Все время, каждый день больно Год назад двое московских подростков вместе покончили с собой. Ирина Кравцова рассказывает, как живут их семьи

В мае 2018 года 16-летний Коля Волков и его девушка, 17-летняя Саша Куликова, погибли, спрыгнув с балкона высотного дома. Родители обоих знали, что с подростками что-то происходит: всю весну они водили детей к психологам и психиатрам, пытаясь понять, как им помочь. Теперь они сами ходят к специалистам, которые стараются помочь им пережить потерю. Спецкор «Медузы» Ирина Кравцова встретилась с семьями погибших подростков, чтобы рассказать их историю, а также понять, как родители справляются с таким горем. 

Фамилии основных героев статьи изменены.

Зимой 2018 года на курсах повышения квалификации Алена Куликова получила задание посмотреть и проанализировать американский сериал «13 причин почему». В нем рассказывается история 17-летней Ханны Бейкер, которая покончила с собой — перед этим она записала аудиодневник, подробно объяснив, почему решилась на это. Куликова тогда была психологом и социальным педагогом в гимназии — работала со сложными детьми, в том числе с теми, у которых возникали суицидальные мысли. Когда они с мужем смотрели этот сериал, у их дочери, 17-летней Саши, была депрессия, о которой они знали. Сравнивая поведение главной героини сериала и своей дочери, оба сходились на том, что «они совсем не похожи».

Саша и Коля

В 2016 году Борис и Алена Куликовы отправили 15-летнюю дочь Сашу в поездку во Францию, в межконфессиональную общину в городе Тэзе. Поехать туда Саше предложили в подростковом клубе при московской церкви Космы и Дамиана, в который она иногда ходила. В этой церкви в 1994 году венчались ее родители, в 2000-м Сашу там крестили.

В Тэзе молодые люди из разных стран общались, говорили о религии, гуляли и вместе готовили еду. В поездке, которая длилась несколько недель, Саша познакомилась с 14-летним Колей Волковым — его тоже отправили в общину из Москвы. Из Франции Саша и Коля вернулись влюбленной парой и начали встречаться.

Спустя два года, зимой 2018-го, подростки стали часто ссориться. Причиной их размолвок, по словам Бориса Куликова, были отношения Коли с другими девушками. Потом юноша с раннего утра дежурил на лестничной клетке Куликовых и через родителей передавал Саше письма с извинениями. Периодически Саша говорила Коле, что устала с ним встречаться, но каждый раз отношения возобновлялись. После очередной ссоры в знак примирения девушка покрасила Колины волосы в тот же цвет, что и у нее, — розовый.

Примерно в это время родители Саши начали замечать, что дочь, которая никогда не была открытым ребенком, стала особенно тревожной и скрытной. Саша жаловалась на упадок сил и плохое настроение, очень много спала. Эндокринолог, к которому родители отвели ее, сказал, что все это — симптомы заболевания щитовидной железы (тиреоидит), которое у нее тогда же выявили. Саша начала принимать прописанные врачом препараты.

Выяснить у дочери, что с ней происходит и как ей помочь, родителям не удавалось. На расспросы Саша отвечала резко: «О том, что меня волнует, знают только мои близкие люди». По словам Алены Куликовой, единственным человеком, с которым ее дочь оставалась откровенной, был Коля.

В конце декабря Куликовы заметили на руках дочери порезы. Она подтвердила, что наносит их сама, и согласилась пойти с родителями к психотерапевту и подростковому психологу. Саше прописали антидепрессанты, она регулярно встречалась с психологом. С ним у Саши, по словам отца, сложились доверительные отношения, она охотно ходила на встречи и принимала помощь, потому что чувствовала, что самостоятельно справиться с переживаниями не удается. Вскоре психолог сообщил Куликовым, что состояние их дочери улучшается.

Саша продолжала посещать психолога и психотерапевта всю весну. 6 мая 2018 года, когда Алена Куликова в очередной раз позвонила врачам, чтобы узнать о состоянии дочери, те ответили, что с девушкой все нормально: суицидальный риск — совсем незначительный.

«Я просто не все ей рассказал»

В феврале 2018 года подростки в очередной раз расстались — по решению Саши. Тогда же мама Коли Евгения Волкова положила сына в больницу: у него часто поднималось давление. Через неделю пребывания в стационаре врач сказала Волковой, что с сердцем у Коли проблем нет, но порекомендовала показать подростка психиатру. Побеседовав с Колей, врач сообщил матери, что у ребенка депрессия.

Вскоре после выписки из больницы Волкова отвела сына к психотерапевту, о которой от знакомых слышала много хороших отзывов. Та поговорила с Колей и сказала Волковой: «Отстаньте от парня! Все с ним в порядке». По пути домой Евгения сказала сыну, что рада, что с ним все-таки все хорошо. «Я просто ей не все рассказал», — ответил Коля.

Вскоре Саша и Коля помирились — и даже обменялись серебряными кольцами. Коля носил свое на безымянном пальце правой руки как обручальное, не снимая; Саша надевала время от времени.

Весной, по словам родителей, Саша часто прогуливала школу и говорила, что не хочет сдавать ЕГЭ. Когда родители пытались обсудить это с ней и уговорить хотя бы попробовать сдать экзамены в этом году, а если что, пересдать в следующем, — она категорически уходила от разговора, ссылаясь на отсутствие сил или желания это обсуждать.

Одновременно, в марте 2018 года, Евгения Волкова заметила, что у сына снова началась астения. Предыдущей весной, когда «Коля был более послушным», он пропил курс ноотропных препаратов по рекомендации невропатолога, «выправился» и даже хорошо сдал экзамены. В 2018-м же он «категорически отказался принимать лекарство».

Волкова вспоминает в разговоре с «Медузой», что «сознание» сына той весной изменилось: «У нас всегда были очень хорошие отношения. Конечно, в личную жизнь он меня не посвящал: что там у него с девушками — кого любит он, кто любит его, — я знать не могла никак. Ну а так — каждый день приходил домой, что-то мне рассказывал, шутил, все время жизни меня учил».

По словам матери, подростка часто «тянуло на эпатаж», но Волкова относилась к этому спокойно, так что противостоять Коле было некому. «Я с ним никогда не боролась, — рассказывает Евгения. — Приехал из лагеря с фиолетовыми волосами — ну, молодец, красивый. Захотел сделать пирсинг на брови — окей, поехали в салон, написала расписку, что не против. Когда это твой третий ребенок, понимаешь, что бороться с ним бесполезно. Его можно только любить».

Не наш метод

11 мая Куликовы собрались всей семьей на кухне, ели роллы, болтали о какой-то ерунде и смеялись; Саша выглядела довольной. «Потом я сделала неудачный заход, — вспоминает Алена Куликова, — сказала, что снова звонила учительница и спросила, почему она неделю не была в школе, хотя делает вид, будто ходила, — и Саша снова закрылась, бросив только: „Да дайте хоть пожить спокойно напоследок“».

Бориса Куликова напугали слова дочери. Он позвонил на кризисный телефон Научно-практического центра психического здоровья детей и подростков имени Сухаревой (на базе 6-й психиатрической больницы) — там не брали трубку. Частный психолог, который работал с Сашей, мог принять их не раньше 13 мая. 

Поэтому отец взял с Саши обещание: если у нее действительно есть мысли о том, чтобы уйти из жизни, — отложить их хотя бы до встречи с психологом.

Вечером 12 мая 2018 года Саша и Коля, придя домой к Куликовым, сказали родителям, что «наглотались антидепрессантов» и случайно отравились. В то время пока мать промывала Саше желудок, Борис спросил Колю, пытались ли они таким образом убить себя.

«Да нет, что вы. Суицид — это не наш метод», — спокойно отвечал Коля, сидя на кухне. Подросток объяснял, что они просто хотели поэкспериментировать и выяснить, какой будет реакция организма на энное количество таблеток. При этом они якобы заранее выяснили максимально допустимую дозу и приняли именно ее — но оказалось, что переборщили.

На восемь часов вечера следующего дня, 13 мая, у Саши и ее родителей была запланирована совместная встреча с психологом и психотерапевтом. На ней они должны были вместе обсудить причины ухудшения Сашиного состояния, и возможность на какое-то время поместить девушку в психиатрическую больницу, попробовать найти общий язык с помощью посредников — психолога и психиатра.

Днем Саша сказала матери, что Коле плохо и она едет к нему, чтобы поддержать. Алена Куликова вспоминает, что попыталась в дверях уговорить дочь не выходить из дома, потому что она сама «выглядела неважно», но та ее не послушала, сказав, что Коле нужна помощь. «Уходя, она сказала: „Мне страшно“, — вспоминает Куликова. — Я ответила: „Мне тоже за тебя страшно последние недели. Ну, так бывает, что мы друг друга плохо понимаем, но мы же сегодня встретимся и наконец все обсудим“. Саша ответила: „Ну да“».

Около трех часов дня Саша позвонила отцу и попросила разрешения приехать на прием вместе с Колей. Куликов сказал, что на сеансе Коле делать нечего, но подождать ее в коридоре он запросто сможет. Тогда Саша попросила захватить для нее мягкую игрушку, чтобы было спокойнее. Договорились все вместе встретиться в центре зала станции метро за 20 минут до начала сеанса.

В начале седьмого часа вечера, когда Куликовы уже собирались выезжать на встречу, Алене позвонил незнакомый мужчина и сообщил, что нашел телефон ее дочери в паре кварталов от их дома. Борис почувствовал «что-то стремное», сел на велосипед и подъехал к дому, который назвали по телефону. Дом стоял буквой «п», во дворе никого не было. Через пару минут к Куликову подошел оперативник в штатском. Выйдя с ним из дворика за угол, Борис увидел там мигалки и толпу. «Пока ехал, думал, что авария какая-то, — вспоминает Куликов. — Но когда бросил взгляд на балконы, сразу стало ясно, что случилось».

Саша и Коля выбросились с балкона лестничной клетки 14-го этажа, привязав себя друг к другу за руки строительным шпагатом. В кармане кофты Саша оставила записку: «Никто в этом не виноват. Я хотела покоя»; Коля в своей записке попросил: «Похороните нас вместе».

50 сантиметров

Весь тот день Евгения Волкова провела на благотворительном празднике. Вернувшись вечером домой и не обнаружив там сына, она почувствовала, что ее одолевает паника: «Я себе говорила: ну в чем дело? Колька просто задержался на курсах. Или поехал к Саше, как всегда. Он каждый вечер мотался к Саше в последнее время».

Волкова пыталась дозвониться сыну — телефон был выключен. Через некоторое время пришло СМС, что абонент снова в сети. Трубку взял незнакомый мужчина и рассказал, что Коля разбился.

«Это оглушило, — вспоминает Волкова. — Я держала трубку и в то же время подходила к Колиной полке в шкафу, доставала оттуда его футболку, носки, шорты и поочередно относила в мусорное ведро».

Старший сын, Иван, сразу же повез ее во двор. «Ехала и повторяла только: „Ну какой же дурак! Какой дурак, а!“ — вспоминает Волкова. — Ваня был за рулем бледный как бумага. Он тоже тогда сказал: „Мам, такая злость берет на Кольку“». Старшие дети — 29-летний Иван и 25-летняя Сима, по словам Волковой, много играли с Колей, когда он был маленьким, но в последние годы отношения с ним поддерживал только Иван.

Приехав к месту гибели сына, Евгения так и не смогла подойти к его телу: «Совсем не представляла, в каком виде он лежит, узнать было страшно». Одновременно ей хотелось прилечь на асфальт рядом с сыном, но она не решилась. Сейчас она жалеет, что лишила себя возможности увидеть Колю в последний раз — в гробу он лежал с замотанным бинтами лицом.

На прощании Волкова стояла с дочерью Симой. Та не могла поверить, что в гробу действительно лежит ее брат. Чтобы убедить ее, Волкова приоткрыла часть Колиной руки, чуть отодвинув рукав пальто. Евгения настояла, чтобы ее сына похоронили именно в его любимом черном пальто из Zara. Она купила его сыну год назад, и тот носил его «чуть ли не круглый год».

Посоветовавшись, Волкова и Куликовы решили исполнить последнюю волю детей и похоронили их на подмосковном кладбище в соседних могилах.

«Сашина могила, потом тропиночка в 50 сантиметров — и затем Колина», — рассказывает Евгения Волкова. Она переживает, что могилы сына и его девушки все же разделяют эти 50 сантиметров. «Он не конкретизировал нам, что значит „похоронить вместе“, — объясняет свои сомнения Волкова. — Мы похоронили их максимально близко, насколько удалось договориться. Упросили выделить два места рядом друг с другом. Но все-таки каждая [могила] со своей оградой. Может быть, это не совсем то, чего хотел Коля, — наверное, он хотел, чтобы они лежали еще ближе».

На похоронах Алена Куликова долго плакала навзрыд; Евгении Волковой, по ее собственным словам, ни тогда, ни в последующие недели так и не удалось заставить себя заплакать. Лишь спустя несколько месяцев, часть из которых Евгения провела в психиатрической больнице (Волкова вспоминает, что не могла справиться со своим состоянием сама), она вернулась в квартиру, включила любимую песню Коли — «Welcome to The Black Parade» группы My Chemical Romance — и впервые «вволю смогла пореветь».

Follow your dreams

За неделю до самоубийства Коля, не объяснив ничего, отдал однокласснице на хранение тетрадь, в которой слова были составлены из непонятных символов. Другу из школы по имени Дилан, с которым он собирался основать группу, вручил свою бас-гитару в чехле: «Держи, потренируйся пока». 13 мая в боковом кармане чехла от гитары тот обнаружил записку, которая начиналась словами: «Дилан, я оставляю тебе гитару как завещание». В ней также были написаны символы и их буквы-эквиваленты из алфавита, но не уточнялось, от чего этот шифр. Прочитав записку, Дилан стал звонить Коле, но тот не ответил.

На следующий день после того, как в школе узнали, что Коля Волков покончил с собой, Дилан и одноклассница Коли пришли к директору и принесли дневник, записку с шифром и гитару. После похорон директор отнесла все эти вещи домой Евгении Волковой.

Свои мысли в синюю 24-листовую тетрадь с надписью «follow your dreams» («иди за мечтой») Коля начал записывать за полгода до смерти. Евгения рассказывает, что знала о дневнике — накануне Нового года сын прибежал на кухню и радостно объявил: «Мама, я придумал такой шифр, что мой дневник никто не прочитает!» Вспоминает, как, взглянув тогда на тетрадь с непонятными каракулями, сказала Коле: «Молодец, пускай у тебя будет своя тайна».

Старший сын Волковой расшифровал дневник и прислал его матери в электронном варианте. Она решилась прочитать его только через полгода, в декабре. В дневнике Коля рассказывает, что несколько раз изменил Саше с другой девушкой, но сильно раскаивается — он любит только Сашу, — и о том, как они решили вместе покончить с собой.

Евгения Волкова согласилась на публикацию отрывков из дневника сына, потому что уверена: учитывая демонстративность, с которой Коля вел его и передал подруге, он хотел, чтобы его прочитали.

«Вы хотели, чтобы он был болен?»

Во двор, где погибли Саша и Коля, в тот вечер съехались журналисты. Некоторые вели прямую трансляцию, ролик о происшествии показали в эфире одного из федеральных каналов.

Большинство комментаторов в интернете высказывали свои догадки, почему подростки поступили так: писали, что родители запрещали им встречаться; что у них были плохие отношения с родителями в принципе; что они были под воздействием алкоголя или наркотиков; что родители не замечали депрессию у детей. Кто-то писал, что хорошо, что «неформалы» разбились. Некоторые сочувствовали родителям.

Алена Куликова видела в интернете снимок, сделанный жителем того самого дома с верхних этажей. На нем запечатлены тела Саши и Коли на асфальте. По словам Куликовой, фотография сопровождалась комментарием: «Вот такая ***** [фигня] у нас во дворе».

Большинство этих видеороликов, публикаций и комментариев к ним Куликовы и Волкова впоследствии читали, пытаясь посмотреть на случившееся со стороны и найти ответы. Мать Коли также скачала все любительские фотографии и видео с места происшествия и теперь хранит в телефоне. «Наверное, так я себя приучаю, — объясняет она. — Я не мучаю себя намеренно этими снимками, стараюсь открывать их нечасто. Просто это моя связь с Колькой. У меня не осталось другой [связи]».

Ночью после самоубийства к Волковой и Куликовым пришли с обыском: осмотрели комнаты подростков, пригласили соседей в качестве понятых, изъяли компьютеры и телефоны Коли и Саши. «Я в тот вечер буквально перестала понимать, что творится вокруг. Единственной осознанной эмоцией тогда был стыд перед соседями — за то, что из-за меня их подняли ночью перед понедельником», — вспоминает Евгения Волкова.

Вскоре появилось уголовное дело по статье «доведение до самоубийства» и началось расследование. Начались допросы — на одном из них, наутро после самоубийства, Алена Куликова впервые увидела Евгению Волкову.

Расследование гибели Саши и Коли длилось почти год — с мая 2018-го по февраль 2019-го. По словам Алены Куликовой, следователь изучала все переписки подростков в соцсетях, допросила родителей, одноклассников, учителей и сотрудников подросткового клуба при православном храме, который они раньше иногда посещали. В крови у Саши и Коли наркотических веществ и алкоголя не обнаружили. Сашу признали психически больным человеком, Колю — здоровым.

«Когда я это услышала, вскрикнула: „Здоров?“ Следователь говорит: „А вы что, хотели бы, чтобы он был болен?“ На самом деле, да, мне было бы легче знать, что он болен. Болезнь — это все-таки оправдание», — признается Волкова.

Матерей Коли и Саши признали пострадавшими. «Никаких „синих китов“ они не нашли, конечно, хотя очень искали. Да и вообще виновных не обнаружили», — говорит Куликова.

У мертвых — свои права

После того как следователь изъяла Сашин компьютер, Борис Куликов вспомнил, что дома остался старый системный блок, которым она не пользовалась последние несколько лет. В браузере на старом компьютере был сохранен пароль от аккаунтов Саши в телеграме и других соцсетях.

В поисках ответов Куликов изучил переписку дочери с Колей Волковым: так он узнал, что подростки иногда поддерживали друг друга, «регулярно доводили друг друга до истерики», часто обсуждали родителей, нередко злились на них. А к самоубийству начали готовиться примерно за два месяца.

Куликов вспоминает, что в тот период, когда они с Колей, как оказалось, уже начали планировать свою смерть, Саша произносила мельком: «Ой, да я не доживу до экзаменов». Ее классная руководительница позже рассказала родителям, как в начале мая Саша радостно пообещала ей, что больше никогда не будет прогуливать школу; учительница обрадовалась.

«Если почитать их переписку, ясное ощущение, что они относились к этому как к школьному проекту, как к игре, — рассказывает Куликов. — „Давай убьем себя так-то?“ — „Ах, это не мой метод. А давай так?“ — „А это больно?“ — „А что, если так-то?“ — „Ты снова порезал себе руку? Вот псих!“»

Еще долго после Сашиной гибели у Куликовых дома из разных шкафов вываливались куски веревок. «Тренировались, наверное», — предполагает Куликов.

Борис постоянно пытается рационализировать случившееся. Сейчас ему кажется, будь Саша одна, им с Аленой удалось бы справиться с этой ситуацией. «Саше с Колей, судя по переписке, было классно оттого, что у них есть тайна, — говорит Куликов. — И вот они вокруг этой тайны, охраняют ее ото всех, берегут ее. Они семья, пара, они всем это показали».

Евгения Волкова говорит, что Коля всегда выбирал «непростых» девушек. Она уверена: «Если его притягивали такие девушки, то будь на месте Саши другая — итог был бы таким же».

После смерти сына Волкова зашла на Сашину страницу во «ВКонтакте» и увидела, что раньше та выкладывала обыкновенные посты, а где-то за месяц до самоубийства стала публиковать фотографии порезов и синяков на своем теле.

Но Евгения не считает, что если бы она «совала нос» в аккаунты Коли и Саши, это бы что-то изменило. «Даже сейчас, зная все это, я все равно не представляю, как бы я контролировала сына, — говорит она. — Это невозможно технически. И самое главное: когда кончается доверие и начинается слежка — все, ребенок больше к тебе ни с чем не придет».

На вопрос, что было бы, если бы она раньше заглянула на Сашину страницу, Волкова отвечает: «Ничего не было бы. Я бы подумала: наверное, Кольке такое не понравится, скоро он перестанет с ней общаться. Это же и вопрос интерпретации: заглядываешь — и что ты видишь? Для них это значит одно, для меня это будет значить другое».

Она вспоминает, что на поминках Сашин папа сказал ей, что вскрыл переписку детей в телеграме. «Хотите, говорит, я вам пришлю? Я отказалась. Коля точно не обрадовался бы тому, что я читаю его переписку с девушкой; у мертвых тоже есть свои права». 

«Теперь вы родственники»

По словам Куликовых и Волковой, знакомые никогда не говорили им в глаза, что они виноваты в гибели своих детей. Психолог Екатерина Протопопова, которая ведет группы психологической поддержки для людей, переживающих утрату, уверена, что случай этих двух семей скорее исключение. По ее опыту, «вину в произошедшем с детьми зачастую возлагают на родителей». Специалист говорит, что это способно сильно усугубить чувство вины, «которое и без того занимает значительное место среди переживаний, с которым сталкиваются родители».

Через несколько месяцев после гибели Коли старшая дочь Евгении Волковой помогла ей найти группу поддержки, которую ведут психологи Екатерина Протопопова и Ульяна Петецкая — на этих встречах людям помогают переживать утрату. Раз в неделю их посещает группа в среднем из пяти человек.

Примерно в то же время, что и Волкова, на встречи к тем же самым специалистам — подобных групп в Москве очень мало — стали ходить и Куликовы. По словам Бориса, они попросили определить их с Волковой в разные группы, чтобы «не наговорить там друг другу неприятного, выясняя, кто из детей в большей степени инициировал смерть».

И Куликовы, и Волкова хотели, чтобы детей отпели в церкви. Кому бы из священников они ни звонили, те отказывались проводить церемонию из-за того, что «тех, кто наложил на себя руки, отпевать не положено, [у священнослужителя] могут потом быть проблемы». Вскоре родители узнали, что в православных церквях заочно отпевают самоубийц, у которых есть справка о том, что они были психически нездоровы. Отцам Саши и Коли удалось получить такие справки и отдельное разрешение на отпевание у епархии.

После службы священник сказал им, что они «теперь навеки родственники». Волкова говорит, что хотела бы иногда общаться с Сашиными родителями, потому что считает, что они теперь действительно связаны. Куликовы говорят, что не считают это хорошей идеей: «Посыпятся взаимные обвинения, ни к чему». На кладбище на годовщину гибели в этом году они ездили по отдельности.

Как рассказывает Протопопова, часто участники групп психологической поддержки приходят не столько чтобы побеседовать с ней, сколько для того, чтобы увидеть других людей, которые переживают такую же ситуацию. «Им очень важно увидеть вживую, лично убедиться, что другие родители, у которых такое произошло с детьми, не плохие люди», — рассказывает Протопопова.

Ее слова подтверждает Борис Куликов. «Там собираются люди как люди, такие же, как и мы, — говорит он. — Вот сидит человек, у него такая же история. Человек монстр? Понимаешь, что нет, он не монстр. А иногда смотришь сторонним взглядом на их истории и думаешь: наверное, в некоторых их действиях были косяки, тут-то они ошиблись. Например, мама передавила ребенка по поводу экзаменов, и у него произошел слом. Ну что, эта мама монстр? Не знаю. Видимо, нет».

Многим интереснее послушать рассказы других родителей о том, как они справляются, чем рекомендации психолога о том, как это следует делать, говорит Протопопова. Чаще всего общие рекомендации звучат так: разрешать себе любые чувства, горевать и говорить об утрате столько, сколько хочется, обращаться за помощью и поддержкой к близким людям.

«Встречи групп психологической поддержки всегда проводятся в один и тот же день недели для того, чтобы родители знали, что у них точно будет время, в которое они смогут открыто обсуждать то, что для них важно», — объясняет психолог. Многим родителям чьи дети погибли в результате суицида, бывает крайне нелегко говорить о случившемся с окружающими, а порой и с членами семьи.

Евгения Волкова рассказывает, что со своей матерью и старшим сыном никогда не обсуждала смерть Коли. Старший сын проявляет только деятельное участие: сделал альбом из Колиных фотографий, занимается установкой памятника на его могиле. «А моя мама просто из того поколения, когда о таком не принято было говорить. Да и непонятно как», — объясняет Евгения.

Гнев и слезы — очень близко

В ридере у Бориса Куликова — много книг о людях с суицидальным поведением и о том, как родственникам справиться с потерей. Какие-то он читал еще до гибели Саши, большинство прочел уже потом. Борис открывает каждую и поясняет: «В этой больше про мотивы суицидентов и по каким маркерам их можно вовремя распознать»; «Эта [книга] полезная, но она больше для специалистов, в ней о том, какие таблетки когда лучше назначать»; «Эта неплохая, она про историю вопроса, так сказать. В Древней Греции тоже люди самоубивались. А в Японии к этому вообще особенное отношение»; «А в этой книге описаны реальные истории, некоторые похлеще нашей».

С Куликовыми мы встречаемся у них дома 22 апреля. Так совпало, что это день рождения Бориса — сегодня ему исполняется 51 год.

Пока мы с Аленой беседуем на кухне, Борис варит кофе и прячет от младшей дочери сладости на холодильник. Периодически у него звонит телефон. Он принимает поздравления; вечером в узком кругу друзей будут отмечать праздник.

По всей квартире лежат игрушки младшей дочери Куликовых — пятилетней Сони. Чуть приоткрытое окно на кухне подперто палитрой, в которую въелась гуашь. Дом, в котором Саша провела последние часы жизни, находится по соседству с детским садом, в который Куликовы каждый день отводят младшую дочь: «Проходить мимо него — каждый раз испытание».

Куликовы признаются, что после истории с Сашей стали «более дерганными» и переживают за младшую дочь. «Саша была с детства мечтательная, размышлятельная, умозаключительная, все время философскими вопросами задавалась, а младшая — электровеник», — говорит Борис. В случае с ней родители волнуются больше не за то, что она что-то с собой сделает, а что они могут потерять ее как-то иначе: «В драку попадет, с плохой компанией свяжется».

О том, почему умерла старшая сестра, родители Соне пока не говорят, но и скрывать не собираются — расскажут, как подрастет.

На бежевых обоях в Сашиной комнате остались ее рисунки: дерево, у которого вместо листвы — распустившийся розовый бутон, на ветке сидит Тоторо из мультфильма Хаяо Миядзаки; на другом рисунке — парень в зеленом костюме и желтой футболке, у которого в нарисованном рядом облаке написано «За углом что-то интересное».

«Поначалу я очень злился. Как будто мне плюнули в лицо, — говорит Борис. — На то, что сами все решили, что никому не сказали, что можно было найти сто других вариантов, как все [что не нравилось] изменить. Очень много гнева. Со временем это чувство будто проходит, но часто в неожиданные моменты возникает».

Много говорить с близкими о случившемся с дочерью — его способ справляться с горем. «А еще я на велосипеде много езжу, — рассказывает Куликов. — Еду порой и злюсь на нее, на то, что она так с собой поступила. Но гнев и слезы очень близко. Мы с Сашкой очень много вместе катались на великах, поэтому иногда я проезжаю мимо тех мест, где мы часто с ней бывали, — а порой я специально мимо них проезжаю: еду и реву».

Борис говорит, что только учится контролировать эмоции в публичных местах: «Часто неожиданно накрывает, а вокруг люди». На этот случай он носит с собой солнцезащитные очки.

Алену Куликову — ей сейчас 45 — вскоре после гибели дочери уволили из гимназии, где она работала с трудными подростками. «Решили, что раз даже свою дочь не уберегла, то чужих и подавно упущу», — предполагает она. Сейчас Куликова ведет частную практику как психолог. Чтобы иногда немного забыться, она катается по 25 километров на роликах по городу вместе с сообществом роллеров. Борис — он работает дизайнером полиграфии — рассказывает, что не так давно уволился с очередной работы: «не сработался с новым коллективом».

Куликовы говорят, что внешне их жизнь мало изменилась с тех пор, как погибла дочь. Они так же ездят в отпуск летом, встречают Новый год, на майские праздники в этом году — как и всегда — отправились в лес на шашлыки с институтскими друзьями. «Была, правда, сложность, — вспоминает Куликов. — Раньше я в эти ежегодные поездки в лес брал с собой Сашу, мы с ней гуляли, я ей реку показывал. В этот раз приехали туда, весело даже было, а потом как-то опомнился, ну ушел подальше в чащу, сел под деревом — накрыло».

Прошлым летом в июле Куликовы ездили в Черногорию с младшей дочерью. В день рождения Саши, который пришелся на один из дней поездки, Борис и Алена «тихо поужинали», вспоминая о ней. «Мы по-прежнему встречаемся с друзьями, занимаемся сексом, порой ругаемся, иногда смеемся, — говорит Куликова. — Просто при этом все время, каждый день, в той или иной степени больно».

«Ноги никак не дойдут»

Евгения Волкова второй год носит на мизинце помятое серебряное кольцо: оно было на ее сыне, когда он покончил с собой. Все это время она продолжает принимать лекарства: «Один раз попробовала с них слезть — сразу стало понятно, что без них еще невозможно». На встречу в кафе рядом с домом 54-летняя Волкова приезжает на самокате. Она заказывает творожно-ягодный десерт и бутылку воды.

Волкова считает себя верующим человеком, она ходит в церковь с 22 лет. Всю жизнь, по ее словам, она задавалась вопросом: почему Бог допускает, чтобы с людьми происходило что-то плохое? «Но раньше это был вопрос чисто теоретический, а сейчас я мучительно ищу смысл в том, что случилось с Колей. Ответ „На все воля Божья“ для меня недостаточен. Во всяком случае пока».

Евгения Волкова ведет социальные сети православного благотворительного издания. В первый месяц после гибели сына она ни разу не вспомнила о работе, да и руководство не требовало от нее возвращения к обязанностям. Вернулась на работу Волкова только в середине лета, когда почувствовала, что может думать о чем-то кроме случившегося.

По словам Волковой, ее отношения с религией после случившегося стали сложнее. «Помогает ли мне вера? Нет, вообще не помогает, — говорит она. — Она не дает мне ответа на вопрос „Зачем?“ — а это ведь главный, на самом деле, вопрос».

Евгения говорит, что ее бывший муж — очень православный человек и «не проявлял инициативу поговорить вместе о случившемся». Он заказывал панихиду на годовщину смерти, приглашал на кладбище батюшку — но гибель сына они переживают по отдельности. Волковы разошлись, когда Коле было девять. Дмитрий Волков отказался побеседовать с «Медузой».

Волкова рассказывает, что собирается на могиле сына установить памятник из светло-серого мрамора в виде бас-гитары — Коля любил этот инструмент. За год она так и не осмелилась побывать в доме, с балкона которого спрыгнули Коля и Саша, — хотя считает, что сделать это нужно. «Надо подняться на балкон, где они провели последние часы, пройти по этому дому, по двору. Узнать, что он видел перед смертью, что последнее ему запомнилось, — объясняет Волкова. — Ноги просто никак туда не дойдут».

Спустя четыре месяца после гибели Коли мать и отчим Евгении взяли ее с собой в отпуск на Кипр. По словам Волковой, там ей удавалось вместе с родственниками «куда-то идти и на что-то смотреть»: «Но как только на минуту оставалась одна, по пути на тот же пляж, сразу накрывало».

В другой день, когда мы с Волковой снова встретились, она показала Колину комнату. В эту квартиру они с маленьким Колей переехали после развода (старшие дети жили отдельно): кровать купили двухъярусную, потому что школьный друг Рома любил оставаться с ночевкой. На нижнем ярусе кровати сейчас лежит мягкая игрушка — акула из «Икеи». Когда-то давно Коле ее подарил старший брат. Коля назвал акулу Ромой. Волкова рассказывает, что иногда приходит ночевать в комнату сына и укладывает рядом акулу.

Присаживаясь на Колину кровать, Волкова говорит, что «этой истории нет оправдания и смысла в ней тоже нет». Но она часто задумывается, зачем она это пережила и чем может помочь другим в этой ситуации. Сейчас Волкова хотела бы устроиться работать «администратором, секретарем, кем угодно» — туда, где помогают подросткам на грани суицида или родителям, которые это пережили. Пока в этих организациях ей отвечают, что вакантных мест нет.

В России работают центры экстренной психологической помощи. Вот телефоны некоторых из них:

• Короткий номер неотложной психологической помощи (Москва) — 051, с мобильного — 8 (495) 051
• Телефон доверия Центра экстренной психологической помощи МЧС России (Москва) — 8 (495) 989-50-50
• Горячая линия для онкобольных и их родственников служба «Ясное утро» — 8 (800) 100-01-91 (они не отказывают в поддержке людям, которые потеряли близких по любым причинам)