«Год порно» и «Спрингфилд» — два романа на русском языке, действие которых заканчивается накануне войны Герой первого — переводчик порно из Йошкар-Олы. Персонажи второго — гей-пара, живущая в Самаре
«Год порно» Ильи Мамаева-Найлза и «Спрингфилд» Сергея Давыдова — два романа взросления, вышедшие после начала полномасштабного вторжения в Украину. Первый опубликован в России, второй мог выйти только за границей. И хотя ни в одном из этих текстов не упоминается война, в обоих она подразумевается как неизбежный финал всех терзаний главных героев. О двух самых обсуждаемых книгах последнего месяца рассказывает литературный критик Лиза Биргер.
Илья Мамаев-Найлз — 27-летний писатель, выпускник Школы литературных практик родом из Йошкар-Олы. До своего литературного дебюта он переводил порнофильмы и писал диплом по ирландской писательнице Салли Руни. «Год порно», только что вышедший в совместной серии издательств «Есть смысл» и «Поляндрия NoAge», — его первый роман.
Презентацию книги не согласовали на книжной ярмарке Non/fiction — ее пришлось проводить в магазине издательства «Поляндрия», хотя ничего, кроме названия, не могло бы отпугнуть в этом тексте даже самого нервного культурного чиновника в России. «Год порно» — роман взросления, при этом довольно невинный. И настолько точный, что обзавелся плотной фан-базой: у него уже две тысячи читателей на «Букмейте» и, как утверждает издательство, неплохие продажи.
Герою «Года порно» Марку 23 года, он живет в Йошкар-Оле, работает в кофейне, переводит порнофильмы, читает Салли Руни в оригинале и восхищается ее «максимально упрощенным языком, передающим современное общение в соцсетях». Это не автобиографический текст Мамаева-Найлза, но, как признает и сам автор, элементы личного опыта в нем есть.
Марк из «Года порно» — наблюдатель, не участник событий. Он невинен во всех смыслах: и жизни не знает, и никак не может приблизить свой первый сексуальный опыт. Целый год он проводит, познавая мир как текст, в том числе и текст порнофильма. Ровно потому, что в нем самом ничего еще не записано, Марку любопытно все: дачные тусовки силовиков, недолгое волонтерство в больнице, домашние ссоры его сверстников, поездки по священным местам марийцев. Современный западный парень, он и сам наполовину мари — интересуется историей своей земли и не приемлет насилия. Он думает, «как жалко» его жизнь и переживания выглядят со стороны, но на самом деле в романе не так уж много страданий. Важнее, что Марк — человек новый, ко всему изначально открытый, который все проживает впервые.
Привлекательность «Года порно» прежде всего в чрезвычайной рассудительности этого романа. Язык кажется простым, как у той же Салли Руни, но он тщательно выверен, точен. Бесцельные, на первый взгляд, брожения героя ясно очерчивают жизнь молодого человека в Йошкар-Оле: того, кто одновременно знает английский и интересуется своими корнями, спорит с родителями и готов их пожалеть, способен поговорить со всеми и чувствует себя бесконечно чужим; того, кто постоянно видит насилие, в том числе и в отношениях близких, но сам для себя его не выбирает. Получается, что брожение это не бесцельно, оно имеет конкретное направление — в сторону выхода, отъезда. Это не спойлер: на протяжении романа нам не раз подсказывают, что скоро здесь никого не останется — многие уедут и из города, и из страны.
Роман «Спрингфилд» — тоже дебют, но его автора, драматурга Сергея Давыдова, новичком не назовешь. Он родом из Тольятти, где около 20 лет назад зародилась одна из самых сильных в России драматургических школ (ее наиболее известные представители — Вячеслав и Михаил Дурненковы, Вадим Леванов, Юрий Клавдиев). Уже больше 10 лет Давыдов пишет бойкие пьесы и получает за них театральные премии, среди них — «Республика» о гражданской войне в Таджикистане и «Коля против всех», монолог о взрослении молодого человека, живущего с полубезумной бабушкой.
Рассказчик в «Спрингфилде» — Андрей из Тольятти. Он едет учиться в Самару, где встречает Матвея, другого 20-летнего парня, — они влюбляются, вместе шатаются по двум этим городам и мечтают о другой жизни.
В России после принятия закона об «ЛГБТ-пропаганде» книга, конечно, выйти не могла. В электронном виде ее выпустило эмигрантское издательство Freedom Letters, «Спрингфилд» — первый его релиз. Впрочем, еще до попадания романа в интернет-магазины он обзавелся неким количеством почитателей — чуть раньше автор уже выкладывал роман в открытый доступ. С тех пор стало общим местом сравнивать «Спрингфилд» с романом Эдуарда Лимонова «Это я — Эдичка» (издатель Freedom Letters Георгий Урушадзе тоже делает это прямо в предисловии). И дело не только в часто описываемых сексуальных сценах или время от времени возникающих упоминаниях минета, а прежде всего в свободе языка, с которым Давыдов делает что хочет, — и практически полном отсутствии редактора.
Он вечно тыкает в свою ухоженность и физическое превосходство, хотя у него крохотный член. Я люблю этот член, потому что он для меня абсолютно родной. Он эргономичный, как любая вещь из IKEA, которую он так любит. Особенно сильно он любит фрикадельки и просит меня приготовить их точно как в IKEA. Я делаю фрикадельки, а он говорит, что у него оргазм рта. Иногда мне кажется, что он со мной встречается лишь потому, что любит поесть. Я могу приготовить соус из брусники без брусники.
Есть еще одно сходство с Лимоновым, больше похожее на различие: «Спрингфилд» — это тоже роман о русской Америке, только Америка на этот раз находится внутри России. Герои «Спрингфилда» живут в Самаре, в «дикой прерии русского Среднего Запада», как жили бы персонажи фильмов Гаса Ван Сента — «под трескучие ЛЭПы, пиво и сигареты». Бесконечные параллели русского текста с американским каноном (вспоминается и «Вопль» Аллена Гинзберга, и проза Джеймса Болдуина), отечественных заброшек с американскими — один из нервов этого текста. «Самара — это несостоявшийся Лос-Анджелес со своими гедонистами, бесконечными пляжами и силиконовыми долинами в виде заводов и технических вузов, а Тольятти — русский Детройт», — пишет Давыдов. Самарский микрорайон Крутые Ключи, где герои снимают крошечную квартиру с односпальным матрасом, они называют Спрингфилдом.
Главная движущая сила романа — его язык. Первые страницы «Спрингфилда» можно цитировать бесперебойно. Дикий, неприрученный поток образов — прием, который уже лет двадцать используют в новой драматургии, — в прозе все еще завораживает, как шоу, состоящее из одних гэгов. Как безостановочный монолог, пусть и разбитый на реплики героев, тем более что иногда фраза одного может повторяться в речи другого. Персонажи здесь вообще не сильно различимы, но можно считать это авторским решением — или представить их сходство как еще одно доказательство любви. К концу текста речь теряет свой бодрый запал, начинает сбиваться, повторяться. Но и это можно считать запланированным ходом — к финалу читатель понимает, что приближается 2022 год, а значит, надежда на будущее, в которое поначалу так резво устремляется роман, рассеивается, даже не случившись.
О том, что значит быть квиром в современной России, «Спрингфилд» рассказывает больше, чем любая другая изданная на русском книга. Как справедливо написал Константин Кропоткин в издании «Горький», тут все устроено по жанровому канону квир-литературы: от описанных каминг-аутов (в том числе неудачных и трагических его примеров) до гей-прайдов. Но все же рамка романа гораздо шире, это текст о миллениалах накануне войны: об их одержимости Екатериной Шульман, о страхе перед армией и о мечте оказаться в месте, где свобода окажется возможна. Герои «Спрингфилда», ну хотя бы один из них, думают уехать: сначала, конечно, в Москву, но горизонт расширяется — к настоящей свободе, американской мечте.
У этих двух произведений, «Года порно» и «Спрингфилда», оказывается довольно много общего: два романа взросления, действие которых разворачивается в течение года и заканчивается где-то перед войной (в случае «Спрингфилда» время указано буквально — 2021 год, перед войной, после пандемии). Война присутствует в них как предчувствие, упоминаниями Болотной и Крыма, размышлениями о военной службе, чужой агрессией.
Оба романа можно назвать миллениальскими, но что это значит? Самый очевидный ответ — перед нами романы, написанные миллениалами, то есть людьми, рожденными между 1981 и 1996 годами (к этому поколению относятся оба автора). Самый известный представитель жанра — уже упомянутая Салли Руни. Размышляя над ее романами, западные критики попытались дать определение миллениальской прозе в целом. Британская писательница Оливия Суджич в The Guardian заметила, что в каждом миллениальском романе должен быть разговор о сложностях взросления, чувстве инаковости, поисках убежища (часто им становятся черный юмор, ирония или ярость). Сама Салли Руни говорила, что не собиралась писать романы о целом поколении, а лишь хотела писать книги о себе и собственном опыте. Но именно это предельное приближение автора к собственным переживаниям и сделало ее книги настолько поколенческими. То же самое касается и «Спрингфилда», и «Года порно» — опыт авторов встает за историями героев.
Time по этому поводу собрал целый круглый стол, где сформулировал другую, куда более общую для миллениалов проблему — чувство обреченности. Поколение, выросшее после взрывов 11 сентября, сегодня сталкивается с постоянными войнами, угрозами атомного апокалипсиса, изменениями климата. Типичный пример миллениальского романа — «Мой год отдыха и релакса» Отессы Мошфег, где героиня с депрессией в течение года не может встать с дивана, а потом происходит крушение башен-близнецов. Мир поломан настолько, что его незачем чинить. Остается заниматься любовью и говорить только о любви.
Чувство обреченности — главное, что объединяет два самых обсуждаемых русскоязычных романа этого месяца. Не будь войны, мы бы говорили, наверное, о молодой прозе, о новых голосах российской глубинки, о том, как устроена в этой глубинке жизнь людей, разделяющих ненавидимые властью ценности. И о том, как устроена их любовь, — потому что все остальное, опять же, не имеет большого смысла.
Но война обессмысливает даже любовь. Все, что происходит в этих романах, упирается в гигантскую точку невозврата в феврале 2022 года. Выясняется, что и роман, изданный в России, и другой — вышедший за ее пределами, может говорить о войне, ее не называя. Мы не знаем, в каком мире мы теперь живем, но можем описать, каким он был, когда развивался и навсегда закончился.
Лиза Биргер