Неделю назад все гадали: война с Украиной или присоединение Беларуси? А потом не произошло ничего. Что это вообще было? Отвечает Александр Баунов (Carnegie.ru)

На прошлой неделе перед посланием Владимира Путина тревога за будущее России и мира достигла апогея — ожидание, что президент объявит о присоединении то ли Донбасса, то ли Беларуси, стало почти всеобщим. Но в итоге не произошло ни того, ни другого; более того, международная напряженность, выразившаяся в объявлении новых санкций и взаимной высылке дипломатов, как будто начала снижаться. Главный редактор Carnegie.ru Александр Баунов считает, что такие эпизоды эскалации будут теперь повторяться регулярно, потому что сами стали приемом международной политики. С разрешения Carnegie.ru «Медуза» публикует статью целиком.

Последние дни — пример того, что обманчивым может быть не только спокойствие, но и беспокойство. Тревоги апреля, казалось, открыли новые пространства вражды и вывели мир на новые рубежи опасности. Эскалация удивляла тем, что эксперты с трудом подыскивали для нее рациональные объяснения — в чем причина, почему сейчас.

Быстрая отмена страшных сценариев доказывает, что страх сам по себе мог быть ее мотивом, а проворное свертывание угроз — реальной целью. Обозначив решимость и непреклонность, стороны — прежде всего Россия — предъявили оппонентам щедрость и гибкость, искусственно создав разрядку и конструктивную атмосферу.

Однако сам инструмент моментальной намеренной эскалации остался в арсенале, и следует ждать его применения в любой ситуации, когда разрядкой и конструктивным поведением не удастся добиться поставленных целей. А это очень вероятно. Именно так можно понимать слова Путина из послания об асимметричном ответе после пересечения красных линий, которые определит сама Россия. Нынешняя свернутая эскалация может повториться еще не раз: она будет не всегда объяснима, редко предсказуема и не обязательно связана линейно и соразмерна вызвавшим ее причинам.

От Навального до Чехии

Проведенная Москвой деэскалация оказалась стремительной и затронула самые разные вопросы в ее отношениях с Западом. Вопреки мрачным ожиданием послание Путина Федеральному собранию было социальным и инфраструктурным, а не военным, идеологическим или геополитическим. Даже критики вздохнули с облегчением. Впрочем, внутриполитическим оно тоже не было, и во внутренней политике множество вопросов так и остаются без ответа.

Одновременно Шойгу приказал закончить учения и отвести войска от южных и юго-западных границ, которые концентрировались там несколько недель. Разговоры о большой войне между армиями России и Украины повисли в пустоте и рассеялись. Путин и Зеленский даже предложили друг другу встретиться — правда, в форматах, которые вряд ли примет приглашенная сторона. Зеленский позвал Путина в Донбасс обсуждать судьбу непризнанных республик (в то время как Россия настаивает на том, что обсуждать это нужно с их руководством), а Путин Зеленского в Москву — разговаривать про двусторонние отношения (в то время как Зеленский хочет говорить с Путиным именно про Донбасс).

Алексея Навального перевели в больницу, сначала тюремную, потом гражданскую во Владимире. Он прекратил голодовку. Путин изображает из себя политика старой школы, «каких сейчас в Европе не делают», меряя себя масштабами Де Голля и Тэтчер, у которой в тюрьме в результате голодовки умерли несколько ирландских боевиков. Однако ничто, кроме, пожалуй, новой войны на востоке Украины, не могло бы омрачить отношения России и Запада больше, чем потенциальная смерть Навального в российской тюрьме. И не только его сторонники, но и Кремль решили к этому порогу не подходить. 

На митингах в поддержку Навального в день обращения президента, прежде всего в Москве, где работает большая часть западных журналистов, не было жестоких разгонов и массовых задержаний. Хотя в Кремле не любят, когда им сознательно портят картину, — в нынешнем случае послания. Задержаниями отличился Санкт-Петербург, но в целом ситуация была спокойней, чем на зимних митингах после возвращения Навального. 

Встреча Путина и Лукашенко не окончилась чем-то сенсационным. И это после внезапной и интенсивной волны слухов о том, что после раскрытого белорусским КГБ и российской ФСБ заговора политологов обратного пути уже нет и готовится что-то вроде слияния двух стран. Не было не только недружественного поглощения — не объявили даже того, что было более-менее реальным, но стало бы сильным геополитическим раздражителем — признания Крыма российским со стороны Минска или размещения в Белоруссии российской базы. Лукашенко сблизился с Москвой, но никакими новыми необратимыми решениями это не оформлено.

Заседание Совета Федерации, которое было запланировано на день после российско-белорусского саммита, предположительно должно было закрепить геополитические сенсации, начатые посланием и продолженные саммитом. Но и оно оказалось рутинным. Лукашенко выступил как игровой партнер Путина по эскалации и ее разрядке, а не как цель геополитического абьюза.

Даже в неожиданной для России дипломатической войне с Чехией Москва в итоге пошла на паритет в численности остающихся сотрудников посольств по «пражскому счету», хотя нарастающие ответы на ответы могли завести две страны гораздо дальше.

Взмах один, второй

Снижение напряжения со стороны Москвы оценили на Западе. Американский посол Джон Салливан согласился покинуть Москву. Это тоже деэскалация. Если бы он остался вопреки рекомендации Кремля, то продемонстрировал бы гордость великой американской нации, но не смог бы дальше выполнять свои функции, его бы просто перестали принимать. Теперь он вернется и сможет работать. То есть США предпочли практическое символическому. Америка не отключила России SWIFT и не запретила вторичный госдолг — о чем тоже говорили не меньше, чем о новой войне на востоке Украины. 

Похоже, стороны решили дождаться встречи Байдена с Путиным. Путин явно хочет использовать предложенный Байденом шанс, ну и Байдену не хотелось бы отзывать предложение. Путин по-прежнему уверен в своей дипломатической харизме, умении найти общий язык, очаровать искренностью и прямыми ответами на острые вопросы, хотя они заметно стерлись от времени, а использовать, как прежде, харизму мешает бремя двадцатилетнего правления.

Кроме того, в Кремле уверены, что Западу и Америке некуда деваться от диалога с Россией и у Байдена не будет другого выбора, кроме как после демонстрации принципиальности быть конструктивным до цинизма. Кремль предлагает для сотрудничества темы контроля над вооружениями, пандемии, климата — то есть те, где отказ от кооперации будет противоречить идее внешней политики, основанной на высоких принципах и глобальной ответственности. А заодно, несомненно, будет сделана попытка поговорить и о размене интересов. 

Однако никаких гарантий успеха самой встречи нет. Быстрый отказ от эскалации вокруг красных линий и острых вопросов не означает, что сами эти вопросы внезапно решились, а линии исчезли. Проблемы, которые породили нынешнюю эскалацию, никуда не делись после подготовительной разрядки, и новый российско-американский саммит совсем не обязательно их решит. Логичнее предположить, что он пройдет без прорывов и стороны превратят его в пробу сил.

Тогда все нынешние мирные жесты можно легко взять назад. Это будет способ отреагировать на не слишком удачную встречу и побуждение к другому поведению на следующей. То, как хрупко понимание, показывает продолжающаяся дипломатическая война, новый шаг в которой — указ российского президента, запрещающий нанимать российских граждан посольствам недружественных стран без уточнения списка.

Возвращение к напряженности, намеренно разогнанной для демонстрации уверенности в собственных силах и столь же намеренно свернутой, может стать обыденным инструментом внешней политики, которая начнет жить в пульсирующем ритме качелей эскалации, сменивших знаменитые русские горки.

Читайте также на Carnegie.ru

• Звонки вместо войны. Как Киев, Москва и Вашингтон использовали обострение в Донбассе
• Новый 1948-й. Куда ведут Восток Европы чешский взрыв и белорусский переворот
• Восьмой или четырнадцатый. Чем закончится украинское обострение