«Давайте обсудим, что будет означать для вас положительный диагноз» Отрывок из книги «Мы умели верить» — о временах, когда ВИЧ-инфекцию нельзя было лечить

В конце марта в издательстве «Лайвбук» выходит книга Ребекки Маккай «Мы умели верить». Действие одной части книги происходит в середине 1980-х — начале 1990-х. Это история о жизни гей-сообщества в Чикаго в те времена, когда приятели регулярно ходили на чьи-то похороны и сами рисковали получить вирус, который неизбежно приводил к смерти от СПИДа. Вторая часть книги — история Фионы, которая в 2015-м разыскивает свою дочь с помощью частного детектива. Брат Фионы умер в 1985-м от СПИДа.

Внимание! Этот отрывок содержит важный сюжетный поворот, поэтому если вы чувствительны к спойлерам, не читайте его.

Билл объявил, что после обеда отпускает всех по домам. Йель схватил сумку, заскочил в надземку, потом прямиком по Брайар-стрит и два пролета наверх.

<…>

Открыв дверь, он увидел мать Чарли, стоявшую в сером платье, босиком. Он рассчитывал, что она приедет на следующей неделе. Йель бросил сумку и сказав «Тереза!» подошел обнять ее. Обняв ее, он услышал, как закрылась дверь спальни. Он подумал, что это Чарли вышел к нему и закрыл дверь, чтобы мать не видела незастеленной кровати.

Но Чарли не появился. Он не вышел из спальни, а зашел туда.

Йель отстранился от Терезы и увидел, как странно она смотрит на него. Она улыбалась, но только одними губами. Она сказала:

— Йель, нам нужно… Давай прогуляемся.

У него возникло ощущение, словно комната вот-вот накренится или уже накренилась.

— Что случилось?

У Чарли нервный срыв. Джулиан умер. Газета прогорела. Рейган начал…

Тереза приобняла его. Он все еще стоял в пальто, своем парадном пальто.

— Йель, нам нужно пройтись.

— Зачем это? Тереза, какого черта?

Ее глаза увлажнились, и он понял, что она уже плакала, на ней лица не было. И волосы были спутаны. Он засунул руки в карманы пальто. Там было колье для Фионы, которое он переложил из брюк, и оно резануло его по ладони. Это была камея с птицами по краям, как бы поднимавшими ее. В зубчатой металлической оправе. Что-то было очень не в порядке.

Тереза вдохнула и быстро сказала:

— Йель, я схожу с тобой в клинику, и ты сдашь анализ.

Йель хотел было сказать: «Поверить не могу, что он опять за свое, поверить не могу, что ты слушаешь его, поверить не могу, что он считает, что я так поступлю с ним, и мы только весной тестировались».

Но он сел на пол и опустил голову между колен.

Она пыталась сказать ему что-то другое, что-то о Чарли, и Йель не мог собрать воедино все ее слова. Но, господи боже, да, он наконец понял. Иголки пронзили его руки и ноги, и низ живота, пригвоздив к этому моменту. Точно мертвого жука к кусочку поролона.

Он слышал, как Чарли ходит в спальне. Переставляет вещи. Йель зажал коленями уши. Тереза опустилась на корточки рядом. Она положила ладонь на его туфлю. Туфлю Нико.

— Йель, — сказала она, — ты меня слышишь?

Йель поразился, что он не плачет, хотя Тереза плакала. Почему он не плакал? Он прошептал:

— Тереза, что он наделал?

— Я не знаю, — она покачала головой.— Он мне не говорит. Послушай, Йель, даже если он подхватил это — эти… антитела, это просто значит, он ВИЧ-контактный.

Это не значит, что у него вирус.

— Неправда. Он прекрасно знает, что это, черт возьми, неправда. Он сказал это тебе?

Он говорил шепотом — у него развилась привычка не обсуждать чью-либо болезнь в присутствии больного. А может, он не хотел раскрывать свои чувства Чарли. Он ведь мог бы закричать, разве нет? Он мог бы выбить дверь спальни и схватить его или врезать ему вместо того, чтобы сидеть и думать о собственном теле, собственном здоровье, собственном сердце.

Его могло вырвать. Он этого хотел.

Если бы Чарли был здесь и сам сказал ему это, он мог бы думать о Чарли, о том, что это значит для него. Но все, что у него было сейчас — это закрытая дверь и страшная весть, и Тереза, которая эту весть ему принесла.

Какого черта стряслось? Он посмотрел на потолок, неправдоподобно неподвижный, обычный ровный, белый потолок.

— Когда он позвонил тебе? — сказал он.— Когда ты приехала?

— Он вчера получил результаты. Я прилетела этим утром.

Сегодня было шестнадцатое. Значит, Чарли протестировался когда — в самом начале месяца? В самом конце декабря?

И Йель поднялся на ноги, направляясь к спальне.

— Чарли, ты, ***** [блин], спал с Джулианом? С Джулианом? Какого черта ты натворил, Чарли? Что, ***** [блин], с тобой не так?

Он пнул ногой дверь, еще раз.

Он ушиб ногу, но недостаточно.

Вот они, костяшки домино: Джулиан, а за ним Чарли.

И, возможно, Йель.

<…>

— Нам нужно вытащить тебя отсюда, Йель, — сказала Тереза.— Тебе не обязательно тестироваться прямо сейчас. Мы можем просто пойти… в паб. К какому-нибудь другу.

Джулиан не пришел на День благодарения. Чарли не хотел смотреть «Гамлета». Всякий раз, как Йель говорил, что виделся с Джулианом, Чарли его допрашивал: «Что сказал Джулиан? Что сделал Джулиан?».

Он стал кричать на Терезу.

— Мне будет нулевая польза, если я протестируюсь сейчас. Ты понимаешь? — он кричал, чтобы Чарли слышал его. — Нужно три месяца для полной уверенности. Нужно ждать три месяца после последнего контакта.

— Но тебе может полегчать, — сказала она неуверенно.

Когда у них был секс последний раз? Был минет в субботу, но когда последний раз Чарли доходил до того, чтобы снять штаны, позволить Йелю расстегнуть его ремень? Боже, он не делал этого с Нового года. В этом Йель должен был отдать ему должное. Он снова и снова его отталкивал. Но до этого — да. На Рождество и после. И одному Богу известно, когда он спал с Джулианом, сколько раз, за сколько недель или лет.

<…>

Когда они тестировались вместе, весной, Йель думал, что, если они окажутся инфицированы, они обнимутся и разрыдаются, а потом пойдут в какой-нибудь ресторан, и закажут кучу еды, и будут шутить, что теперь разжиреют, и закажут бутылку дорогущего вина, и будет жуткая ночь, но они прошли бы через это вместе. Перед тестированием они были вместе на психотерапии у доктора Винсента.

— Давайте обсудим, что будет означать для вас положительный диагноз, — сказал он.

И он объяснил, что такие вещи воспринимаются лучше, если ты заранее прорабатываешь свою реакцию, свои варианты, заблаговременно и на ясную голову.

— К кому вы обратитесь за поддержкой?— спросил он.

И они указали друг на друга.

— И у нас круг близких друзей, — сказал Чарли. — И моя мать.

Йель почувствовал, как все эти люди отпадают от него, точно шелуха. Если у него не будет Чарли, то не будет и Терезы. И все его друзья были в первую очередь друзьями Чарли. А теперь он был почти уверен, что потерял Чарли. Очевидно, Чарли предпочел ему Джулиана. И кто знает, что еще было у Чарли на уме.

Он взял сумку, с которой пришел, и засунул в нее бутылку скотча из буфета. Поцеловал Терезу — мимо лица, чиркнул по уху — и сказал:

— Мне так жаль, — сказал он. — Это не я с ним сделал.

— Я знаю, — сказала она.

И вот он на улице и не представляет, куда идти. Он забрел к «Малышу Джиму» и сел за стойку, уставившись на ряды бутылок, и стал пить водку с тониками, потому что на них была скидка.

<…>

Когда он вышел на улицу, уже стемнело, хотя клиника могла быть еще открыта. Но к чему утруждать себя прямо сейчас? Ему придется ждать три месяца. Нет, три месяца минус… сегодня было шестнадцатое. Три месяца от Нового года. Значит, до конца марта? Он не мог осилить математику. Антитела могли проявиться быстрее, но это не особо обнадеживало. Его ожидал либо отрицательный анализ и дальнейший трепет в чистилище, либо смертный приговор. Он подумал о том, чтобы пойти в галерею и лечь спать на полу. Но охрана его не поймет. Он подумал о Терренсе, который вернулся домой после больницы. Кто-то по-любому должен быть у Терренса. Он мог бы стать тем, кто о нем позаботится.

Он дошел до Мелроуза и позвонил в дверной звонок. И тут же с досадой подумал, что Терренсу придется вставать, чтобы открыть ему. Они ведь не были лучшими друзьями или кем-то еще. Он был ближе с Нико [парнем Терренса]. У него не было права на энергоресурсы Терренса. Он уже хотел уйти, когда Терренс сказал «привет».

— Можешь подняться, Йель, но скажу честно. Пахнет как в сортире.

Так и было. Лицо Терренса осунулось, кожа блестела, обтягивая кости, но он так и не сбрил клочковатую бороду, которую отпустил в больнице. Откуда его организм брал силы, чтобы производить волосы? Почему бы ему вместо этого не производить Т-клетки?

О ногу Йеля потерся старый кот Нико, Роско.

— Покормить его? — спросил Йель.

— Нет, — сказал Терренс, — но буду благодарен, если почистишь его лоток, — он не шутил. — Мне нельзя делать это без резиновых перчаток, а они кончились. По-хорошему, мне вообще нельзя его тут держать.

Коробка на кухне выглядела омерзительно. Йель опустился на пол и принялся за работу, а Роско стал тереться о его бедро. Йель почувствовал, что занимается сейчас именно тем, чем нужно. Он мог бы всю ночь убирать кошачье дерьмо и склеившийся от мочи в комки наполнитель — он был сейчас в правильном месте, и то, что делал, полностью соответствовало его внутреннему состоянию.

— Ты знаешь, — прошептал он коту, — его врач не хочет, чтобы ты здесь был. А у него к тому же аллергия.

Но когда он сидел на диване Терренса, налив себе принесенный с собой скотч, он понял, что не может ничего ему рассказать. Он не мог сказать: «Чарли болен» или: «Чарли мне изменил». И то и другое было унизительно. А первая новость касалась не только его, и он не чувствовал себя вправе разносить. Он не мог выставить Чарли, который во весь голос проповедовал в своей газете безопасный секс, лицемером. Хотя и понимал, что мало кто увидит это в таком свете; большинство примет сторону Чарли, посчитав, что Йель просто сводит с ним счеты.

Терренс сидел в большом зеленом кресле, держа рядом трость.

— Йель, — сказал он, — у тебя все в порядке?

Он не чувствовал недомогания, не замечал ничего необычного. Он знал, что перед тем, как лечь сегодня спать, станет рассматривать себя в зеркале на предмет пятен, станет проверять лимфатические узлы и горло насчет микоза. До тестирования это стало его навязчивым ритуалом перед сном, о котором он не вспоминал уже почти год. И вот теперь этот ритуал снова вернется. Но Терренс спрашивал не о том, болен ли он, а только не собирается ли он разреветься, что тоже было вполне возможно.

— Чарли только что меня выгнал, — сказал он. — Думаю, между нами все кончено.

Терренс выпустил воздух через губы, но не выразил удивления. Он подоткнул себе под ноги паршивое лоскутное одеяло.

— Погоди, Терренс, — сказал Йель, — тебе что-то известно об этом?

— О чем? — Терренс не умел врать, или у него просто не было сил.

Йель не должен был этого говорить, но сказал:

— О… Чарли и Джулиане.

Терренс скривился, а затем медленно кивнул.

— Что — все знают? — спросил Йель.

— Нет. Нет. Просто, после… окей, после поминок?

— Ох, *** [черт].

— После поминок, когда мы пошли к Нико, он не мог найти тебя и злился на что-то, и он напился. Ну, конкретно напился. Джулиан был с ним в ванной, присматривал за ним. Я так понял, он блевал. Но они долго не выходили. Я пошел посмотреть, в чем дело, и они… ну, в общем, делали это. А чуть позже они ушли вместе. Никто больше не заметил. Я позвонил Джулиану на другой день, и он ужасно переживал. Серьезно, это было один раз. Джулиан не хотел причинять тебе боль. И Чарли не хотел. Я это знаю. Ты это знаешь.

— Как же, один раз, — сказал Йель. — Нифига. Так не бывает.

Это напоминало сюжет образовательного диафильма, но не настоящую жизнь. Достаточно одного раза. Даже не держитесь за руки, вы можете заразиться сифилисом. Но возможно ли такое? Неужели вселенная так чудовищно мстительна? И так расчетлива?

<…>

Йель содрогнулся, сдерживая рыдание, и сказал:

— У него вирус, Терренс. Но ты никому не говори.

— ***** [Черт]. Ох, Йель, — Терренс, похоже, хотел встать с кресла, и будь у него силы, он бы подошел к нему и присел рядом, чтобы Йель не чувствовал себя таким маленьким и потерянным на большом диване.

— Я знал про Джулиана, но не знал про Чарли. Это… почему-то мне на ум не приходило. Я не знаю. Может, из-за всех этих высказываний Чарли о резинках, о безопасности. Йель, если бы я только подумал об этом, поверь мне, я бы…

— Окей, — сказал Йель.— Окей.

— Боже.

— Слушай, никто не знает, и ты не говори. Это все дурацкое тестирование. Если бы не оно, мы бы даже не узнали. Мы бы сейчас ужинали вместе.

— ***** [Черт]. Да, но нам нужно это тестирование, верно? Ты мог бы не заболеть. Из-за тестирования.

— Я это узнаю через три месяца.

— Слушай, у тебя есть ******** [связанный с сексом] грипп? Недомогание? Кишечный грипп, жар, словно тебя катком переехало, но каток был полон волков, а волки сделаны из сальмонеллы?

— Не у всех так бывает. И мне типа нездоровилось, наверно, летом, просто я не помню. Может, весной нездоровилось.

Чарли расклеился в декабре. Так что, может, это была правда — может, это был единичный заскок. А может, трах с Джулианом получил продолжение. У Йеля голова шла кругом.

— Это типа худшая головоломка в мире, — сказал он.

— Мне жаль, Йель.

— Хватит. Тебе нельзя жалеть меня.

— А я думаю, можно.

Йель налил себе еще скотча. Он до сих пор не обедал, но не собирался спрашивать про еду у Терренса. Роско запрыгнул на диван рядом с ним и скоро заснул.

— Можешь остаться сегодня на ночь, если хочешь, — сказал Терренс, — но поверь мне, ты не захочешь оставаться дольше. Я тебя, как пить дать, разбужу, когда меня будет тошнить утром, — он потер свой впалый живот и сказал:

— Это, должно быть, девочка. Любительница драм.