Три зарубежных романа: о жизни в индейской резервации, проблемах китайских эмигрантов в США и войне в Бурунди

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о трех новых зарубежных романах, предлагающих погрузиться в быт современной индейской резервации («Лароуз» Луизы Эрдрич), жизнь подростка в Бурунди накануне гражданской войны («Маленькая страна» Гаэля Фая) и конфликт между чинными обитателями американского пригорода и бездомной художницей («И повсюду тлеют пожары» Селесты Инг).

Луиза Эрдрич. Лароуз. М.: Эксмо, 2018. Перевод М. Тарасова

Автор, берущийся говорить от лица определенной, четко очерченной группы — будь то представители редкой профессии, жители небольшого поселка или, к примеру, малый народ Севера — почти всегда попадает в ловушку читательских интерпретаций. За достоверность и уникальность ему приходится расплачиваться универсальностью: чем уже и конкретнее заданы повествовательные рамки, тем сложнее среднестатистическому читателю соотнести себя с героями, а в их жизненных коллизиях разглядеть не экзотическое, но всеобщее. Луизе Эрдрич, американской писательнице с индейскими корнями, это удается, лучше многих. Ее роман «Лароуз», рассказывающий о жизни в резервации племени оджибве — это одновременно и невероятной силы общечеловеческая драма, и детальное погружение в быт сегодняшних коренных американцев.

Ландро Айрон во время охоты случайно убивает соседского сына, маленького Дасти. Чтобы возместить соседям их страшную потерю, они с женой Эммалайн по старому индейскому обычаю решают отдать им собственного ребенка — пятилетнего родительского любимчика Лароуза. Лароуз — неслучайное имя для семьи Эммалайн: в каждом поколении с незапамятных времен это имя носит один человек — чаще женщина, но иногда и мужчина. И каждый из этих Лароузов обладает способностью видеть мертвых и объединять в себе два мира — мир людей и мир духов. История маленького Лароуза Айрона и двух его семей — старой и новой, которые он тоже сумеет объединить в общей утрате, скорби и взаимном прощении — становится окном, которое Эрдрич распахивает для нас в мир современных индейцев.

Прошлое народа оджибве — от захвата их земель в середине XIX века до политики принудительной ассимиляции в ХХ веке, и его настоящее, показанное через судьбы индейцев и метисов, то цепляющихся за свою идентичность, то пытающихся от нее оторваться, — вот главный предмет Луизы Эрдрич, самодостаточный, но парадоксальным образом не герметичный. Организуя для своего читателя прогулку по резервации, писательница ведет себя наперекор всем стандартным экскурсоводским правилам: почти ничего не объясняет и не комментирует, не наводит красоты и порядка, не сгущает красок, не повышает голоса, говоря о страшном и трагическом, но главное, не акцентирует внимания на экзотическом и необычном. Как результат, мы проникаем в романную действительность словно с черного хода — внезапно обнаруживаем себя внутри будничной, обыденной жизни, не предполагающей оценки и отстройки, просто существующей независимо от нашего взгляда.

Именно эта нарочитая негромкость, принципиальный отказ от «туристического» остранения, патетики и развернутых экспликаций позволяет прочесть историю маленького Лароуза, его родных и приемных родителей, его сестер, его далеких и не очень далеких предков, современников и соседей как историю по-настоящему всеобщую, глобальную, не имеющую ни национальных, ни региональных, ни временных границ. Трагический, мощный, просторный и в то же время совершенно особенный в том, что касается сеттинга и реалий, роман Луизы Эрдрич — прекрасный пример триумфального преодоления локальности и редкое проявление подлинного мультикультурализма, о котором многие говорят, но почти никто не видел своими глазами.

Гаэль Фай. Маленькая страна. М.: АСТ, CORPUS, 2018. Перевод Н. Мавлевич

Небольшой роман французского рэпера Гаэля Фая — это классический текст об утраченном рае детства, трогательный, наивный и примечательный, в общем, только необычной локализацией этого рая.

Герой «Маленькой страны» — и очевидное авторское альтер-эго —одиннадцатилетний Габи живет в Бужумбуре, столице африканского Бурунди, в благополучной, на первый взгляд, семье французского застройщика и его красавицы-жены, беженки из соседней Руанды. Габи ходит во французскую школу в компании соседских ребят — таких же, как он, благовоспитанных детей от смешанных браков — невинно озорничает, лакомится крокодилятиной в собственный день рождения, влюбляется по переписке во французскую девочку, намеренно не замечая тревожных сигналов извне. А меж тем, подточенный материнскими неврозами, рушится брак его родителей; имущественный разрыв между немногочисленными белыми, оставшимися в стране, и чернокожим населением, не поддается осмыслению; в Бурунди неспокойно, но самое страшное, из Руанды, где осталась семья его матери-тутси, уже вовсю звучат призывы к братоубийственной резне. Маленький островок мира под ногами Габи сжимается, кровавый кошмар уже плещется у самого порога и понятно, что рано или поздно он ворвется внутрь.

Обсуждение книг, построенных на персональном и, очевидно, очень травматическом опыте автора, — занятие, требующее от критика колоссальной самоуверенности, граничащей с жестокостью. Пожалуй, в случае Гаэля Фая важно отметить, что, описывая отчаянные попытки героя удержаться в круге детских проблем, любой ценой — в том числе посредством избирательной слепоты к чужим страданиям — не встретиться лицом к лицу с ужасом взрослой жизни, автор вплотную подходит к рубежам настоящей высокой прозы. Что его рассказ о Бурунди кажется одновременно поэтичным, неожиданным и убедительным. Что отказ от поиска хороших и плохих, правых и виноватых в заведомо неразрешимой с этических позиций ситуации делает автору честь. Что если вам нравятся «Рыбаки» Чигози Обиомы или «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни, то «Маленькая страна» — явление того же ряда и определенно той же природы. Однако если вам хочется прочесть по-настоящему выдающийся роман о трагедии в Руанде, то лучше все же обратиться к безжалостному и великолепному «Воскресному дню у бассейна в Кигали» канадца Жиля Куртманша.

Селеста Инг. И повсюду тлеют пожары. М.: Фантом Пресс, 2018. Перевод А. Грызуновой

В своей новой книге американка китайского происхождения Селеста Инг словно намеренно старается сделать все не так, как в принесшем ей популярность дебюте «Все, чего я не сказала». Тема культурной идентичности и интеграции, ключевая для предыдущего романа, на сей раз вынесена на периферию, как и тема непосильных родительских ожиданий, способных сломать хребет нервному и чувствительному подростку. На сей раз в фокусе внимания Инг — конфликт порядка и хаоса, мира структурированного и прозаичного с одной стороны и мира творческого, свободного и бесшабашного с другой. Причем, несмотря на попытку объективности, читатель довольно быстро понимает, на чьей стороне симпатии автора: конечно же, плодотворный хаос в глазах Селесты Инг несравненно лучше скучного и косного мира надежности и достатка, которому она и выносит приговор с максимальной серьезностью и прямотой.

Пригород Кливленда Шейкерс-Хайтс — царство благополучия и благопристойности, а семья Ричардсонов (папа — успешный юрист, мама — журналист местной газеты, четверо красивых и умных детей-подростков, безупречный дом, идеальный газон) — его образцовые обитатели. Они хорошо образованны и успешны, у них широкие взгляды, им не чужды благородные порывы — конечно, если они не идут вразрез с общепринятыми нормами. Они счастливы и гармоничны в своем сонном мирке (если не считать, конечно, отдельных эскапад неукротимой Иззи, их младшей дочери), покуда миссис Ричардсон не решает сделать доброе дело — сдать за бесценок ненужный ей домик по соседству странной парочке: бездомной (и, очевидно, гениальной) художнице Мие и ее пятнадцатилетней дочери Перл.

С этого момента все у Ричардсонов идет наперекосяк. Мия, немногословная, аккуратная, работящая и с виду совсем не опасная, не готова играть по правилам, принятым в Шейкерс-Хайтс. Она поддерживает нищую китайскую эмигрантку, отказавшуюся от своей новорожденной дочери и теперь пытающуюся вернуть ее себе, отобрав малышку у состоятельной четы Маккала — идеальных усыновителей и ближайших друзей миссис Ричардсон. Мия отогревает и приручает бунтарку Иззи, собственным примером демонстрируя той, что стремление к свободе от условностей — вовсе не порок. Она показывает обывателям Шейкерс-Хайтс принципиально иной способ жизни — странный, рискованный, и в то же время таящий в себе множество радостей, недоступных людям с постоянной работой и стабильным доходом.

Ну а дочь Мии, темноволосая красавица Перл, вбивает смертельный клин между двумя сыновьями Ричардсонов — красавцем-спортсменом Трипом и романтичным мечтателем Сплином. Надо ли говорить, что всего этого миссис Ричардсон стерпеть не сможет: отбросив маску ханжеской добродетели, она начинает рыться в таинственном прошлом Мии и Перл, извлекая на свет факты, которым лучше было бы навеки остаться в тени. И эти открытия влекут за собой последствия поистине катастрофические и необратимые для всех участников драмы.

Одна из фундаментальных идей Селесты Инг — это недопустимость культурной апроприации: так, именно с ней борется Мия, вставая на сторону биологической матери против белых приемных родителей. И тем не менее, бичуя порядок и вознося на пьедестал нонконформистский хаос (даже формально поверженная, Мия покидает Шейкерс-Хайтс с высоко поднятой головой), Инг совершает именно тот грех, который сама же порицает. Ее попытка говорить от лица бунтарей, по сути дела, представляет собой именно культурную апроприацию — казалось бы, не ей, молодой женщине из обеспеченной семьи, уроженке богатого пригорода и выпускнице престижного университета, с подростковой страстью воспевать романтику объедков, обносков и духовных исканий.

Если бы с подобным художественным высказыванием выступила Джаннет Уоллс, создательница автобиографической книги «Замок из стекла» (Уоллс выросла с родителями-хиппи и на собственной шкуре испытала все прелести подобной «романтики»), к этому можно было бы отнестись всерьез. Но благополучнейшая Селеста Инг, прославляющая антибуржуазный побег и бунт, выглядит немногим лучше самой несимпатичной своей героини миссис Ричардсон, убежденной, что любому ребенку — в том числе китайскому — всегда лучше в богатой и просвещенной белой семье.