«Фашизм подчинил себе весь Запад. Россия — остров свободы» Погибшая Дарья Дугина была не только последовательницей философии отца, но и политологом. Она давала комментарии пропагандистским СМИ. Вот о чем писала и говорила Дугина

Если апеллировать к геополитической доктрине Карла Шмитта, то процесс сближения России и Белоруссии, который мы можем наблюдать, пусть и на очень низкой скорости, является созданием «Большого пространства» (Großraum) — добровольного альянса ряда стран, стремящихся к коллективному отстаиванию своего суверенитета. Объединяющим государства в единый блок становится «идея-сила».

В случае России и Белоруссии возникает вопрос, какая идеология может стать такой идеей-силой, что может скрепить разделенные страны? <…>

«Идея-сила» должна лежать выше экономической плоскости, ведь речь идет не о ситуативном сотрудничестве. Большое пространство гарантирует продолжительный альянс входящих в него субъектов. В геополитических терминах Россия и Белоруссия стремятся к этому альянсу, восстанавливая континентальную логику в оппозиции экспансии гегемонии атлантических держав. Но какая идея-сила будет стоять за этим стратегическим геополитическим блоком? Если ее не будет, то все может рассыпаться, как когда-то, утратив «идею-силу» развалилось Большое Пространство СССР.

Великороссы и белорусы — ветви древа с общим восточнославянским корнем. Не стоит забывать, что третьей ветвью являются украинцы, сама идея объединения восточных славян в едином Большом пространстве уже достаточно сильна и основательна. Но мы видим, что украинцы, по крайней мере сегодня, из этой логики выпадают. И с белорусами не так все просто. В отличие от Киева, Минск положительно настроен к Москве, но более мягко, чем украинцы, белорусы все же хотят сохранить, укрепить и отстоять свою идентичность.

Поэтому российско-белорусский альянс должен строиться с учетом особенностей белорусской идентичности. Тогда интеграция заживет.

Но силой эта стратегия сопротивления станет тогда, когда геополитическая идея континентальной цивилизации, противостоящей морской цивилизации, приобретет и в самой России более ясные контуры. В этом-то и коренится проблема. Чтобы объединиться с Белоруссией как с идеей России самой, нужно новое, ясное и внушительное оформление Русской идеи. Тогда это и станет объединением народов и идей, а значит интеграция приобретет силу и историческое измерение.

Двадцатый век — век соперничества трех идеологий. Некоторым из них удалось царствовать несколько веков (либерализм), некоторым — десятилетия и годы (коммунизм и национал-социализм). Но нам представляется очевидной их смерть. Все три идеологии, являвшиеся порождением философии Нового Времени, покинули пространство политического. Эпоха модерна завершилась. 

Если в классическом либерализме субъектом политики был индивид… то сегодня — этого индивида больше нет. Субъект классического либерализма эллиминирован из всех сфер, его цельность вызывает недоверие, его идентичность, даже заданная негативно — характеризуется как сбой в функционировании глобальной виртуальной системы современности. Мир перешел в сферу пост-политики, пост-либерализма.

Индивид обернулся ризомой, контур субъекта растаял вместе с верой в Новое время… логос модерна подвергается насмешке со стороны растекающегося жидкого общества пост-модерна. Появляется новый актор политики: пост-субъект. Он мыслит хаотично — слайды молниеносно меняются в его голове, мешая классическим логическим стратегиям мышления. Политическое превращается в страну чудес, в которой актор-событие-Алиса то увеличивается, то уменьшается в психоделическом узоре новой пост-рациональности. 

Особенностью пост-политики является размытие контура масштабов «события». Масштабы резко сменяются («Алиса растет, Алиса уменьшается»). Войны приобретают новые контуры. Современное противостояние системы и терроризма Бодрийяр называл четвертой мировой войной. В отличие от предыдущих войн — которые велись: 1–2 — мировые масштабы, 3 — холодная война — конфронтация двух ключевых геополитических полюсов (США и СССР) — война softpower, полумедийная с готовностью в любой момент стать войной с применением новых видов оружия; 4МВ (четвертая мировая война, — прим. «Медузы») — война пост-модернистского толка, в которой и враг, и друг — находятся в хитром сплетении (тероризм становится частью политической системы).

Четвертая мировая война заигрывает с масштабами: основной ее характеристикой является бессистемность, хаотичность и произвольность в определении масштаба события (микро-нарратив становится событием, макро-нарративы игнорируются). Террористический акт занимает малую площадь: одно здание, один зал, несколько комнат или террас (микро-нарратив). Но его значение велико так же, как сталинградская битва (макро-нарратив).

В классических войнах были точки-ориентиры, соотнося с которыми событие мы могли сказать о его значении. В современном политическом мире такие точки отсутствуют: это подобно Алисе в Стране чудес. Она то уменьшается, то увеличивается, но ее «нормального, идеального» роста выделить не удается (хаосмос, описанный Делезом в «Логике смысла»). Логика политического упразднена.

Теракты… потрясают «политическое» больше, чем крупномасштабные войны (Сирия).

Это свидетельствует о том, что мир входит в новую фазу: фазу ризоматической политики. И для понимания современной политики, мы должны научиться мыслить ризомой. Вобрать в себя хаосмос.

Все думают, что тоталитаризм в прошлом — фашизм и коммунизм разрушены и тоталитаризм вместе с ними, а на самом деле все не так. Он не просто не ушел, но подчинил себе весь Запад, всю Европу. То, что там — либеральная диктатура. Со всеми вытекающими последствиями: арестами неугодных системе политических деятелей, репрессивным аппаратом, пропагандой. Соответственно, народы Европы воспринимают Россию как остров свободы, как антитоталитарный фронт.  

[В России происходит] фактически попытка реализации новой политической теории <…>: объединение лучших элементов левой экономики (оставляя за бортом левую политику, т. е. без налета всяких гендерных теорий, квир-сатанизма), с правыми политическими элементами — такими как консерватизм, Традиция.  

Я думаю, что это довольно сложно осуществить, т. к. если у альтернативных правых есть доктрина Традиции и идентичности, связанной с землей, народом и верой, то у левых этого понятия нет. Они не верят в Традицию и их основным постулатом является то, что Традиция уже погибла, поэтому необходимо действовать в новом обществе, в обществе Модерна.

У нас [в России] все совершенно непохожее на Запад, особый тип жизни — археомодерн. Наши коммунисты путешествуют на Афон, а правые могут быть ультраатеистами и защищать леволиберальные ценности. У нас вообще такого деления на левых и правых нет. <…> Новой доктриной, вокруг которой могли бы объединиться и правые, и альтернативные левые, и все, кого вы назвали — мог бы стать национал-большевизм. Национал-большевизм является важной политической моделью для Российской Империи.

Посмотрите, как русский народ чуток к социализму и как он его принимает. Практически как религию, как веру, и СССР было государством религиозного толка, только вместо Бога почитался советский человек, посмотрите, сколько мистики в раннем коммунизме… И одновременно наша любовь к традиции, наш консерватизм. Русский дух всегда ищет какие-то идеалы, в которые он будет верить, он ищет высшее начало, превыше его самого, данное Богом. Русская интерпретация и левого, и правого совершенно отлична от западной, и поэтому непрост наш диалог с западными левыми и правыми: у них союза левого и правого вообще представить невозможно. У нас же это происходит естественным образом. Для нас это не парадокс. Для нас национал-большевизм — это естественно, а для Запада — это разрыв шаблона. 

Посмотрите наши сказки, посмотрите, например, как наша культура воспринимает мужчину! Если мужчина на Западе — это воин или правитель-философ, то у нас в сказках или русском фольклоре мужчина описывается часто не как богатырь и добрый молодец, а как мальчик-с-пальчик или Иван-Дурак (и интересно, что в итоге этот Дурак переигрывает всех умных злодеев, такая вот русская «дурость», превышающая ум). У нас совершенно иная культура, самобытная, и во многом она действительно опережает запад, особенно по постмодернистским показателям. 

[Президент Франции Эммануэль] Макрон в рамках дебатов [весной 2022 года] говорил о том, что Марин Ле Пен пророссийская. Но она совершенно точно ответила, что нет, она не пророссийская, она выступает от имени французского народа. И она представляет собой независимый полюс.

Поэтому все, что сейчас происходит во Франции, — настоящая война. И это война французского народа, оппозиции Макрону и макронистов. Макронизм сегодня — это уже, на самом деле, термин фактически ругательный. По сути дела, сегодня вот эта война, вот этот конфликт развертывается, и он не закончится на этих президентских выборах. 

[Трамп] осуществил «прорыв постепенности», постоянный монотонный процесс войны с РФ и контроля над ЕС был им разорван, его внимание перешло на тихоокеанский регион, а над европейским континентом «всевидящее глобалистское око» попросту ослабло. Европа получила шанс обрести свой суверенитет, выбиться из диктата США. Я думаю, что Европейское пространство за несколько лет (десятилетий?) сможет стать нейтральной и независимой территорией Римленд. Сами европейские народы и те, кто на «популистской волне» пришли к власти и уже начали трансформировать Европу. Я считаю, что это не ремиссия, а новая веха в истории Европы. 

Вопросы Макрону. Где вы были последние пять лет? В чем заключались ваши попытки привести ситуацию в регионе к миру (кроме рекламных формул)? Что вы сделали для мирных жителей Донбасса, живущих под обстрелами? Ничего. Вы не останавливали войну когда она велась против жителей Донбасса, против русского населения Западной и Центральной Украины.

Многие сильные и волевые люди не дожили до сегодняшнего дня. Но положили свои жизни за восстановление справедливости, за отстаивание русского мира, героически боролись на всех возможных фронтах. Будем же радоваться, вспоминать их, помнить. Мертвые с нами!

Как же это символично — военные ЛНР заняли населенный пункт «Счастье». Счастье в составе Империи. Воссоединение России с Счастьем!

Вчера ночью шла по пустынной московской улице и вдалеке, на доме вился российский флаг. И тихий шелест, русские идут. Женская интуиция — мощная. Почему-то обратила внимание на это затишье и флаг. В голове лозунг — «Империя, будь!» Я проснулась, и империя сбылась. 

Дугина: [Подвалы «Азовстали»] это прекрасное место для проведения черных ритуалов… Там остались металлические листы, которых [колеблются] и создают прекрасную музыку. Мне пришла идея привезти туда известных режиссеров, посадить их, чтобы они потом [эту музыку] описали. 

Ведущий: Боюсь, кроме Оливера Стоуна и Эмира Кустурицы никто не приедет.

Дугина: Или позвать известных философов. Славоя Жижека или Юргена Хабермаса. <…> Там нет светлой энергии. Не представляю, как азовцы там ходили, их бомбили ФАБами (фугасными авиабомбами, — прим. «Медузы»), одновременно металлические листы пели эту музыку. Наверное, они все-таки были достаточно упрямыми и бесстрашными. Какой-то элемент русского в них обнаруживается. Но не до конца — они же сдались.

Ведущий: Какая твоя позиция, что делать с пленными азовцами? Казнить по законам ДНР? Обменять?

Дугина: Знаешь, у Марины Абрамович был такой перформанс: к ней приходили люди, могли что-то выговаривать, даже ударить. Вот можно было посадить [плененных на «Азовстали»] Калину (замкомандира полка «Азов» Святослав Паломар, — прим. «Медузы») и Волыну (и. о. командира 36-й бригады морской пехоты Украины Сергей Волынский, — прим. «Медузы»), чтобы люди к ним так приходили. Люди, которые страдали от обстрелов восемь лет, мариупольцы в том числе, — пусть приходят и решают.

Ведущий: Красивая идея с перформансом, но, боюсь, Калина и Волына его не переживут.

Дугина: Ничего страшного, перформансы бывают разные, у них бывают разные исходы.