Почему борьба с московскими протестами разрушает единство власти Отвечает Татьяна Становая: Carnegie.ru

Для борьбы с московскими протестами руководство страны, очевидно, выбрало силовые методы. Владимир Путин волей или неволей формирует запрос на подавление недовольства, а дальше разные части системы начинают соревноваться друг с другом за то, кто убедительнее покажет президенту, как эффективно они справляются с проблемой. В результате каждый гонится за своими узкокорпоративными приоритетами, далеко не всегда полезными для выживания системы в целом. Некому заниматься непосредственно самим протестом, пытаться понять его природу и потенциал, прощупать возможности компромиссов. Об этом в статье для Московского центра Карнеги рассказывает политолог Татьяна Становая. С разрешения Carnegie.ru «Медуза» публикует статью целиком.

Вопрос, как власть собирается справляться с нарастающими протестами, сегодня становится главным в российской политике. С тактической стороной тут все более-менее ясно — приоритет отдают силовому сценарию, за исключением тех случаев, когда источником беспокойства считают не оппозицию, а нижние этажи самой власти, как это было, например, в деле Голунова.

А вот со стратегической стороной дела обстоят куда сложнее. Непонятно, как власть в принципе собирается выстраивать отношения с новыми недовольными, если она отказывается признавать и реальную оппозицию, и реальный протест, а протестующих считает горсткой авантюристов, подкупленных заграничными спонсорами. Власть пытается демонстрировать силу, но за этой демонстрацией видна нарастающая дезориентация ее ключевых институтов.

Президентская рамка

Как принимаются решения по протестам? Кто отдает приказ сажать оппозиционеров? Кто координирует заявления МИДа? В каком составе Кремль обсуждает протестную повестку? Как часто проходят совещания и насколько вовлечен во все это президент Путин? Все эти вопросы сегодня не имеют однозначных ответов.

Пока план властей выглядит примерно так: разгон несанкционированных акций, кампания против внешнего вмешательства, аресты лидеров оппозиции, уголовные дела на участников и выборочные согласованные акции с прицелом на раскол оппозиции. Однако все это оказывается не спланированной кампанией, руководимой из единого центра, а полицентричной игрой множества институтов власти, ориентирующихся на собственные приоритеты, а не на интересы системы в целом.

Общий вектор на силовой сценарий, очевидно, исходит от президента. Причем тут даже не нужен прямой приказ — негативное отношение Путина к протестам внесистемной оппозиции и так хорошо известно его окружению. Дальше гласная или негласная позиция главы государства задает рамку для действий всей остальной системы — от президентской администрации и силовиков до мэрий городов.

Путин волей или неволей формирует запрос на подавление протестов, а дальше разные части системы начинают соревноваться друг с другом за то, кто убедительнее покажет президенту, как эффективно он справляется с этой проблемой.

Сам Путин при этом публично не участвует в происходящем — достаточно посмотреть его официальный сайт, где есть все, что угодно, кроме протестов. Последнее заседание Совета безопасности было посвящено в основном прекращению действия Договора о ракетах средней и меньшей дальности и пожарам в Сибири. Московский кризис если и упоминался, то по остаточному принципу, как что-то глубоко периферийное.

Руководство страны явно недооценивает этот кризис просто в силу того, что он никак не вписывается в личную картину мира Владимира Путина, где он продолжает опираться на широкое большинство, а ответственная оппозиция (другой быть и не может, иначе это уже не оппозиция, а преступники) играет по правилам и не раскачивает лодку. Никто во власти не горит желанием объяснять президенту, что со времен его триумфа на выборах весной 2018 года ситуация успела сильно измениться — страна вступила в новую эпоху, где есть протесты и запрос на политическое обновление. 

Каждый против всех

Дальше получается, что раз нет кризиса, то нет и стратегии. Зато есть институциональные интересы. И каждый орган власти принимается противостоять протестному форс-мажору в рамках своих талантов и полномочий, порой в ущерб интересам системы в целом.

Мэр Москвы хочет получить лояльную городскую думу, поэтому задвигает партию власти и злоупотребляет подписным барьером. Президентская администрация запрещает любые заигрывания с либеральной публикой и гражданскими активистами. Силовики раздраженно наблюдают, как гражданские совершают ошибки, и ждут своего звездного часа, желая конкурентам провалиться. При этом всем участникам процесса внутри системы кажется, что проблемы им создает не оппозиция и протестующие, а неумелые действия других институтов власти. В результате московский кризис оказывается в их глазах не вызовом режиму, а следствием провала их коллег-конкурентов во власти.

Администрация президента проводит совещания и организует «исследования», чтобы сообщить президенту о происходящем, не противореча его представлениям о реальности. То есть ищет доказательства участия в протестах иногородних, вовлеченности иностранных посольств, применения насилия против полиции, маргинализирует протестующих как нерепрезентативную часть московской публики. Но неофициально вина за происходящее возлагается на Собянина — лучший способ для АП снять с себя ответственность и переложить ее на плечи соседа. 

Руководство Росгвардии, в свою очередь, старательно доказывает президенту свою дееспособность и нужность (на фоне появившихся сомнений в правильности выведения Внутренних войск из состава МВД). Несанкционированная акция? Надо давить. Ведь именно исходя из того, насколько эффективно выполняется эта задача, президент будет принимать решение о дальнейшей судьбе главы Росгвардии Виктора Золотова и всей его структуры.

ФСБ вместе со Следственным комитетом занялись защитой конституционного строя — завели дела о препятствовании работе избиркомов и организации массовых беспорядков. Можно предположить, что эта инициатива исходит не из Кремля, а от них самих, — такой вклад в общее дело и их предложение руководству страны.

Наконец, надо что-то делать и с Навальным. Многие годы власти не решались посадить его окончательно, но у силовиков явно чесались руки. Чего стоит гневное видеообращение Виктора Золотова, где он косвенно критиковал гражданских за провалы в работе по Навальному. Решится ли власть на это сейчас — вопрос, но очевидно, что ставки растут вместе с частотой и длительностью сроков пребывания Навального за решеткой. А история с его предполагаемым отравлением и вовсе выглядит как персональное и очень жесткое предупреждение.

К ситуации подключился и МИД. Мария Захарова обвиняет США и Германию, а также западные СМИ во вмешательстве во внутренние дела России — мол, призывали к участию в несанкционированных акциях. Оставим в стороне адекватность этого обвинения (достаточно сказать, что речь шла, например, о предупреждении посольства США не появляться в местах проведения акции, сделанном на английском языке и адресованном американским гражданам). В данном случае важно другое — МИД тоже подключился к московскому кризису и пытается продать Путину свой вклад в защиту «конституционного строя». Чекисты доносят на заговорщиков, а МИД — на их западных спонсоров. Каждый институт использует свои сильные стороны в борьбе за внимание президента.

В рамках общей силовой логики действуют и российские телеканалы, которые продвигают единое видение оппозиции как оранжевой угрозы и образ силовиков — надежных защитников спокойствия граждан, жертв жестоких протестующих, нарушающих все возможные законы и действующих в интересах Запада. Тезис про добрых российских силовиков на фоне беспощадных французских стал общим местом в провластном информационном пространстве. То есть воспроизводится нарратив, который не раз повторял Путин с его знаменитым «мы же не хотим как в Париже».

Инициатива как форма выживания

Полная недоговоренностей позиция главы государства, который слишком занят геополитикой, оставляет много места для вольных интерпретаций на нижних этажах и в итоге приводит к злоупотреблениям. Брошенное в спешке «наведите порядок» может трактоваться как санкция на самые жесткие и решительные действия. Если раньше, чтобы привести государственную машину в действие, требовалось непосредственное участие президента, то сейчас все, что не запрещено Путиным, — разрешено, а бездействие становится более опасным, чем решительность.

Каждый институт власти, будь то ФСБ, Росгвардия, МИД или RT, почувствовал не только необходимость проявить себя, но и опасность прозевать момент, уступив инициативу другим. В условиях политической неопределенности, когда каждый спешит продемонстрировать Путину свою благонадежность и ответственность, остаться в стороне означает попасть под подозрение и риск оказаться на обочине.

Институтам приходится доказывать собственную нужность, бороться за победу своей интерпретации происходящего и усердствовать в удовлетворении воображаемых путинских желаний. Из-за этого внутри власти некому заниматься непосредственно самим протестом, пытаться понять его природу и потенциал, прощупать возможности компромиссов.

Это, в свою очередь, приводит к эрозии режима, который теряет способность идентифицировать проблемы и подбирать для них адекватные решения. Власть хоть и действует в рамках общей силовой логики, но действует разобщенно. Каждый гонится за своими узкокорпоративными приоритетами, далеко не всегда полезными для выживания системы в целом.

Режим утрачивает способность мыслить стратегически в вопросах внутреннего политического устройства, возводить не корпорацию с жесткой иерархией, а создавать условия для многосубъектного политического пространства, диалога и компромиссов. Поэтому Кремль начал терять инициативу во внутренней повестке и проигрывать выборы. Политическая ситуация в стране теперь в гораздо большей степени будет определяться не решениями на кремлевских совещаниях, а способностью населения к мобилизации, эффективностью новых лидеров оппозиции и числом совершаемых властью ошибок.

Читайте также на Carnegie.ru:

• Учения для революции. Чем кончатся московские протесты
• Мосгордума и транзит. Как московские протесты изменят российскую власть
• Горожане снова сердятся. Почему власти спровоцировали кризис вокруг выборов в Мосгордуму