«Меня поразил его ожесточенный дух соперничества» Фрагмент книги «Иосиф Бродский в Риме» — о том, как поэт играл с коллегами в волейбол и фрисби. С фотографиями!
В петербургском издательстве Perlov Design Center вышел трехтомник канадского слависта Юрия Левинга «Иосиф Бродский в Риме». Это четвертое издание литературных путеводителей, посвященных поэту и местам, сыгравшим важную роль в его жизни. В путеводитель о Риме вошли архивные документы, рисунки, фотографии и ранее никогда не публиковавшиеся неоконченные произведения Иосифа Бродского, посвященные этому городу. С разрешения автора «Медуза» публикует отрывок из книги, в котором поэт не только почти попадает на съемки фильма Микеланджело Антониони, но и оказывается страстным игроком в мяч.
В 1981 году Иосиф Бродский провел несколько месяцев в Американской академии в Риме в качестве приглашенного стипендиата. Об этом времени он позже неоднократно вспоминал, как о самых счастливых днях своей жизни, назвав их «короткой дорогой в рай».
В начале апреля 1981 года кампус Американской академии на некоторое время превратился в съемочную площадку для фильма Микеланджело Антониони «Идентификация женщины». Интерьер и сад виллы Аурелия при Американской академии использовали весной для нескольких эпизодов киноленты, снимавшейся на Яникульском холме (фильм вышел на экраны в 1982-м). В съемках «Идентификации женщины» приняли участие и стипендиаты-американцы — в том числе приятель Бродского Майкл Маас, Эрик Франк и бариста Американской академии итальянец Карло. Их пригласили на роли статистов в одной из массовок.
Бродский, насколько нам известно, в фильм не попал (хотя за плечами имел советский опыт проб в эпизодической роли на Одесской киностудии в 1971 году), зато на съемочной площадке он познакомился с итальянской актрисой румынского происхождения Вероникой Лазар. Самое раннее упоминание об этом встречаем в календарной записи 4 апреля 1981 года в ежедневнике, который поэт вел в Риме. Сначала он называет ее Вероник, хотя правильно — Veronica (позже Бродский исправится, пока же автоматически выбирает вариант, более близкий к имени ее тезки Вероник Шильц), они вместе обедают и гуляют по Риму (записи от 7 и 9 апреля). До этих съемок Лазар уже появлялась в роли второго плана у режиссера Бернардо Бертолуччи в фильме «Танго в Париже» (1972), где сыграла жену героя Марлона Брандо, Розу, которая кончает жизнь самоубийством (актриса продолжит сотрудничать с Бертолуччи в драме «Под покровом небес», 1990). С творчеством Антониони Бродский был знаком с ленинградских времен — весной 1972 года в рижском Доме кино он посмотрел фильмы «Фотоувеличение» (1966) и «Забриски Пойнт» (1970).
В Риме в тот год Бродский не только написал свои знаменитые «Римские элегии» и посвященное Горацию эссе, но со всей головой окунулся в жизнь Вечного города и весело проводил там время с новыми друзьями из числа американских академистов. В бюллетене Американской академии в летнем номере за 1981 год была напечатана любопытная фотография в сопровождении не менее интересной подписи: «Поэт-на-кампусе, Иосиф Бродский, в действии» («Poet-in-Residence, Joseph Brodsky, in action»). Фотографу посчастливилось выхватить динамический момент игры, когда взоры игроков участников обеих команд и зрителей прикованы к траектории невидимого нами летящего мяча, находящегося где-то за пределами левого верхнего угла композиции. И только один центральный персонаж этого сюжета смотрит прямо в камеру — это Иосиф Бродский.
Необычность снимка состоит в абсолютной спонтанности запечатленного момента: существуют считанные фотографии Бродского в движении. Сын фотографа, с юности окруженный блестящими молодыми ленинградскими фотохудожниками, он позже нередко позировал под студийными софитами и абсолютно не стеснялся объектива (не в том смысле, что вел себя особым образом, а как бы умел не замечать его — дар редкий). На черно-белом снимке весны 1981 года мы видим непарадного Бродского, с растрепанными волосами, полностью отдавшегося игре, с улыбкой балансирующего на левой ноге (возможно, он только что отбил подачу). При этом, даже находясь «в действии», он не расставался с ручкой и карандашом, торчащими из нагрудного кармана его полурасстегнутой рубашки.
Похожая (но уже явно постановочная) фотография Бродского, упражняющегося с летающим диском «фрисби», была снята в городке Анн-Арбор и появилась в первой большой английской публикации поэта-эмигранта на полосе газетного приложения The New York Times Magazine. Игра фрисби, фактически незнакомая советским гражданам, пришлась Бродскому по вкусу (в США первую профессиональную модель диска запатентовали только в 1964 году).
В ответ на ремарку о том, что в юности у него была отменная спортивная форма, Бродский парировал: «Была-то была, но на голове все равно стоять как-то не получалось, это точно. К тому же у меня уже тогда были проблемы с сердцем. Я ведь интересовался не хатха-йогой или раджа-йогой, йогой контроля, управления и силы, а джнани-йогой, йогой познания. Так или иначе, все, что я вынес из этого, было ощущение потрясающего метафизического горизонта». Современник из ленинградского круга Бродского определяет его дух соперничества тем, что «Иосиф был из породы победителей… И спорт — это не руки и ноги, а всегда голова».
Бродского завораживало соревнование как таковое — об этом свидетельствуют приводимые ниже воспоминания его партнеров по волейбольной игре, а также снимки, сделанные им самим в Венеции (здесь воспроизводится один из серии). На первый взгляд, фотографии эти просто фиксируют дворовый футбол итальянских подростков. Необычность, уловленная, можно не сомневаться, и самим автором-наблюдателем состоит в завораживающе красивом фоне, на котором разворачивается поединок: угол площади собора Санти Джованни э Паоло и Скуолы Гранде ди Сан Марко. В конце концов, Бродский был тем самым, кто афористически изрек: «Изо всех законов, изданных Хаммурапи, / самые главные — пенальти и угловой» («Развивая Платона»).
Фото сделано Бродским предположительно в конце 1970-х годов и сохранилось в его домашнем альбоме среди других, привезенных из итальянских путешествий.
По качеству черно-белая фотография волейбольного матча неизвестного автора (в фотоархиве Академии негатива найти не удалось, а оригинальный отпечаток, скорее всего, отправили в типографию) уступает слайдам Деборы Стотт, — но эстетически она ценнее и за историей ее стоит сложное переплетение разных точек зрения. Не все они комплиментарны, но за каждой просвечивает образ Бродского в индивидуальном восприятии окружавших его американцев.
Элизабет Кинг восстанавливает расположение волейбольного поля во дворе Академии: «Волейбольная сетка была натянута возле студии керамики. Сад с розами тянулся между импровизированной площадкой для игры в волейбол и главным зданием Академии. Я хорошо запомнила тот день, потому что Карлтон [Ньютон] растянул коленную связку во время игры и ему пришлось идти на прием к врачу».
Из свидетельств очевидцев составляется коллаж с интригой — воспоминания относятся, очевидно, к нескольким играм весны 1981 года:
Дж. Солодоу: «В теплый день кто-то установил сетку в саду Академии и вокруг образовалась целая кампания. Некоторое время мы играли в волейбол, в том числе Иосиф. Он очень завелся, играл энергично и с энтузиазмом. Позднее я был удивлен, узнав, что недавно он перенес тройное шунтирование. Мне с трудом верилось, что можно столь ничтожно мало заботиться о своем здоровье».
Джон Пинто: «Еще одно воспоминание о Иосифе в Риме, кроме незабываемого чтения стихов, на котором я присутствовал, — о волейбольном матче в саду Академии, возможно, по случаю Четвертого июля. Я оказался играющим напротив Иосифа по другую сторону сетки, и меня поразил его почти ожесточенный дух соперничества. В какой-то момент у него сложилось впечатление, что я не выкладываюсь полностью на всю катушку, и он начал подбадривать меня, чтобы я старался сильнее».
Джон Энтони Леннон: «Однажды стояла фантастическая погода, окна моего кабинета выходили в сад. Волейбольная сетка тянулась над разровненной площадкой. У кого-то в руках появился мяч, и я присоединился к собравшимся. Одни принялись играть, в то время как другие наблюдали и разговаривали. Я как сейчас помню, Иосиф вышел босой, одетый в то, что выглядело как плохо скроенные и засаленные одежды из Восточной Европы. Он был худощавым мужчиной с бледной кожей и копной волос, ногти его были сильно обгрызены. Он поиграл недолго, а потом стоял в стороне, разговаривал с другими стипендиатами и курил одну за другой сигареты».
Элизабет Кинг: «Вглядываясь в эту прекрасную черно-белую фотографию игры с мячом, я уверена, что на первом плане справа запечатлен ландшафтный архитектор Джон Вонг, с вытянутой рукой. В центре, может быть, композитор Джон Энтони Леннон. Увы, фото не достаточно четкое, чтобы ясно различить всех остальных, очертания выглядят дразняще доступными и все-таки вне пределов опознаваемости. А Иосиф выглядит так здорово, так счастливо и дурашливо».
К идентифицированным на снимке Элизабет Кинг добавим еще одну персону. Смеющейся женщине в полосатом джемпере на раскладном стуле в зрительском ряду — Деборе Стотт — мы обязаны существованием уникальных слайдов, на которых можно рассмотреть Бродского, играющего в волейбол в Риме, в цветных изображениях.
К столетнему юбилею Академии в процессе реконструкции внутреннего двора и садовых насаждений в 1993 году волейбольный корт был ликвидирован, на его месте разбита лужайка (по мнению ландшафтного дизайнера Лори Олина, нанятого новой дирекцией Академии, спортивная площадка плохо сочеталась бы с почищенным фасадом 1914 года). Зонтичные пинии, изъеденные насекомыми, были вырублены, как и заросли олеандра, а освободившееся место засажено неприхотливыми по части полива кустами лаванды, розмарина и бугенвилиями. Впрочем, как язвительно написал автор журнала House Beautiful, не все бывшие стипендиаты по достоинству оценили вдруг открывшийся с четырех сторон вид на здание главного корпуса, а, напротив, выразили открытое «недовольство в связи с потерей любимой площадки. Архитектор Майкл Грейвз с ностальгией вспоминает утренние матчи с русским эмигрантом Иосифом Бродским, ставшим впоследствии поэтом-лауреатом США и обладателем Нобелевской премии».
Если Иосифу Бродскому и было суждено умереть в ночь с 27 на 28 января 1996 года, то при стечении некоторых обстоятельств это вполне могло случиться в Риме. Внимательно листая его корреспонденцию, можно обнаружить, что период между 2–28 января он планировал провести в стенах Американской академии. Именно на эти даты были забронированы для него номера на его любимой вилле Аурелия.
Удивительным образом все, связанное с местом, которое Бродский назвал «раем на земле», сопровождало его в последние дни земной жизни. За 48 часов до смерти, судя по почтовому штемпелю, ему выслали в Саут-Хедли пакет для голосования за кандидатов на выборах правления нового руководства Общества стипендиатов Американской академии в Риме, присовокупив счет для оплаты членского взноса на 1996 год в размере 25 долларов. Конверт был вскрыт после его смерти работниками рукописного отдела Библиотеки редких книг и манускриптов Йельского университета при составлении описи полученных от наследников материалов, о чем в архиве имеется соответствующая запись от 16 января 2008 года.
