«Коренных» древних римлян не было — сплошные мигранты, сменявшие друг друга Ученые провели крупнейшее генетическое исследование римских захоронений, показавшее, как далеко шагнула наука за 35 лет

Группа американских и европейских исследователей опубликовала в журнале Science статью под названием «Древний Рим: перекресток европейских и средиземноморских генов» («Ancient Rome: A genetic crossroads of Europe and the Mediterranean»). В ходе исследования были изучены 127 геномов людей, погребенных в Риме и Центральной Италии на протяжении 12 тысяч лет — от мезолита до раннего Нового времени. Генетики, археологи и историки искали ответы на вопросы о жителях Центральной Италии в доисторическую и историческую эпохи, а также о связи между составом населения и крупнейшими политическими сдвигами. В выводах ученых нет собственно исторических сенсаций, но работа показывает, как далеко продвинулась наука с 1984 года, когда впервые удалось выделить фрагменты древней ДНК.

Что узнали ученые?

Примерно четверть взятых для исследования образцов датировали радиоуглеродным методом, для остальных хронологию установили через археологический контекст. Число образцов для разных эпох заметно разнится — от трех для мезолита до пятидесяти для Нового времени.

Источниками ДНК для ученых послужили измельченные в лабораторных условиях части височных костей, называемые каменистыми (pars petrosa), или «пирамидами»: они очень тверды и плотны, поэтому в них сохраняется намного больше генетического материала, чем в других, более мягких костях скелета. Использовать для извлечения древней ДНК этот фрагмент черепа одним из первых стал канадец Рон Пинхаси, в настоящее время профессор Венского университета. Он же — один из ключевых соавторов статьи о генетическом перекрестке в Science — наравне с профессором Стэнфордского университета Джонатаном Причардом и Альфредо Коппа из римского университета Сапиенца.

Из статьи следует, что крупным историческим событиям действительно соответствуют заметные популяционные сдвиги. Так, мезолитическое население центральной Италии (10–6 тысячелетие до н. э.) ничем не отличается от большей группы, называемой западноевропейскими охотниками и собирателями (WHG, Western hunter-gatherers). А вот произошедший в неолите (6 — 3,5 тысячелетие до н. э.) переход к оседлому сельскому хозяйству — выращиванию злаков и разведению крупного рогатого скота — коррелирует с притоком большой волны иммигрантов из Анатолии и Ирана.

По мере совершенствования средств передвижения — появления мореплавания и колесных повозок — в Центральной Италии появляются выходцы из степных районов Евразии и североафриканских прибрежных регионов. К VIII веку до н. э., то есть ко времени легендарного основания Рима Ромулом и Ремом, геномы жителей становятся еще разнообразнее. Успешные кампании республиканских полководцев, покоривших Грецию, Иберию и частично Северную Африку привели к тому, что геномы тогдашних жителей Рима сделались близки геномам современных обитателей Средиземноморья. С ростом империи, начиная с I века до н. э., заметно увеличивается левантийская, то есть восточносредиземноморская, составляющая. При этом исследователи отмечают, что индивидуальные геномы становятся беспрецедентно разнообразны.

С переносом столицы в Константинополь (330 год н. э.) и закатом части западной империи хорошо прослеживается сдвиг от левантийских «вливаний» к северо- и центральноевропейским. Чем слабее становился Рим под ударами варваров, тем заметнее становится «северная» составляющая в геноме его жителей. В Средние века, по мере восстановления роли Рима (теперь в качестве центра западного христианства) и расширения его связей практически со всей Европой, в геномах жителей города и прилегающей к нему области Лацио можно видеть следы контактов с выходцами с Британских островов и из Скандинавии, Центральной и Восточной Европы.

Почему это важно?

Никаких ошеломительных, революционных открытий не сделали: напротив, результаты этого большого исследования подтверждают сведения, известные нам из других источников — материальных и письменных. По-настоящему впечатляет в этой работе другое — как далеко шагнула наука за последние 35 лет.

Впервые выделить фрагменты древней ДНК ученым удалось только в 1984 году. И это была еще не человеческая ДНК, а ДНК квагги (Equus quagga quagga) — истребленного в конце XIX века подвида зебр. После того, как Кэри Муллис и его коллеги сумели во второй половине 1980-х создать и усовершенствовать метод ПЦР (полимеразной цепной реакции), поиск фрагментов древней ДНК несколько упростился, но до прорыва было еще далеко. Во-первых, выяснилось, что уровень загрязнения образцов оставался непозволительно высок. Во-вторых, анализ стоил огромных денег.

Использование для лабораторных исследований «чистых комнат», таких же, в которых производят чипы для компьютеров, и протоколов стерильности, превосходящих по строгости хирургические, а также появление в середине 2000-х мощных секвенаторов, сделало процесс надежнее и дешевле.

В 2010 году был опубликован полностью расшифрованный геном неандертальца. Инициатором этого революционного проекта был шведский палеогенетик Сванте Паабо, один из главных «локомотивов» изучения древней ДНК. В 2014 году в своей книге «Neanderthal Man: In Search of Lost Genomes» («Неандерталец: в поисках утраченных геномов») Паабо писал, что надежных методов выделения ДНК из человеческих останков, погребенных в сухом климате (в нем генетический материал сохраняется очень плохо), еще нет. Но они уже разрабатывались, и вот, наконец, успешно применены: для этого понадобился Рон Пинхаси и самая твердая часть височной кости.

Пятнадцать лет назад появилась новаторская работа Кристиано Вернези (Болонский университет) о популяционной генетике этрусков: автор и его коллеги продемонстрировали, что современные и средневековые жители Тосканы генетически связаны между собой, а вот этруски, жившие в этом регионе в I тысячелетии до нашей эры, представляли собой другую группу населения, родственную некоторым восточносредиземноморским популяциям. Статья Вернези произвела огромное впечатление на научное сообщество — и, конечно, была немедленно раскритикована, в частности, за выводы, сделанные на малой выборке (30 образцов) и при потенциально огромном загрязнении образцов.

В 2007 году Алессандро Акилли из университета Павии провел собственное исследование этрусков на большей выборке (332 образца) и показал, что на самом деле преемственность между этрусками и тосканцами есть, но ее трудно уловить на таком ограниченном материале, как у Вернези. Выводы Акилли, пусть и сделанные до новейших замечательных достижений палеогенетики, остаются важны и для работы о населении Центральной Италии, проведенной Пинхаси и его коллегами.

127 образцов — это небольшая выборка. Дело не в ее статистической значимости: никто и не пытался посчитать процентные доли выходцев из разных уголков Европы в населении Рима. Но не упускают ли исследователи что-то важное, не оговаривая некоторые существенные обстоятельства: например, преобладание до конца I века н. э. трупосожжений над трупоположениями (кремации над ингумацией). Не попало ли в исследование слишком много маргинальных случаев? В принципе, у нас нет никаких оснований сомневаться в том, что до Рима добирались выходцы из любой известной тогда части света.

В конце концов сами римляне в этом не сомневались. «Земли народов других ограничены твердым пределом; //Риму предельная грань та же, что миру, дана», — писал Овидий.