«Российские войска вышли из Чернобыля, но Чернобыль из них не выйдет уже никогда» Мэр Славутича рассказал «Медиазоне», как город-спутник ЧАЭС пережил оккупацию

Славутич — самый молодой город Украины. Его построили 35 лет назад для сотрудников Чернобыльской АЭС взамен Припяти, практически сразу после аварии на станции. Российская армия в первый же день вторжения в Украину оккупировала зону отчуждения ЧАЭС, используя ее как плацдарм для продвижения на Киев. Славутич в 50 километрах от станции, в котором проживают 25 тысяч человек, оказался в изоляции. Военные вошли в город, но не получили поддержки у местного населения, которое устроило массовый митинг против России. С начала апреля после ухода россиян из Киевской области Славутич снова находится под украинским контролем. Мэр города Юрий Фомичев рассказал «Медиазоне», как город провел месяц в оккупации. Публикуем наиболее интересные выдержки из его монолога. 

О российском вторжении

Я думаю, мы просто были белым пятном на оккупированной территории, им просто нужно было обозначиться, что они здесь побывали. Может, были дальнейшие планы по смене власти, потому что город строили многие советские республики, и у нас русскоязычного населения очень много. Я думаю, был какой-то расчет, что здесь будет какая-то поддержка, потому что город, вроде, должен быть к России благосклонен. Но это уже не работает, не работает с первого дня вторжения. Мы не ждали этого вообще. Мы понимали, что, может, через ДНР и ЛНР будет какое-то расширение территории, но что это будет вторжение по всей территории Украины… То, что будут бомбить Чернигов, который наш родной, рядом с нами! Это был шок для всех, эта эмоция на века.

Об обороне города 

Единственное, что мы для себя определили — это что мы держим оборону за пределами города. Мы не закрываемся мирными жителями, не ходим в жилые кварталы. У нас нет здесь вооруженных сил Украины, то есть мы защищались исключительно силами тех людей, которые здесь, в городе, взяли оружие в руки. 

Мы два дня держали оборону, а когда нас уже прижали вплотную к жилым кварталам, решили, что бомбить мирных жителей нельзя. Помочь нам тяжелой техникой, каким-то оружием — тоже невозможно, мы на оккупированной территории уже давно. Поэтому договорились, что теробороне нужно уйти, передислоцироваться в другой регион, и они сейчас продолжают помогать уже вооруженным силам.

Первые погибшие [украинцы] в городе были в те два дня, что мы держали оборону. Мы их хоронили уже после митинга. Это участники теробороны, четверо погибших.

О митинге

Мы, местные власти, решили, что утром 26 марта выведем людей на мирный митинг, демонстрируя, что здесь нет военных, что они воюют с мирным населением, с теми, кто обслуживает Чернобыльскую станцию, и с теми, кто ликвидировал последствия ядерной трагедии и спасал их, в том числе. За три дня до этого мы получили ультиматум от оккупантов: не сопротивляйтесь — мы войдем в город и никому не причиним вреда.

Я горжусь своим городом, горжусь своим населением, потому что это были тысячи и тысячи людей, это было даже для меня неожиданно, я думал, что люди все-таки побоятся выходить против оружия, против танков, БТР, а они не побоялись. И благодаря этому мы не пустили в город остальных военных. Они базировались за чертой города в лесу. Два дня они пробыли там, после этого куда-то исчезли.

Есть очень тяжелый раненый с митинга: там применялись светошумовые гранаты, ему осколком попало в голову. Он в плохом состоянии в больнице. Была еще одна раненая, но с ней все не так тяжело. [Применение светошумовых гранат] произошло, когда люди собрались на центральной площади и начали перемещаться в сторону дороги, куда заходила техника, чтобы остановить ее. Но люди даже этого не испугались, что впечатлило меня и, думаю, многих: что все эти гранаты, все эти выстрелы в воздух, слезоточивый газ вообще не остановили людей никак. Никто не отступил, все продолжали двигаться, вытеснять технику, кричать: «Уходите, вы здесь не нужны!»

И показательно на митинге прямо выбежал батюшка, священник Русской православной церкви Московского патриархата с большим деревянным крестом, выгоняя оккупантов с криками: «Снимайте крестики, потому что вы безбожники, вы не христиане!» Это было настолько эмоционально, что это вдохновляло, наверное, всех. Российские военные были обескуражены, что на них прет священник, и потом мы им уже сказали: «Имейте в виду, это Московский патриархат», — и это их просто шокировало.

О захвате Чернобыльской АЭС

Там действительно с интеллектом плохо у российских Вооруженных сил — отправиться в Чернобыль, решив, что это самый зеленый коридор для вторжения на Киев! Ну, будут последствия очень жесткие, Чернобыльская зона таких вещей не прощает. Это действительно военный комфортный путь для них был. Но Чернобыльская зона требует определенного поведения. Там нельзя ехать на тяжелой технике, поднимая пыль, ею дыша. Вот, что сделали они — они надышались за месяц этой радиоактивной пылью.

Одно дело, когда ты получаешь облучение внешнее. Вот есть источник облучения, ты под него попал, ушел и дальше организм с этим справляется. И совершенно другая история, когда ты надышался радиоактивной пылью. У нас сегодня даже такая фраза проскочила, я ее взял на вооружение: российские войска вышли из Чернобыля, но Чернобыль из них не выйдет уже никогда. То, что они солдат своих угробили, и то, что жертвы этой войны после Чернобыля возрастут у российской армии в разы без взрывов — это факт. И это будут медленные жертвы, это будут жертвы еще несколько лет. Это онкология, это страшные болезни.

О своем похищении

В день митинга меня как бы похищали, но это было не целенаправленно. Утром я ехал с пригорода, но попал в засаду, как и многие другие люди. Нас остановили, обыскали, забрали мобильные телефоны, завязали руки за спиной и отвели в лес, где уже стояли другие люди и так же ждали каких-то команд. После того, как посмотрели мой телефон — там были разные записи и они вызвали вопросы у российских военных — я сказал, что я мэр города, зовите вашего командира.

Он говорит: «Ну мы же предлагали сдаться». Я ему говорю: «Ну смотри, сдаться мы точно не могли, у меня такие же военные, как и вы, это тероборона, это полиция, это дело чести для них. Но мы не воюем в городе, не прикрываемся мирными жителями, и там сейчас мирный митинг будет». «Нет, мы знаем, там среди мирных люди с оружием и они будут по нам стрелять», — говорит. Я говорю: «Хорошо, давайте, едем, я выхожу и первым стреляют в меня, если вы боитесь. Если начнется стрельба, накрывайте [обстреливайте] меня вместе со всеми». В город я въезжал на российском «Тигре», броневике, вместе с командиром.

О жизни после оккупации

Сейчас у нас по-прежнему действует комендантский час, мы патрулируем город, следим, чтобы не было мародерства. Мы по-прежнему отрезаны от большой дороги, Чернигов по-прежнему бомбят, мы доставляем продовольствие исключительно тропами через лес в небольших количествах. Но стараемся обеспечивать население. Ввели систему карточную на хлеб: раз в три дня каждый может получить хоть маленькую булочку. Сами привозим зерно, мелем в муку и с этого выпекаем хлеб — такая автономная община. Пытаемся возродить уже жизнь в городе, запускаем онлайн-образование для наших учеников. Стараемся, чтобы бизнес начал работать тот, который может. 

У нас есть телестудия местная, мы записываем [видеосообщения], это называется «итоги дня от мэра». Я стараюсь в пять часов выходить в прямой эфир, чтобы горожанам немножко рассказать, что происходит, какие планы на следующий день, что нужно сделать, куда прийти. Гуманитарная помощь, какие-то другие вопросы.