Почему так важен честный разговор о родительстве? Отвечают как мамы, так и женщины, которые не хотят иметь детей

Родительство (и в особенности материнство) стремительно эволюционирует. К 2020 году стало очевидно: выражение «Дети — это счастье» не описывает и половины того, как меняется жизнь с их появлением. Какими социальными установками окружен этот опыт, что конкретно мешает нам принимать решение о рождении ребенка осознанно и самостоятельно, а что, наоборот, помогает обсуждать родительство честно и без прикрас? Вместе с Libresse мы попросили четырех женщин с разным жизненным опытом (в том числе опытом родительства) рассказать свои истории.

«Я росла с ощущением, будто взяла ипотеку у Вселенной и должна любыми способами ее отдать: детьми, социальными достижениями»

Виктория Сухомлинова, 27 лет. Дочери 7 месяцев

В детстве я все время представляла, что у меня очень рано будет семья. И сказать, что в ней будет много детей, — не сказать ничего. По мере взросления я, конечно, поняла, что огромную роль в этом сыграло то, что с детства транслировала моя мама. Я в семье одна, маме было 30, когда я родилась, и она все время говорила, что это очень поздно и мало. Детей, по ее версии, должно быть минимум двое, потому что этим вы с мужем как будто бы выкупаете себя у вечности. Мама — простой человек, настоящая советская женщина, которая считает важным заботиться — причем объектов заботы должно быть много, и тогда миссия на земле будет выполнена. 

Я родила в 26 лет. И когда я была беременна, все время думала: «Поздновато, поздновато». Ощущение, будто многодетность — это абсолютный маст-хэв, сопровождало меня всю беременность. Сейчас я со стыдом вынуждена признать, что у меня тогда было такое снисходительное презрение к подругам, которые еще не были в серьезных отношениях (не говоря уже о замужестве и детях!). Я на полном серьезе думала, что в этом вопросе они «недотягивают». И только когда я родила и увидела, насколько материнство отличается от того, как я себе его представляла, все изменилось.

Сейчас я готовлю себя к мысли, что, возможно, остановлюсь на одном ребенке и что совершенно не обязана продолжать. Раньше я воспринимала любую женщину с одним ребенком так, будто у нее неоконченное высшее образование. То есть вроде попробовала взяться за дело, но бросила на полпути. Я это сейчас говорю с удивлением даже для самой себя. Для меня как для человека рефлексирующего в принципе удивительно, что такой противный и странный стереотип так долго сидел в моей голове. Сейчас мне кажется, что совершенно нормально быть чайлдфри и честно говорить себе, что дети — это то, что я даже не хочу пробовать. Тут надо сказать, что, когда я сама смотрю на свою дочь, я кайфую. Я рада, что я все-таки попробовала, мне ужасно интересно, что будет дальше, но теперь я вижу это по-другому. Материнство — это как любой новый опыт. Как, например, впервые прокатиться на горных лыжах или проехать на велосипеде «Тур де Франс». Это можно сделать один раз, а можно пробовать снова и снова. 

Так получилось, что мама воспитывала меня в парадигме заботы о доме, муже, о себе как о матери и жене, а папа — в парадигме заботы об интересах общества и общественном долге. И я росла с ощущением, будто взяла ипотеку у Вселенной и должна ее любыми способами отдать: детьми, какими-то социальными достижениями. То есть, просто делая что-то для себя, я жить не могу. Долгое время я думала, что это норма, что так должны жить все, а если и не живут, то их стоит пожалеть. На бессознательном уровне у меня до сих пор нет-нет, да и проскальзывают мысли вроде «Ой, что-то ей уже 30». Но если раньше вслед за этим шла мысль «Ну, когда-нибудь она поймет, что нужно стараться лучше», то сейчас это «Никто никому ничего не должен».

Муж во всем поддерживает меня. У него есть старшая сестра, да и вообще большая семья, где почти у всех по двое детей. Думаю, двое для него — оптимальное число. Когда мы говорили о детях, мы всегда говорили во множественном числе. Но сейчас, когда у меня идет такое переосмысление, он говорит, что главное — мой комфорт. Он видит, что 80% работы, связанной с ребенком, ложится на мои плечи, поэтому и считает, что мне решать.

Мама рассказывала, что папа никогда не хотел второго ребенка, что его едва удалось уговорить на одного, поэтому я как бы должна «отдать долг» и за нее. Поэтому для нее моя возможная «однодетность» — тяжелая тема. У нас сейчас довольно сложно выстраиваются отношения. Мне грустно, но я пока не понимаю, как с ней об этом разговаривать. Например, она скидывает мне публикации с детьми-погодками и пишет, как это чудесно, или звонит и говорит, что ей приснился сон, будто я беременна вторым, а она счастлива. Но как только погружаешься с ней в эту тему, она сразу говорит: «Ой, все, я тебе больше вообще ничего не буду говорить». Это такое поколение, они не привыкли проговаривать подобные вещи. Любопытно, что она довольно активный пользователь соцсетей, и я уверена, что видит там разный материнский опыт — не только тот, который пересылает мне. И я пока не совсем понимаю, как с ней об этом разговаривать.

Оглядываясь назад, я думаю обо всем этом в контексте семейной жизни. Мне хорошо и радостно в отношениях с мужем, и за те два года в браке, что мы пробыли с ним без детей, мы органично подошли к идее ребенка. Но вот с замужеством в 24, если бы я могла отыграть назад, я бы подождала. Тогда в моей голове постоянно стучало, что просто отношения — это несерьезно, неправильно. И еще получается, что я вообще не жила одна. Сразу после родителей съехалась с тогда будущим мужем, чтобы готовить себя и его к ЗАГСу. Сейчас я думаю, что, хоть нужный человек и нашелся рано, я бы все-таки хотела несколько лет пожить одна, для себя. В 18–20 лет у меня в жизни было много ярких событий: среди них, например, стажировка за рубежом. Что-то подобное можно было бы впустить в жизнь еще!

«Я ощущала свое материнство как победу»

Мария Капрару, 31 год. Трое детей (7, 5 и 2 года)

Мне было 22 года, когда я поступила на режиссерский факультет ГИТИСа. Это была очень большая мечта, цель и событие. Когда я поступала, это место было ультрасексистское, и мне с первого же тура все говорили: «Слушайте, мы вообще не берем женщин». На самом последнем этапе мастер моего курса сказал: «Мы тебя, конечно, берем, но если ты, как все, начнешь рожать, я тебе этого не прощу». Я в абсолютной эйфории тогда транслировала направо и налево, что не собираюсь рожать в ближайшие 15–20 лет. Только искусство, только хардкор.

Летом, когда закончился мой первый год в институте, я проходила осмотр у гинеколога. На нем выяснилось, что у меня рак шейки матки в нулевой стадии, и следующие полгода мне пришлось справляться с этим диагнозом. В какой-то момент гипотетическая невозможность иметь детей пересилила страх смерти. Все разговоры с врачами строились не вокруг выздоровления, а вокруг того, сколько необходимо отрезать от репродуктивной системы и будет ли возможно родить ребенка. 

Я обошла все учреждения, пока не нашла врача, который сказал, что готов отрезать по минимуму, чтобы я могла родить. И это вдруг стало огромным смыслом. Осознание, что женщина, не способная родить, не сильно нужна обществу, я переживала тяжело. Я не имела никакой возможности это отрефлексировать или с кем-то обсудить. И когда лечение закончилось и наступила фаза ремиссии, я, не особо задумываясь и не особо проговаривая с партнером, довольно быстро забеременела. Это было что-то совершенно негласное и невысказанное. 

Когда я узнала свой диагноз, я пошла к своим мастерам-мужчинам и сказала, что мне нужен онкогинеколог, да и вообще помощь. Для них это тоже было нехилое испытание, потому что я заходила на территорию, на которую вообще не принято было заходить. Особенно мужчинам. Особенно взрослым мужчинам. Я была максимально открыта к диалогу, но у меня было ощущение, будто все это прячут и про это шепчутся. На самом деле я получила максимум поддержки, мне дали доучиться, я выпустила дипломный спектакль. В целом все случилось. И то, что я об этом говорила, мне очень помогло, хотя я видела, как тяжело другим с этой информацией. Даже тяжелее, чем мне.

В итоге, справляясь со страхом «не родить», я родила троих. Первый ребенок родился раньше срока, и все, что было связано с его рождением, с самого начала шло не по плану. После родов было ощущение, будто я не очень качественно с этим справилась и мой статус матери не до конца реализован. Я забеременела второй раз, когда старшему сыну было 1,5 года, и это все еще было связано с проживанием той истории. Когда родился третий сын, мы с партнером были уже свободными родителями, не отягощенными никакими обстоятельствами и страхами. И на самом деле я желаю всем стать родителями именно в таком контексте.

В моей семье всегда был культ реализованности, независимости. Семья не очень принимала и отчасти не принимает до сих пор, что у меня трое детей. «Как же, мы тебя учили, чтобы ты реализовалась как личность, а ты стала просто семейной женщиной? Кто ты, что ты сделала? Детей родила?» А я при этом ощущала свое материнство как победу. Мне кажется, на мое решение родить довольно сильно влияли представления о том, какая у женщины роль. Может, я бы и хотела тогда быть свободной от этих установок, но мне понадобилось родить троих детей, чтобы освободиться и на многое посмотреть иначе. 

Я счастлива тому, как сейчас устроена моя жизнь, сколько в ней свободы и реализованности. Счастлива, что могу обеспечивать себя и своих детей. Я занимаюсь театром, когда хочется, и то, что я от него независима, меня тоже радует. Работа контент-директором Libresse появилась, когда я поняла, что единственное, что я сейчас хочу делать и осмыслять, — это репродуктивная функция женщины, репродуктивная культура в целом, в том числе насилие в родах и миллион разных связанных с этим тем. Этот травматичный опыт меня в итоге вернул к себе, и этот путь оказался очень качественным и насыщенным. Я больше не хочу детей, и это точно будет какой-то новый этап, если я вдруг передумаю.

«Ребенок — это не автоматический подавальщик воды, а отдельный человек, у которого на жизнь могут быть совсем другие планы»

Надежда Вайнер, 35 лет. Нет детей

Мне никогда не хотелось детей. Когда наступило половое созревание, у меня не было идеи, что вот я сейчас вырасту, выйду замуж и заведу детей. И когда мне исполнилось 18 лет, тоже не было. Когда мои знакомые начали обзаводиться первыми детьми, мне все еще этого не хотелось. Потом мне исполнилось 25, я вышла замуж, мой бывший муж в какой-то момент поднимал этот вопрос, но я не чувствовала себя ни морально, ни физически готовой. Потом мне исполнилось 30, потом — 35, но ничего не изменилось.

Я хорошо отношусь к детям и даже очень им сочувствую. Матерью быть сложновато, а малышом еще сложнее. У тебя очень ограниченные возможности в коммуникации, ты не можешь отрефлексировать боль и фрустрацию, твоя жизнь тебе совершенно не подчиняется. Не знаю, кто говорит, что детство — лучшая пора в жизни. Мне так не кажется. 

Для родителей и неделикатных знакомых у меня всегда было много аргументов, связанных со здоровьем. Меня не пугает беременность и роды, но мое тело для этого не предназначено, потому что я много лет сижу на разных таблетках: у меня депрессия и бессонница, а иногда побаливают суставы. С моими особенностями я могу отбиваться, если люди не понимают, что можно просто не хотеть детей. Родители раньше тоже задавали вопросики, но уже давно все поняли и смирились. А раньше, когда спрашивали о детях, я предъявляла им кота. Мне повезло: хоть я и сталкивалась с давлением, оно не было таким уничтожающим, чтобы действительно меня вынудить на какие-то действия.

У меня два старших брата, у одного из них есть дети. Если обстоятельства сложатся таким фантастическим образом, что на мою голову упадет младенец, о котором надо будет заботиться, наверное, я как-то с этим смирюсь. Но чтобы я осознанно приняла такое решение, представить не могу. Я правда люблю быть одна. Мне очень важно и комфортно быть с собой. Я могу допустить, что я буду жить с другим взрослым человеком, который представляет, что такое границы, и для которого важно быть не только в компании, но и в одиночестве. От ребенка сложно запереться и сказать: ты знаешь, я сейчас лежу, играю и пью вино, ни с кем не хочу общаться, так что отвали от меня на ближайшие три-четыре дня, а потом подумаем, что с тобой делать. И конечно, для меня важна свобода передвижения. Теоретически я могу купить билет, сесть на самолет и очень быстро куда-нибудь умотать. До пандемии я это делала минимум три раза в год.

Я, наверное, ленивая чайлдфри и точно не чайлдхейт. У вторых есть по вопросу детей позиция, а у меня ее нет. Если ты чайлдхейт, то у тебя в окружающем пространстве очень много раздражителей, потому что дети, скажем прямо, везде. У меня отрицательных эмоций по отношению к детям нет, просто так получилось, что они в мою жизнь никогда не вписывались. Меня не бесят дети в ресторанах, дети в самолетах, грудное вскармливание, подгузник с какашками меня тоже не бесит. Я шучу, что если меня когда-нибудь возьмут в рай, то только за то, что я приезжала к своим подружкам, у которых относительно свежие дети, и сидела с ними, пока мои подруги ходили спокойно покакать. 

Насчет стакана воды в старости: я столько видела случаев, когда люди остаются без него, даже если у них есть дети. С ребенком можно разругаться, что самое очевидное. Он может погибнуть, а может уехать в другую страну. Ребенок — это не автоматический подавальщик воды, а отдельный человек, у которого на жизнь могут быть совсем другие планы. Если говорить о том, что остается после тебя, то любой поступок оставляет след. И лучший способ оставить след — это делать дела, которые изменят мир к лучшему, а не надеяться, что в генетической цепочке после тебя останется сколько-то твоих примесей.

«Я вспоминаю себя в 33 года, в 40 лет — и нет, материнство не было бы для меня такой радостью»

Мария Пономарева, 48 лет. Дочери 2,2 года

Как вспоминают мои одноклассники, я всегда хотела сделать карьеру: класса с шестого мечтала поступить в МГУ. Расспросами о детях на меня никто не давил, я сама хотела и задумываться об этом начала года в 33, когда у меня родился племянник. 

Я ни в кого не была влюблена и решила для себя так: если до 40 лет у меня не появится ребенок естественным путем, буду делать ЭКО. Я не рассматривала усыновление, потому что мне очень хотелось побыть беременной. Но решила, что, если до 45–50 лет с ЭКО ничего не получится, буду рассматривать другие варианты.

Как только мне исполнилось сорок, ровно через два дня я пошла сдавать первые анализы. В итоге я сменила три репродуктивные клиники. Все это было очень долго и, главное, очень дорого. И хотя у меня не было проблем с репродуктивной функцией, случились и замершая беременность, и два выкидыша. Всего было шесть попыток ЭКО. Последняя увенчалась успехом. 

Сейчас я общаюсь с девочками в чатах по ЭКО, там многие боятся даже сказать об этом знакомым, родителям. У меня же была колоссальная поддержка от семьи и друзей. Последние меня постоянно выслушивали, потому что, когда ты делаешь несколько ЭКО, ты начинаешь все время об этом говорить. Поддерживали даже очень верующие друзья, которые к ЭКО относятся настороженно. Подруга-дизайнер, которая делала мне ремонт в квартире, говорила: «Здесь сделаем так, чтобы ты в случае чего могла поставить кроватку». Меня поддерживали мама с папой, поддерживали на работе: мой партнер по бизнесу совершенно спокойно отпускал меня куда мне нужно. Надо сказать, я не брала никаких больничных. Делала пункцию и сразу шла на работу. Я просто поняла, что нужно занимать голову и зарабатывать, потому что все это правда очень дорого.

Мне всегда нравились мужчины определенного типа: довольно эгоистичные, разумные, холодные. И мой партнер никогда меня не обманывал и всегда говорил: «Я детей не хочу». И когда я ему сказала, что буду делать ЭКО, он сказал: «Окей». Договариваться со знакомыми мужчинами моего возраста я не стала. Подумала, что легче и здоровее пойти по стандартному пути — выбрать донора, которого мне посоветует врач с учетом генетических особенностей. А с партнером мы и сейчас общаемся и встречаемся, просто времени практически нет. Но когда хотим, мы, конечно, видимся.

Я вспоминаю себя в 33 года, в 40 лет — и нет, материнство не было бы для меня тогда такой радостью. Я бы сильно раздражалась, что не могу себе позволить что-то из-за ребенка: новый сериал, книгу, командировку. Сейчас дочери два года и два месяца, и у меня совсем нет этого ощущения. Думаю: у тебя столько в жизни было этих командировок, а сериал потом можно посмотреть. Сейчас мне важнее ее интересы, но я стараюсь делать и какие-то важные для себя вещи. Мне очень повезло: она очень режимная девочка, поэтому самое главное для меня, чтение (от соцсетей до книг), я успеваю. 

Единственное, если бы мне было 20 лет, я бы с удовольствием гуляла, ходила бы с ней на горки. Сейчас мне, честно говоря, лень. Физически трудновато, но я думаю, это не зависит от возраста. Просто, если ты воспитываешь ребенка одна, тяжело работать и зарабатывать на няню. Но я не могу сказать, что это прямо невыносимо. Это обычные трудности. Думаю, это также вопрос отношения. Я не думала, что вот мне 45 лет, выхожу я беременность или нет. Не думала, что меня ждет тяжелая жизнь. Относилась к этому легче. За 2,5 года не было ни минуты, ни дня, когда бы я не подумала: «Господи, какое счастье». У нас многие женщины думают, что если 40 лет и нет ребенка, то жизнь кончена. Я бы ждать принца не стала. Собственно, я и не стала.

В 2020 году бренд Libresse запустил #ИсторииVнутриНас — проект, который борется со стигмой и стыдом вокруг темы женского здоровья. В рамках кампании женщины могут поделиться переживаниями, связанными с месячными, сексом, беременностью, разными гинекологическими заболеваниями и особенностями. В том числе там есть раздел, посвященный рождению ребенка — часто нереалистичным ожиданиям — и тому, как меняется тело женщины после родов. Кроме того, там есть страница об осознанном отказе от родительства — о том, что до сих пор выбор жить без детей подвергается осуждению. Позиция компании проста: для формирования реалистичных представлений о родительстве важно давать слово героям с разным жизненным опытом. Именно поэтому Libresse поддерживает женщин в разрушении вредных стереотипов.