«Я поняла, что это дело просто не будет раскрыто» Интервью мамы Павла Шеремета

20 июля 2016 года в Киеве был убит журналист Павел Шеремет, его автомобиль взорвали в центре города в 7:45 утра. Спустя два года после гибели Шеремета дело не раскрыто: следствие ничего не сообщало ни об исполнителях убийства, ни о заказчиках. Ко второй годовщине со дня гибели журналиста белорусское «Еврорадио» и украинский телеканал «Громадське» взяли в Минске интервью у его матери Людмилы Шеремет. С разрешения коллег «Медуза» полностью публикует его текст.

— Людмила Станиславовна, прошло два года с гибели Павла, как вы себя чувствуете?

— Как и в первый день, когда узнала, что он погиб. Ничего не изменилось. Какие это могут быть чувства? Чувство огромной потери самого близкого человека, своего ребенка.

— Изменилась ли ваша жизнь за это время?

— Внешне все осталось прежним. Единственное, я ушла с работы: возраст. Хотя очень признательна сотрудникам, руководителю, который сделал все, чтобы я как можно дольше работала. А внутренне, конечно, изменилась. Такое впечатление, что я живу в вакууме. Все, что происходит, проходит мимо меня, а я в надутом мыльном пузыре и только созерцаю поток жизни, людей и то, что вокруг.

— Есть что-то, что вас поддерживает внутренне?

— Если я продолжаю жить, значит, Господь для чего-то оставил меня. Я рада за внуков, за их успех — они талантливые, умные люди. Рада, что у них все хорошо, потому что это тоже моя жизнь. Радуюсь близким и благодарна родным и друзьям, которые меня поддерживают. И просто малознакомым людям, которые тепло ко мне относятся.

— Как ваши внуки адаптировались к этой ситуации?

— Разве можно к такому адаптироваться? Они живут с этой потерей. Им, конечно же, не хватает отца. Они все были очень дружны и любили Павла.

— Если говорить о признании его заслуг, думали ли вы, может быть, премию учредить? В Беларуси или Украине.

— В Беларуси есть сайт «Белорусский партизан» — это его проект, его дело, часть его жизни. В Польше есть фонд имени Павла Шеремета в поддержку и защиту журналистов России, Украины, Беларуси и Польши. А в Украине, по-моему, в прошлом году вручали какому-то журналисту премию имени Павла Шеремета.

— Вы дважды встречались с президентом Украины. О чем вы говорили?

— Это были, конечно, непростые встречи для меня, и думаю, что и для Порошенко, и для всех ответственных за следственный процесс тоже. Петр Алексеевич все время говорил о том, что «это дело моей чести и я действительно хочу, чтобы его раскрыли». Я ему верю.

— Вы продолжаете общаться с украинскими чиновниками?

— Нет. У нас есть адвокат, с которым я один раз встречалась где-то полгода назад, если не больше. Его присутствие и высокое профессиональное стремление к работе в этом деле вселяет надежду.

— Вас держат в курсе расследования?

— Нет.

— Как вы думаете, почему убийцы Павла еще не найдены?

— Не знаю. Мне не хотелось бы, чтобы пострадал кто-то невинный из-за того, что у них либо не получается, или есть какие-то другие причины, чтобы не раскрывать это дело. Потому что такие прецеденты есть. Мне просто интересно, кто же этот человек, кто так боялся [Павла]. Как надо было бояться и ненавидеть моего сына, чтоб взять и вот так, зверским образом, лишить жизни?

— Вы видели расследование «Громадське»?

— Да, конечно, и я очень благодарна ребятам, которые проделали огромную, серьезную и, я бы сказала с сегодняшних позиций, небезопасную работу.

— Журналисты смогли провести такую работу, а люди, которые вели следствие…

— Вот это не ко мне. Есть такой вопрос, но я на него не отвечу.

— С Петром Порошенко вы встречались до или после выхода фильма?

— И до, и после. И я не говорила с ним об этом фильме.

— И он не упоминал?

— Нет. Я единственное, что спросила: «Вы — гарант, говорите о том, что это дело вашей чести, и хотите, чтобы оно было расследовано. А вот господин [министр внутренних дел Украины Арсен] Аваков сказал, что это очень серьезное дело и оно относится к тем 7% дел, которые вообще не раскрываются». То есть я поняла, что это дело просто не будет раскрыто. Вот и все.

— Но если журналисты смогли такого добиться, они даже вычислили номер машины…

— А вот это уже к следователям вопрос, к прокуратуре, которые должны были бы на него ответить. Они говорили: «Да, мы проводили расследование, что вот машина, и тот человек, который там был, — это был охранник кого-то». Но вообще это выглядит несерьезно. На мой взгляд, хотя я не профессионал.

— Что нужно сделать украинской власти, чтобы ускорить расследование?

— Мне кажется, что только воля. Точнее, желание раскрыть это дело.

— У вас остались вопросы к следствию?

— Нет. Не хочу больше с ними что-либо обсуждать. Не хочу!

— Почему?

— Это риторический вопрос! Теперь уже у меня нет к ним вопросов. «Почему вы не раскрываете дело?» Что они ответят? Что это дело их чести, они стремятся! Но — не могут.

— Какой бы вы хотели справедливости?

— Что значит «какой справедливости»?

— Если убийц найдут, чего бы вы для них хотели?

— Вы знаете, нет моего сына. И мне не так важно, что будет с виновными. Пусть их накажут согласно закону. Мне чужой жизни не надо.

— Ваше самое яркое воспоминание о Павле?

— У меня все воспоминания яркие. Самое яркое — его рождение: очень красиво, с поднятой рукой, и мне сказали, что он просалютовал этой жизни. Я очень любила его, а как иначе? Родители по-другому не могут.

Я с удовольствием и сейчас смотрю его лекции. Он как-то меня пригласил на одну. Поначалу все сидели и [смотрели] в компьютеры. А потом я видела, как закрывались эти компьютеры, как поднимались лица, как загорались глаза. Я потом говорю: «Пашка, тебе надо работать преподавателем. Ты прекрасно держишь аудиторию. Ты интересные вещи красиво рассказываешь». Он сказал: «Ну, мама, может быть, потом. Пока я еще не готов. Я еще их могу и придурками назвать, а этого нельзя делать».

Я с ним разговариваю, что-то рассказываю, советуюсь, прошу помощи. У него было такое выражение: «Мамуська, не рви сердце». Поэтому я стараюсь не плакать, но это не всегда получается.