Ноль патриотизма За что предлагали сражаться мобилизованным солдатам в Первую мировую войну — и почему они массово бежали с фронта
В 1914 году, перед началом Первой мировой войны, союзники России по Антанте Франция и Великобритания надеялись в будущем конфликте на огромную численность русской армии, называя ее «паровой каток». Германия же рассчитывала, что плохая связность железных дорог и бюрократия царской администрации не позволят России провести быструю мобилизацию — план немцев предусматривал стремительную победу на Западном фронте, пока Россия собирает свою армию. Однако в первые месяцы войны русская армия продемонстрировала неожиданную скорость: войска перешли в наступление уже на 19-й день после начала мобилизации. Сама она проходила крайне быстро и успешно: лишь 4% военнообязанных не пришли вовремя к пункту приписки. Первые два года войны русская армия сражалась упорно и дисциплинированно — дезертирства и братания если и наблюдались, то в незначительных количествах.
Автор этой статьи — создатель и ведущий популярного исторического подкаста «Закат империи» от студии «Либо/Либо» Андрей Аксенов.
На третий год войны ситуация изменилась кардинально. После Февральской революции количество дезертиров увеличилось в пять раз. Широко разрекламированное и технически отлично подготовленное летнее наступление обернулось катастрофой. Рядовые не хотели умирать за родину и бежали, даже обладая численным перевесом. Героическая гибель ударных батальонов, собранных по большей части из офицеров, оказывалась напрасной. Кавалергард Владимир Звегинцов писал:
Потеряв всякий человеческий облик, громя на своем пути ни в чем не повинное население, бросая артиллерию, обозы, снаряды, выкидывая раненых из санитарных поездов, обезумевшие армии Юго-Западного фронта бежали. Не только все поезда, идущие с фронта, были до отказа набиты дезертирами, но и шоссейные и проселочные дороги были полны ими.
Почему русская армия, всегда отличавшаяся дисциплиной и повиновением, пришла к полному разложению?
По социальному составу армия Российской империи была преимущественно крестьянской. 60% были сельскими жителями и еще 20% — рабочими, многие из которых тоже были вчерашними крестьянами. Грамотных из всех — около половины, но лишь 10% нижних чинов окончили школу, в основном, конечно, начальную.
Русская армия в большинстве своем не знала патриотизма. Патриотизм предполагает групповую самоидентификацию по гражданскому признаку — то есть чувство принадлежности к одному и тому же государству и понимание, что каждый житель страны — якут, помор, казак, петербуржец и крестьянин Волыни — идентифицирует себя с одной общей группой. Кроме того, патриотизм требует разделять общие ценности. Сейчас вся эта совокупность знаний, опыта и чувств создается как минимум на уровне среднего образования и общего культурного пространства, при потреблении, например, одних и тех же книг, фильмов, музыки и еды.
В дореволюционной России единственная культурная общность для большинства жителей страны была общностью религиозной: культура и обряды православной церкви были везде одинаковыми. В остальном крестьяне Тамбовской губернии явно отделяли себя от крестьян Смоленской губернии, не говоря уже о жителях Крайнего Севера и украинцах.
В дореволюционной России — от уезда к уезду, от губернии к губернии — различались не только культурные практики, но и сам язык: казак с Кубани не мог понять русский язык вологодского мужика. Если вы прямо сейчас послушаете этнографические записи из вологодских деревень, то и вы вряд ли сможете разобрать, о чем там идет речь. Итак, у крестьян Российской империи не было общего языкового и культурного поля — и они не оканчивали средних школ, где на уроках истории и литературы в него бы погружали.
У основной массы крестьян не было никакого чувства патриотизма, и они не разделяли групповую идентичность с остальными жителями империи. Тамбовский крестьянин не поедет воевать на Волынь с немцами, потому что родина требует защиты. Волынские крестьяне ему чужаки, и он не захочет проливать за них кровь. В крупных городах, где приехавшие ради работы крестьяне образовывали диаспоры, самым распространенным развлечением были драки стенка на стенку — ярославские против вятских, вологодские против тамбовских. Да, внутри уезда и внутри губернии крестьяне чувствовали общность, но к остальным относились как к чужакам.
Если мы обратим внимание на добровольческие формирования в западных армиях, то в Германии из таких мужчин составляли целые корпуса. Английская армия до начала 1916 года вообще состояла из одних только добровольцев, потому что лишь тогда в Великобритании ввели всеобщую воинскую повинность.
Почему там было так много добровольцев?
Это было связано с действенностью пропаганды — она в европейских странах достигала цели, поскольку среднее образование там было намного доступнее, чем в России.
В книге «Участие Российской империи в Первой мировой войне» Олег Айрапетов пишет: «В России дело обстояло иначе, в том числе и потому, что значительное количество слабообразованных и неграмотных солдат чрезвычайно осложняло действие военной пропаганды. По свидетельству А. И. Деникина, перед войной призывы давали до 40% неграмотных новобранцев. Будущий комендант Берлина генерал А. В. Горбатов, встретивший эту войну рядовым в кавалерии, вспоминал, что в эскадроне, в котором он служил, „половина солдат были неграмотными, человек двадцать на сто — малограмотными, а у остальных образование ограничивалось сельской школой“».
Закон об обязательном образовании в Пруссии был принят еще в XVIII веке, в Англии — в 1880 году. Понятно, что обеспечить всеобщее обязательное образование на момент принятия этих законов было невозможно, однако в Российской империи на него даже не замахивались — такой закон приняли только в СССР.
Количество добровольцев-крестьян всегда было незначительным. Даже если мы вспомним Отечественную войну 1812 года, то знаменитые партизанские отряды в тылу французов состояли из дворян. Больше того, поверив обещаниям Наполеона отменить крепостную зависимость, крестьяне часто сами сдавали французам русских офицеров-партизан.
Что же изначально заставляло солдат русской армии воевать?
Побудительным мотивом было то же самое, что и века назад, когда ни о каком патриотизме никто не задумывался, — традиция подчинения и неизбежность наказания за уклонение от армии. Жизнь в Российской империи была иерархична и требовала подчинения старшему. Император всероссийский официально именовался самодержцем, несмотря на существование Государственной думы — и подданные обязаны были не просто подчиняться монарху, но еще и любить его.
На вокзале тягостная сцена прощания. У каждого вагона голосят бабы — матери, жены, сестры… Никаких патриотических восторгов не видать… Вой сливается в истерические выкрики. Последний звонок… Толчок, царапающий нервы, лязг буферов… Толпа пришла в движение, смяла патрули и бросилась вслед за убегающими вагонами… Едем, едем, едем… <…> На каждой остановке все вываливаются из нутра вагонов на платформу. Бесстыдно пристают к бабам, к девушкам, продающим ягоды, молоко… На каждой остановке — драки. Вагон на вагон, стенка на стенку… Заводские на деревенских. Уезд на уезд. В Вологде догнали эшелон новобранцев-вятичей, отправляющихся в Москву в пехоту. Через пять минут разыгрался форменный бой. Первое «крещение». Вятичи в драке виртуозы. <…> С диким гиканьем, с соловьиным разбойным посвистом гоняли вятичи наших под вагонами, обстреливая щебнем и увесистыми галями. Некоторых угнали за станцию, ловили поодиночке и избивали.
Пример таких отношений каждый крестьянин видел в своей избе и хате. Большак, глава семьи, обладает абсолютным, непререкаемым авторитетом в доме. Все, кто живет с ним в одной избе (дети, невестки, внуки), подчиняются беспрекословно. Все дела в деревне решает сход, на который ходят только и исключительно главы семейств. Меры, с помощью которых достигалось подчинение, просты и действенны: постоянное бытовое насилие по отношению к жене, сыновьям, невесткам и внукам вплоть до изнасилований собственных снох.
С детства приученные к подчинению, российские крестьяне не думали протестовать, когда их призывали на войну, — ведь это порядок, заведенный издавна. «Отец воевал с японцами, дед — с турками, теперь пришел мой черед». При этом война воспринималась как безусловное горе — в прессе и воспоминаниях тех лет описываются душераздирающие сцены прощаний с солдатами как нечто повсеместное. Доброволец Владимир Арамилев вспоминал:
Пока в стране был порядок, дисциплина в армии сохранялась, причем даже простая потеря командования сразу влияла на моральных дух солдат. Практически все известные случаи, за исключением экстремальных — когда военная часть сдавалась в плен противнику, — происходили тогда, когда солдаты теряли своих офицеров. Представления о том, ради чего идет эта война, у крестьян были крайне смутными. Генерал Алексей Брусилов, герой войны, ставший впоследствии Верховным главнокомандующим, отмечал:
Сколько раз спрашивал я солдат в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты… Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя… Войска наши были обучены, дисциплинированны и послушно пошли в бой, но подъема духа не было никакого и понятие о том, что представляла из себя эта война, отсутствовало полностью.
Тем не менее такая армия воевала — и в достаточной степени успешно. Но, конечно, для жителей империи потеря Польши и Западной Украины выглядела как катастрофа.
Почему войска в итоге бежали с поля боя
Все изменилось с революцией. В марте 1917 года Николай II подписал отречение, и, что важнее для крестьян, страна в принципе перестала быть самодержавной империей. Первым же декретом, принятым Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, стал знаменитый «Приказ № 1» о создании выборных комитетов солдат на фронте и во всех военных частях. По этому приказу все оружие переходило под контроль этих комитетов и объявлялось равенство прав нижних чинов с офицерами в частной жизни. На практике это привело к тому, что солдаты во многих частях без одобрения солдатских комитетов не подчинялись приказам офицеров.
В армии отменили смертную казнь. Во фронтовые части приезжали прекрасно подготовленные и закаленные в подпольной борьбе агитаторы социалистических партий. Восторжествовала свобода слова: солдатам дали право открыто обсуждать причины и задачи этой войны, а также решать, насколько задачи государства соответствуют их собственным интересам. Это привело к тому, что армейские комитеты сами писали в столицу, например, такое:
Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами на митингах, почему поддержка запаздывала на сутки. При первых выстрелах неприятеля части нередко бросают позиции.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, таким образом, очевидно решал свои политические задачи. Левые силы, образовавшие Петросовет, больше всего опасались контрреволюции «справа» — и естественным ходом считался вывод армии из-под контроля офицеров. Либералы, составлявшие Временное правительство, предполагали, что революционная армия, избавившись от слепого подчинения начальству и выбрав самостоятельно сражаться за обновленную Россию, будет гораздо эффективнее прежней. Перед июльским наступлением русской армии министр-председатель Александр Керенский лично объезжал фронтовые части, выступая перед солдатами, так что даже получил ироничное прозвище Главноуговаривающий.
«Неужели, — спрашивал он, например, сибирских стрелков, — свободные войска революции могут быть слабее войск бездушного царя?»
К сожалению для Временного правительства, это наступление продержалось ровно столько, сколько ему позволили германские и австро-венгерские войска. Спустя неделю противник перешел в контрнаступление — и выяснилось, что четыре месяца агитации полностью разрушили армию. Начальник имперского генерального штаба Великобритании в эти дни писал:
Немцы просто провели контратаку, как обычное и лучшее средство остановки русского наступления, и затем, наверное к их удивлению, русские сломались, в результате чего три русские армии, насчитывающие от 60 до 70 дивизий, хорошо оснащенные артиллерией и боеприпасами, бегут сейчас от каких-то 18 австрийских и германских дивизий.
Без какого-либо чувства патриотизма, не понимая, зачем им сражаться в сотнях километрах от дома, и имея возможность легально отказываться воевать крестьяне бежали с фронта домой. Они не особенно беспокоились, что будет со страной, правительством и армией, и не подчинялись начальству. А у того не было средств, чтобы принудить людей воевать — и «паровой каток» просто растаял, как дым.
Андрей Аксенов