Советский балалаечник Михаил Рожков умер, чуть-чуть не дожив до ста лет. Его называли «Паганини русской балалайки»

18 июня в Москве умер советский балалаечник Михаил Рожков — не дожив двух месяцев до своего столетия. Он прошел со своей балалайкой Вторую мировую, был солистом в военном оркестре и озвучил полсотни советских фильмов. Выдающийся дирижер XX века Герберт фон Караян называл его «Паганини русской балалайки». Рожкова похоронили на Троекуровском кладбище 23 июня, в Международный день балалайки.

Михаил Рожков родился в 1918 году — восьмым и самым младшим сыном в семье. Вырос на берегу Оки: сбегал из школы, переплывал реку и весь день гулял по городской ярмарке в Нижнем Новгороде. Рожков вспоминал, что после Гражданской войны не хватало еды и денег — и они с ребятами воровали с проезжающих с завода обозов дрова и сахар. А летом — арбузы с барж, плывущих из Астрахани вверх по Оке. «Мы, в общем-то, хорошие ребята, но есть-то надо было чего-то дома. Был такой не детдом, а пионердом. Нас подбирали в этот пионердом — там мы должны были проводить все время после школы». Именно там Рожков научился играть на музыкальных инструментах. А после окончания школы поехал в Ленинград и поступил на класс домры в Музыкальное училище имени Римского-Корсакова.

Там, в коридоре училища, он впервые услышал, как будущий народный артист СССР и преподаватель Государственного музыкального педагогического института имени Гнесиных Павел Нечепоренко играет на балалайке. «Когда он услышал игру Павла Ивановича, то попросил педагога Владимира Домбровского перевести его тоже на балалайку, чтобы он стал вторым Нечепоренко», — вспоминает в разговоре с «Медузой» близкий друг Михаила Рожкова, балалаечный мастер и реставратор, председатель «Союза мастеров национальных музыкальных инструментов» Валерий Гребенников. Но Домбровский ответил: «Ты будешь не вторым Нечепоренко, ты будешь первым Рожковым».

Михаил Рожков считал, что у них с Нечепоренко был свой, уникальный стиль игры. Заниматься порой было негде — и музыкантам приходилось ютиться на лестнице или в подсобных помещениях. «Всегда, где слышали балалайку, говорили: „Кто же это играет, Рожков или Нечепоренко?“ Мы оба звучали мощно, полно. Все остальные балалаечники в училище нас узнавали, потому что они как-то царапали, а у нас чистейший звук с ним был», — рассказывал Рожков.

После музыкального училища Рожков стал солистом балалаечного оркестра в Краснознаменном военном ансамбле — а через два года началась Вторая мировая. Сначала Рожков с балалаечным ансамблем выступал на вокзалах, провожая солдат на войну, а потом их распределили на Калининский фронт. В биографии «Балалайка — моя жизнь» Рожков рассказывал, как их оркестр — по мере продвижения фронта — прошел всю войну вместе с солдатами и выступал для них прямо перед началом боев. После выступлений музыканты помогали выносить раненых с поля, а Рожков, велосипедист и лыжник, возил донесения в штаб.

Выступать приходилось в любых условиях, в том числе в медсанбате, задыхаясь от трупного запаха. «Я был бледный, ведущий бледнел — все бледные были. Это очень трудно, трупный запах страшный. Гной. Я сыграл пьесу — задохнулся. Вышел, отдышался — иду вторую пьесу играть. А бойцы раненые слушают с удовольствием: „Играй, играй еще, играй повеселей!“» — вспоминал Рожков. По его словам, особенно трудно было зимой, когда пальцы промерзали до костей, а струны лопались на морозе.

Концерты проходили на опушке леса, прямо около орудий, на батареях. Часто музыканты выступали с кузова грузовика. Возили с собой настил для танцоров — три доски. «Наш концерт всегда был для них [солдат] праздником. Они говорили нам: „После вашего концерта мы фрицам такой концерт зададим, что они нам пятками аплодировать будут!“ Музыка укрепляла боевой дух солдат, давала им энергию для следующих боев. И в этом смысле балалайка часто была похлеще оружия», — вспоминал Рожков.

После войны Михаил Рожков переехал в Москву, женился, стал артистом Москонцерта, а в 1948 году поступил в Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных. После окончания учебы его пригласили работать там педагогом. Выпускница Гнесинки и заслуженный работник культуры России Наталия Рыбалкина вспоминает в разговоре с «Медузой», что выдержал он лишь полгода: признавался, что преподавание — не его. «Рожков был по-настоящему народным артистом. Он доносил музыку до простых людей и нес русскую культуру за рубеж. Когда был железный занавес, его выпускали. По большому счету он делал не менее важную работу, чем Павел Нечепоренко. Тот занимался профессиональным образованием для балалайки, а Рожков популяризировал этот инструмент», — говорит Рыбалкина.

Рожков участвовал в сборных концертах с Леонидом Утесовым, Ольгой Воронец, Людмилой Зыкиной, его балалайка звучала в полусотне советских фильмов — включая тему Лизы Бричкиной в «А зори здесь тихие».

Его первого партнера по балалаечному дуэту, Геннадия Быкова, с которым они вместе вернулись с фронта и жили в одной коммуналке, арестовали в 1949 году. Рожков вспоминал, как ночью пошел в туалет и увидел, что дверь в комнату Быкова открыта. «Я говорю: „Гена, ты почему не спишь?“ А из комнаты выходит сотрудник КГБ и говорит: „Он уже внизу, в машине“. А потом его посадили. Сажали ведь ни за что! Он выпьет — и начинает анекдоты рассказывать. А потом он даже меня стал подозревать, что это я его продал!» — рассказывал Рожков в своей биографии.

Со своим следующим дуэтом — с гитаристом Георгием Миняевым — Рожков объездил не только весь СССР, но и Европу. На гастролях в Париже Рожков узнал, что им с Миняевым было присвоено звание народных артистов России. «Ну и я пошел в аптеку, купил спирт, развел его в ведре и весь ансамбль, с которым приехал в Париж, напоил», — вспоминал Рожков.

Балалаечник Алексей Архиповский рассказал «Медузе», как во время своей учебы в Гнесинке в 80-х впервые увидел Рожкова. «Запомнился тогда его спор с профессором Нечепоренко о том, кто лучше укладывает фрак в гастрольный багаж. Его большие руки на струнах, его звук и странные приемы игры, — говорит Архиповский. — Помню, что никто из балалаечников не мог понять, как он это делает. Неправильно он играл, не так, как учат, а в результате — получается музыка». По словам Архиповского, во время выступлений Рожкова все музыканты, ожидавшие своего выхода на сцену, шли слушать его выступление со словами «посмотрим, что будет».

Алексей Архиповский рассказал «Медузе» и о том, какое впечатление игра Михаила Рожкова произвела на Герберта фон Караяна. «Виктор Дубровский вспоминал, как плакал Герберт фон Караян на концерте Рожкова, как рассматривал его балалайку, не понимая, как может этот незатейливый инструмент рождать такие эмоции. Потом я сам играл что-то из его репертуара и пытался повторить, и отчаивался, и настаивал, и сдавался. Уникальное — неповторимо!» — говорит Архиповский.

Михаил Рожков не переставал играть до 99 лет: старался каждый день репетировать по несколько часов, а на всех концертах и юбилейных вечерах выступал со своим неизменным аккомпаниатором на гитаре — второй женой Надеждой Рожковой (она не общается с журналистами и не смогла поговорить с «Медузой»).

Французский концертирующий балалаечник и кавалер ордена Искусств Французской Республики Николай Кедров в комментарии «Медузе» вспоминает Рожкова как человека огромной энергии, с открытым, простым и большим сердцем. «Я помню, как однажды, после репетиции с оркестром имени Осипова, он меня пригласил к себе домой поесть, — говорит Кедров. — Я обрадовался, но сказал ему, что мне обязательно надо поспать перед концертом, и объяснил, что придется отклонить его приглашение. Он мне ответил: „Я тебе постелю на диван, и пока спишь, я приготовлю обед“. Что и сделал великий музыкант для малознакомого ему парня на 45 лет моложе его. Вот какой он был, Рожков».

Квартиру Рожкова его друзья и коллеги называют музеем балалайки. По словам Наталии Рыбалкиной, на стенах в его квартире нет свободного места — везде фотографии, подарки, картины, музыкальные инструменты, а под коврами на полу хранятся афиши. При этом последние 25 лет сам Рожков играл только на одном инструменте — балалайке работы Семена Сотского, умершего в 1950 году. «Это инструмент фантастической красоты тембра, который волнует тебя уже на первых аккордах, — говорит балалаечный мастер и реставратор Валерий Гребенников. — Один аккорд — а тембр уже дает такой русский колорит». Он надеется, что балалайка Сотского, которая принадлежала Рожкову, станет экспонатом настоящего музея.

Как вспоминают знакомые Рожкова, почти до своей смерти он был в прекрасной форме, ничем не болел и каждый день гулял один — час или полтора. Когда ему стало тяжело выходить на улицу, друзья и коллеги решили купить ему беговую дорожку — чтобы он ходил дома. «За столом он поднял тост благодарности тем людям, которые собрали деньги на покупку этой дорожки. Там было человек 40, наверное, — вспомнил в разговоре с „Медузой“ Гребенников. — Он вообще был искренний и открытый человек. Он не стеснялся показаться слабым. Но при этом всегда старался держать марку очень высоко».

В апреле 2018 года Михаил Рожков попал в московскую клиническую больницу № 1 Управления делами Президента РФ — ему стало плохо с сердцем. Каждая неделя его лечения обходилась примерно в 300 тысяч рублей. К 9 мая задолженность за лечение была больше миллиона рублей, что было неподъемной суммой для балалаечника-пенсионера и его семьи. Деньги собирали всеми силами — и с помощью благотворительного концерта в зале имени Гнесиных, и в соцсетях. После поста в фейсбуке и при участии руководства больницы Рожкова перевели на бесплатное лечение. Вскоре его состояние стабилизировалось — но ненадолго.

«Пятилетки — и я в них участвовал. Война — и я в ней. Ну что сделаешь. Такая судьба нашего поколения. Трудная судьба, но интересная. Но я продолжаю свою линию, какая бы она у меня ни складывалась. Я считаю, что я счастливый человек. Я с этой с балалаечкой моей прошел огни, и воды, и медные трубы», — говорил сам Рожков.