«Съемочная площадка — это не место для выпендрежа» Мэттью Макконахи рассказал о роли в гангстерской драме «Белый парень Рик»

В российском прокате идет фильм Яна Деманжа «Белый парень Рик». Это история Ричарда Вэрш-младшего, самого известного и самого молодого в истории США перебежчика из мафии в ФБР. Отца главного героя — торговца оружием из Детройта, в одиночку воспитывающего нескольких детей, — сыграл Мэттью Макконахи. Премьера фильма состоялась в сентябре на кинофестивале в Торонто. Сразу после премьеры Макконахи рассказал «Медузе», почему в последнее время полюбил играть отцов, как относится к свободной продаже оружия и когда в последний раз плакал в кино.

— Почему вы решили опять сыграть в истории из жизни «белого отребья»?

— Когда я впервые прочитал сценарий, я сразу подумал: «Даже если все это неправда, фильм получится хорошим». Потом выяснилось, что сценарий основан на реальных событиях, и все это стало иметь для меня еще большее значение. Меня просто поразила история главного героя и то, через что ему пришлось пройти. К тому же мне было интересно поработать с режиссером Яном Деманжем — он умеет воспевать аутсайдеров. Ну и еще лично меня зацепила фигура отца героя — я никогда ничего подобного не играл. Его жизнь — что-то вроде грустной песни в стиле кантри: «Мама, когда я вышел из тюрьмы, меня переехал поезд». Это история о человеке, который теряет все — и не может остановиться.

— Да, это вообще талант вашего героя — все потерять

— Но это же роль мечты — отец, медленно, но верно теряющий своего сына. И ведь у него есть и мозги, и сила воли — просто обстоятельства оказываются сильнее.

Фильм сразу ставит вопрос: а как бы поступили вы? Например, я знаю родителей, которые стараются быть лучшими друзьями для своих детей, и в итоге эти дети вырастают неплохими людьми. Но что, если такая тактика работает только когда родителей двое? Стоит ли играть в лучшего друга, если ты отец-одиночка, который живет в бедности с несколькими детьми? Мой персонаж пытается быть хорошим папой, но по сути им не является. У него ничего не получается — он плохой отец. По крайней мере, для меня.

— Несмотря на свою брутальность, ваш герой довольно чувствителен.

— А я и сам такой. Для меня, например, не проблема заплакать в кино, если фильм хорош. А хорош он тогда, когда ты можешь окунуться в него и позволить вести за собой.

— И когда вы последний раз плакали в кино?

— Да вот прямо вчера. Я плакал, когда смотрел фильм, который мы сняли.

— Это общее впечатление от проделанной работы — или вас поразила какая-то конкретная сцена?

— Вообще там важных сцен несколько. Но была одна, которая тронула меня до глубины души. Помните, мой герой забирает из притона дочь, а потом несет ее, почти голую, по улице на руках и плачет?

— Да, сильная сцена.

— В общем, она была изматывающей — и не только для души, но и для тела. Я тогда потянул спину, она болела целых восемь месяцев. Поэтому, когда вы видите, как в кадре я спускаюсь по лестнице, прислоняюсь к стене и начинаю задыхаться, знайте: это все было на самом деле. Но физическая боль мне в итоге здорово помогла, потому что мой герой в этот момент тоже переживает первобытный страх, сковывающий тело.

— Если вспомнить фильм «Море соблазна», то выходит, что вы второй раз за сезон играете отчаявшегося отца.

— Что тут скажешь? Для меня очень важна семья. Когда ты родитель, некоторые вещи становятся важнее, чем ты сам. В твоей жизни появляется что-то такое, за что ты, не раздумывая, возьмешь и отдашь эту самую жизнь, за что будешь бороться до конца, даже если в прошлом привык пасовать. Это суть наших отношений, это фундамент, на котором стоим мы оба, — я и мой герой. Любовь и преданность семье и детям.

— Играющий вашего сына Ричи Мерритт — совсем новичок, но страшно талантливый. Есть что-то, чему вы хотели его научить, и что-то, что вы, наоборот, не хотели бы ему передавать?

— У меня на глазах Ричи научился главному — уверенности в себе и умению играть так, как чувствуешь, интуитивно. Если ты можешь искренне делать это перед камерой — дело в шляпе. Но есть вещи, которым учишься именно во время ежедневных съемок. К примеру, этика и внутренняя свобода. Это ведь довольно сложно — вести себя естественно перед камерой, делать какие-то простые вещи, откликаться на что-то точно так же, как ты сделал бы в обычной жизни.

Когда только учишься актерскому мастерству, может наступить момент, в который ты перестаешь чувствовать, как надо играть, — и начинаешь понимать, как надо играть. Это жуткое ощущение. Появляется новый страх — что на смену естественности придет автоматизм. Ричи, мне кажется, быстро справился с этой проблемой.

И он четко усвоил рабочую этику. Скажем так, в моем представлении съемочная площадка — это не место для выпендрежа и вопросов вроде «О чем эта сцена?» Такую работу нужно делать только за кадром — во время подготовки. На площадке нужно не спорить, а искать магию и работать с ней. А еще Ричи быстро усвоил, что настоящий разговор с режиссером — это не то, что он говорит, когда ты на площадке, а то, что ты делаешь, когда он молчит. Результат диалога с режиссером — это то, как ты сыграл в кадре.

— Вы снимались у многих режиссеров, но с Яном Деманжем работали впервые. Он чем-то вас удивил?

— Ян особенно хорош в двух вещах. Во-первых, он понимает, как устанавливать границы и определять нормы поведения на съемочной площадке. Во-вторых, он настоящий генератор энергии — и в то же время невероятно чувствительный парень. Редко встретишь такое сочетание в одном человеке.

А еще он всегда оставлял и себе, и нам пространство для маневра. Часто режиссеры, переживая из-за сроков, бюджета или расписания актеров, могут погрязнуть в планировании и формальном исполнении — и снимать все строго по меткам, по раскадровкам. Для Яна же куда важнее запечатлеть тот опыт, который мы все вместе переживаем внутри каждой сцены. Он следует за актерами — и то же самое делает его оператор. Это раскрепощает, потому что тебе не приходится постоянно думать, как бы встать на нужную точку и вовремя сказать нужную строчку.

Знаете, есть два слова, которые в устах режиссера магически действуют на актера. Это слова «да» и «нет». «Нет» всегда сковывает, убивает творческий импульс, жмет на тормоза в тот момент, когда ты уже взлетел. Когда съемки идут по три месяца, парить в облаках нужно каждый день, так что любое «нет» — это просто авиакатастрофа. Во время съемок я захожу на посадку только по воскресеньям — чтобы пойти домой и как следует отоспаться. А вот слово «да» — это, наоборот, кратчайший для режиссера способ добиться от актера того, что он хочет. Услышав его, ты понимаешь, что режиссер принимает твою версию правды. В общем, я это все к тому, что Ян всегда говорит своим актерам «да».

— В фильме отражено особое отношение к оружию в США. Каково это было — три месяца играть со смертоносным реквизитом?

— Непросто. Во время съемок я спросил Ричи: «На что потратишь свою первую зарплату?» И он ответил, что собирается купить пистолет «Глок». В общем, мне удалось его переубедить, и, в конце концов, вместо «Глока» он купил гриль.

— Так каков, по-вашему, посыл фильма в отношении оружия? В том, что от его свободного оборота пора отказаться?

— Мы не обсуждали с Яном ситуацию с оружием именно в США, но я думаю, он неспроста открывает фильм именно сценой ярмарки, на которую люди приходят целыми семьями, чтобы купить какой-нибудь пулемет. Наша общая неприязнь ко всему, что убивает, становится очевидна уже в этот момент.

Да, это гангстерский фильм, но в нем нет прославления наркотиков и оружия. Наркотики у нас вообще остаются за кадром, а восхищение героев оружием, их поклонение ему, изображается с большой иронией. Бывают в жизни моменты, когда тебе только и остается, что смеяться.