«Увидев документы, бабушка стала обращаться ко мне в мужском роде» Три года из жизни трансгендера, сделавшего операцию по смене пола

Режиссер по имени Ян (свою фамилию он просил не указывать) родился в пермском городе Березники. С ранних лет, несмотря на то что он родился девочкой и получил имя Яна, он воспринимал себя как мальчика — и уже в старших классах понял, что будет делать операцию по смене пола. Ян начал готовиться к этому в 2015 году — тогда же с ним стал работать журналист Станислав Должницкий; он решил показать, как происходит трансгендерный переход у людей в России, как меняется тело человека и с какими трудностями можно столкнуться. Специально для «Медузы» Станислав Должницкий попросил Яна рассказать свою историю.

Меня зовут Ян, мне 31 год. Я родом из шахтерского города Березники в Пермском крае. Работаю режиссером, снимаю рекламу и видеоклипы; сейчас живу в Подмосковье. Последние четыре года моей жизни я посвятил тому, чтобы совершить трансгендерный переход.

Сколько себя помню, никогда не признавал и не понимал, когда ко мне относились как к девочке, а не как к мальчику. Не понимал, зачем я должен носить какие-то банты, розовые штаны. В три года лежал в больнице с желтухой. У нас была общая палата, в которой лежали и мальчики, и девочки. Там у меня был друг — паренек такого же возраста, мы с ним играли в машинки. И мне там понравилась — в первый раз в жизни — девочка, которая была постарше. Я подумал: «Вот вырасту — женюсь на ней, может быть, если она еще будет не старая». Думаю, что с этого момента все и пошло.

У меня не было проблем с принятием себя, как у многих. Не приходилось себя ломать. Все проходило довольно легко именно потому, что я себя осознал еще в детстве. В подростковый период, лет до 12–13, ты бегаешь с пацанами, тебя все за своего пацана считают. Не обращаешь внимания, кто в каком роде к тебе обращается, потому что видишь одинаковое отношение — и не забиваешь себе этим голову. Когда начинается пубертат, когда все подростки меняются внешне, начинаются главные проблемы. Были моменты, когда кто-то, например, называл меня лесбиянкой — меня это дико задевало, я никогда себя к ним не относил. Некоторые трансгендерные парни действительно сначала живут как лесбиянки, а потом уже как-то определяются. У меня такого не было — я мог подраться из-за этого.

В первый раз я осознанно сказал об этом лет в 13 — в летнем лагере, где общался только с парнями и был заводилой в компании. И тогда я сказал своей вожатой, чтобы ко мне обращались в мужском роде. Она ответила, что это возрастное, что это пройдет. И когда на родительский день ко мне приехала бабушка, я ей тоже сказал это. Она спросила: «Что ты такое несешь?» — и поговорила с этой вожатой, а та ей начала рассказывать: «Это все возрастное, не обращайте внимания, у меня когда-то такое было». Тогда на этом все и закончилось.

Сейчас, когда я разговариваю на эту тему с бабушкой, я говорю ей: «Все, возрастное давно прошло, что-то не меняется ничего!» Мне кажется, у многих в детстве такая проблема: старшие слушают не тебя, а какого-то непонятного им человека — и им тем более непонятно, что у него происходит внутри.

Я узнал о том, что происходящее со мной называется трансгендерность, транссексуальность, в старших классах. Прочитал в каком-то журнале, что выходит фильм про девушку, которая чувствует себя парнем. Это был фильм «Парни не плачут». Я попросил брата подарить мне его на день рождения. Мы с ребятами сели его смотреть вчетвером. Все ржали, а я понимал, про что это. И тогда я осознал, что можно сделать операции — что, возможно, я и дальше буду нормальным.

В универе у меня не было ни финансов, ни информации о том, что нужно проходить комиссию. Где это делать, к кому обращаться, правда ли, что необязательно лежать в «психушке» — туда я вообще не хотел. Постепенно я все об этом узнал и подкопил какое-то количество денег.

Дальше предстояло решить проблему в семье: меня воспитала бабушка — мама умерла, когда мне было девять лет. Я знал, что бабушка не одобрит, — не раз пытался с ней говорить о себе и об операции. Боялся, что ее хватит удар, боялся быть причиной ее смерти — она уже перенесла раннюю смерть мужа, потом дочери, а тут еще я. Но случилось так, как случилось. 

Я дошел до комиссии в 2015 году. На тот момент в Петербурге, на факультете клинической психологии Педиатрического медицинского университета, анкетирование проводил Дмитрий Исаев. В России он один из немногих специалистов по трансгендерности, действительно способных помочь. Я успешно прошел тесты, но после травли и увольнения Исаева не смог получить заключение комиссии, а ведь оно является основанием для начала гормонотерапии и хирургического вмешательства.

Заключение нового обследования я получил только через год. Во многом этому поспособствовала моя девушка Даша. Она настояла, чтобы я предпринял еще одну попытку. В мае 2016-го я наконец получил справку и стал готовиться к операции.

Самая распространенная операция у трансгендерных мужчин — мастэктомия, удаление молочной железы. Дальше нее идут немногие, потому что, во-первых, [пластическая операция на половых органах] фаллопластика — это дорого, а во-вторых, не сильно она и нужна: маскулинизирующая [пластическая операция на груди] маммопластика и правильно подобранная гормонотерапия не оставляет сомнений в гендерной принадлежности человека. Смысл перехода заключается в гармонии с самим собой и социализации в соответствующей гендерной роли, а не в имитации внешних половых признаков. Пока я оставался в женском теле, я элементарно не мог постричься в хорошем барбершопе — мне попросту отказывали в обслуживании, ссылаясь на политику заведения.

Необходимую сумму удалось скопить в течение 2017 года. Было достаточно тяжело, потому что работу в Перми пришлось оставить из-за переезда в Москву и предстоящего перехода. Новую работу найти было трудно, учитывая, что мне надо было менять документы, да еще и все эти грядущие внешние изменения… Даша все это время меня очень поддерживала. Я, в свою очередь, старался взять на себя работу по дому. Делал все, что я мог сделать сам.

Осенью 2017 года я сделал мастэктомию в одной из частных московских клиник. Считается, что это несложная операция, но перенести ее было нелегко: на самом деле это ампутация. Но уже через пару недель я был на ногах, нужно было только постоянно носить послеоперационный бандаж. 

Сейчас рамки сдвигаются: понятия «трансгендерность», «транссексуальность», «квир» настолько расширяются, что и «переход» у каждого свой. Некоторые хотят просто сменить документы — и другие изменения им не нужны. Но мой переход состоялся, когда я прошел комиссию, сделал операцию, поменял документы и начал ЗГТ — заместительную гормональную терапию. Без этих составляющих мой переход не был бы осуществлен — как я его для себя понимаю. Если кто-то считает по-другому, это его мнение. Я не буду из-за этого хуже к человеку относиться или называть его иначе, чем он представился.

Часто читаешь, что после приема ЗГТ у тебя начинают расти мышцы. Пока я не чувствую себя атлетом. Да, ты начинаешь тренироваться, но так быстро это не происходит.

Бабушка упорно продолжает называть меня Яночкой. Недавно я приезжал к ней в гости и показал ей паспорт. Увидев документы, бабушка вдруг стала обращаться ко мне в мужском роде. Паспорт для советского человека по-прежнему остается серьезным аргументом. Однако продержалась она недолго: когда я вернулся в Москву, в телефонных разговорах опять перешла на «Яночку».

С Дашей мы расписались весной 2018 года.