Новый роман Джонатана Франзена — «Перекрестки» О семье американского пастора в 1970-х. Впервые автор не отстраняется от своих героев, а сочувствует им

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о новом романе американского писателя Джонатана Франзена «Перекрестки». В центре сюжета — семья пастора из пригорода Чикаго, каждый член которой переживает собственную историю. Сравнивая эту книгу с предыдущими романами автора, можно заметить, что Франзен впервые не безжалостно «препарирует» своих героев, а относится к ним с сочувствием и любовью.

Джонатан Франзен. Перекрестки. М.: АСТ, Corpus, 2022. Перевод Ю. Полещук

Репутация Джонатана Франзена, бесспорно одного из важнейших писателей современности, всегда основывалась на двух китах: масштабной социальности с одной стороны и зоркой отстраненности — с другой. Герои всех трех опубликованных ранее романов Франзена не то чтобы не вызывали у автора симпатии, но были ему ценны в первую очередь как сумма разнонаправленных общественных, культурных, политических и психологических векторов. С энтомологическим прохладным интересом он раз за разом вскрывал своим созданиям грудную клетку, показывая любознательному читателю, как на формирование тех или иных человеческих свойств влияло происхождение, социальный статус, образование, значимые события в стране или, допустим, перенесенные в детстве травмы. Как демократические (или, напротив, республиканские) взгляды отражались в семейной модели, как будущее вытекало из прошлого, а глобальные политические сдвиги определяли маленькую персональную судьбу. 

И «Поправки», и «Свобода» и «Безгрешность», по сути дела, претендовали на нечто большее, чем быть просто хорошими романами, — они призваны были объяснить американскому в первую очередь читателю что-то важное про время, про населяющих его людей и про движущие этими людьми стимулы и механизмы. Неслучайно именно Франзена называли своим любимым писателем президент Барак Обама, телеведущая Опра Уинфри и многие другие влиятельные люди Америки. 

Новый, четвертый по счету (и первый из заявленной будущей трилогии) роман Джонатана Франзена «Перекрестки», на первый взгляд, организован сходным образом. Большая американская история течет в нем поверх голов героев — пастора Расса Хильдебранда и его семьи, — исподволь меняя их самих и мир вокруг. Шестидесятые годы только-только сменились семидесятыми, война во Вьетнаме идет на убыль и скоро совсем закончится, сексуальная революция добирается даже до таких респектабельных местечек, как пригород Чикаго Нью-Проспект (именно там по большей части разворачивается действие романа), борьба за права чернокожих после убийства Мартина Лютера Кинга не прекратилась, но несколько подутихла, а в «Сраном доме» — так называют дом пастора его дети — по углам сгущаются тени, предвещая не то беду, не то очистительный и даже в чем-то благотворный взрыв.

Отец семейства, ладный и привлекательный 45-летний младший священник реформистской церкви, уже третий год не может оправиться от тягостного унижения — более молодые и харизматичные конкуренты выгнали его из молодежного церковного клуба «Перекрестки», некогда им же основанного. Расс устал от своего комфортного и затхлого брака, в котором не осталось даже намека на страсть, его откровенно пугает средний сын, 15-летний Перри, одаренный и порочный, а красивая молодая вдова из числа прихожанок делает симпатичному священнику недвусмысленные авансы.

Мэрион болезненно переживает охлаждение мужа и тревожно прислушивается к тонкому голоску безумия, звучащему у нее в мозгу со времен бурной юности. Старший сын Хильдебрандов Клем, повинуясь безотчетному порыву, уходит из университета, чтобы записаться в армию, — поступок, бесконечно ранящий родителей-пацифистов. А единственная дочь Расса и Мэрион Бекки, красивая, популярная и, казалось бы, такая благоразумная, шаг за шагом открывает для себя радости секса, наркотиков и рок-н-ролла.

Вся жизнь Хильдебрандов в самом деле так или иначе вращается вокруг «Перекрестков» — изгнание оттуда терзает Расса, а сопряженный с ним позор подтачивает его брак. Клем, Перри и Бекки изначально записываются в клуб, просто чтобы позлить отца, однако неожиданно находят там нечто важное и очень персональное. Впрочем, как несложно догадаться, вынесенное в заглавие романа слово имеет смысл не только прагматический, но и символический: каждый из героев оказывается на собственном перекрестке — или, вернее, распутье — и каждому из них предстоит выбрать дорогу, по которой он двинется дальше. 

Переключая фокус неспешного повествования (все действие 600-страничного романа, если не считать флешбэков, укладывается в несколько месяцев) с Перри на Бекки, с нее на Мэрион, Клема, Расса и обратно, по кругу, иногда показывая одно и то же событие с разных ракурсов, а иногда с приятным щелчком собирая разные фрагменты их общей истории в подобие пазла, Франзен не делает резких движений, не манит читателя волнующими загадками и вообще словно бы намеренно отказывается от привычных нам литературных приемов. В сущности, в «Перекрестках» почти ничего не происходит, а кульминации, через которые поочередно проходят герои, выглядят нарочито сглаженными, негромкими. 

В отличие от предыдущих романов писателя, большая история не вторгается в мир Хильдебрандов, подобно паводку, но бережно омывает ее снаружи, а драмы, переживаемые героями, подпитываются не столько внешними обстоятельствами, сколько внутренними движениями их душ. Роман о семье остается просто романом о семье — уникальной, несчастливой по-своему и при этом вполне заурядной. Жизнь Расса, Мэрион и их детей остается просто жизнью, она ничего не иллюстрирует, не объясняет, не подводит доказательную базу ни под какую теорию. 

Отказ от размаха и глобальности, от типизации и категоризации в пользу камерной, почти интимной приглушенности тона — не единственное, что отличает «Перекрестки» от более ранних вещей Джонатана Франзена. Главное и, пожалуй, самое радостное отличие состоит в смене авторского взгляда: из медицински безжалостного он чуть ли не впервые у Франзена становится теплым, сострадательным, любящим.

Его герои — несовершенные, нелепые, порой откровенно неприятные, тем не менее удостаиваются безусловного авторского принятия: ни в какой момент мы не чувствуем фирменной франзеновской отстраненности, не видим холодного и слегка ироничного авторского прищура. Все пространство романа — включая даже самые мрачные и безрадостные его уголки — оказывается залито мягким светом любви, понимания, прощения. И это удивительное по нынешним временам свойство «Перекрестков» делает роман восхитительно, потрясающе несовременным — примерно в том высоком смысле, в котором несовременны великие семейные романы второй половины XIX века. В том же смысле, в котором несовременны Диккенс, Толстой или Флобер.