыпляли — грубо, не сравнить даже с реалити-шоу о Трумане. Даже финальное «пробуждение» от деревенского «сна» в первом «Холопе» сопровождалось новым слоем выстланной лжи. Не будь этот фильм столь стремительным, дай он своему зрителю опомниться в карнавальной кутерьме, и подкрались бы вопросы: как теперь герой будет доверять миру вокруг? Не придется ли годами лечить его от дереализации? И заживает ли до свадьбы посттравматическое расстройство?Впрочем, один из лидеров общественного мнения в России — Захар Прилепин — уже решил эту проблему: по его мнению, никакого ПТСР не бывает.
Едва ли режиссер Клим Шипенко хоть какие-то из упомянутых рифм действительностью подразумевал. У «Холопа 2» были все возможности что-то сказать о состоянии страны, пользуясь приемами из первой части. Оригинальный «Холоп» был системой зеркал, которая предлагала зрителю ловить отражения: попав в исправительное учреждение, мажор видел свои поступки и слова со стороны, а зритель эти рифмы считывал. Так и работает сатира. Отражение при этом может быть сколь угодно искажено — благодаря этому его свойству даже советскому кино порой удавалось контрабандой протащить на экран заговорщицкий кивок зрителю: гляди, ты не одинок, мы тоже кое-что понимаем.
В «Холопе» сатирический потенциал продиктован самим устройством сюжета: сконструированный олигархом исправительно-трудовой лагерь заполняют проекции. Это не настоящий XIX век, а только его узнаваемый оттиск. Пространство, куда можно вбрасывать почти любые режиссерские указания. Мы смотрим фильм-матрешку: вот Лев Арнольдович с его деревней, а вот и Клим Шипенко над ним. А значит, и над Шипенко найдется режиссер реальности покрупнее.
В таком случае что на самом деле означает потемкинская деревня, в которую все так радостно заигрались? Эскапистский косплей или карго-культ постимперии? Колпак повсеместного наблюдения (камеры в «Холопах» вылезают из уток, гнезд и так далее) вырос только для Кати или вокруг нас с вами тоже? Арестованная Львом чиновница — это акт гражданского неповиновения или только безобидный финт комедии положений? И к чему в новом фильме возникает отечественная война 1812 года? Наполеоновский француз — тот же англосакс?
Увы, чтобы этот подтекст проявил свои незримые чернила, понадобился бы автор с более разборчивым почерком. Вернувшийся из космоса на землю Клим Шипенко не решается на весомое слово. Напротив, режиссер не просто старается не сказать лишнего — он старается не сказать вообще ничего. Дерзость растрачивается в первые 15 минут, чтобы произнести уже завизированную «Домашним арестом» сентенцию: зарвавшийся чиновник в России мнит себя дворянином. Любители вчитать смысл в текст вцепятся в отчество Катиной мамы. Васильевна — чем не отсылка к Евгении Васильевой?
Но смыслы, как с ними ни борись, норовят влезть в произведение. Пожалуй, главная эмоция второго «Холопа» — боль от разрыва с западным миром. Она ощущается и в сюжете, и в самом стиле картины. За кадром звучат симфонии Бетховена от пятой до седьмой. Последний кадр и реплика фильма — прямая цитата из «Касабланки». В дворянском гнезде говорят на французском. Выписанный из Парижа учитель танцев оказывается темнокожим, и тут, конечно, все становится на свои места — богачка Катя говорит, что французы в Париже «в последнее время все такие». Зритель смеется. Ключик найден: это тоска не просто по Западу, но по белому-белому Западу. Не мы — он свернул не туда, отринув Бетховена, национальную идентичность и гетеронормативность. России в этой новой системе места не нашлось. Остается чтить имманентную русскую духовность — и смотреть на рекламные интеграции «Сбера».
«Холоп» с самого рождения был кое в чем образцом тонкой идеологической работы. Взять хотя бы фигуру бизнесмена Павла, отца Гриши (Александр Самойленко). Этот вечно мнущийся и ведомый человек никому не может отказать: из-за проблем сына он уже и автопарк «родному» отделу полиции обновил, и медицинские счета рядового состава оплатил. Но простой подсчет позволяет понять, что свое состояние этот человек приобрел в девяностые. Какая же из добродетелей помогла ему обогатиться? Социальная ответственность, сердобольность, неумение ответить «нет»? Эта нехитрая выдумка наглядно иллюстрирует, как большое кино оберегает тот один процент, куда рядовой зритель себя ни за что не впишет.
Все это не означает, что «Холоп 2» вовсе лишен достоинств. В своем ремесле Клим Шипенко остается по-прежнему среди первых. За весь фильм — одна откровенно неудачная склейка среди бодрых сотен. Прекрасная работа с ритмом, умелое освоение пространств, серия визуальных выдумок вроде полиэкрана, сложная хореография массовых сцен. Актеры все на своих местах, включая удачные пополнения. Аглая Тарасова местами показывает ту глубину, которой не хватало в первой части Милошу Биковичу. Наталья Рогожкина в роли матери Кати заставляет зрителей сердито сжать губы. Иван Охлобыстин по-прежнему великий актер. Чего стоит реплика: «Агрессивно-депрессивный нарциссизм. Но мы купировали!» Кажется, больше всего зритель смеется на редких появлениях Кирилла Нагиева и Ольги Дибцевой, чьи персонажи со времен первой части оказались сдвинуты на периферию. Этот юмор, впрочем, не только зрительский, но и цеховой: артист в поисках хоть какого-нибудь эпизода — зверь несчастный.
«Холоп» — самая дорогостоящая отечественная комедия и, безусловно, самая яркая. Финальный эпизод баталии снят длинными, сложно устроенными кадрами. Хочется поблагодарить Шипенко за то, что во втором фильме сменил операторов — теперь это Юрий Коробейников и Филипп Южанин, — и немного унял прыть камеры. Первый «Холоп» отличался сплошным немотивированным движением: коптеры, стабилизаторы, все шло в ход без меры. Первого «Холопа» назвали народным, но визуально он был провинциальным. А новый подрос, остепенился, обзавелся многоточием в финале. Звучит как угроза, но и этот удар мы выдержим.
«Медуза»