«Самокопание — ложный путь, оно только крадет крупицы времени» Интервью онколога Андрея Павленко. Он заболел раком и будет вести блог о том, как лечится

В марте 2018 года 39-летний хирург-онколог, руководитель Онкологического центра комбинированных методов лечения из Санкт-Петербурга Андрей Павленко узнал, что сам болен раком желудка в тяжелой форме. Павленко решил не просто сам участвовать в своем лечении — он будет вести видеоблог и записывать подкасты и публиковать их на сайте издания «Такие дела». В интервью «Медузе» Павленко рассказал, что делает это для того, чтобы люди больше поняли про онкологию и меньше стали ее бояться.

— Как вы узнали о том, что у вас рак?

— Меня стали мучить боли в области желудка, особенно если я не успевал вовремя поесть и еще по ночам. Обычно это симптомы язвы либо гастрита. Ожидая услышать один из двух диагнозов, пошел делать гастроскопию — а потом попросил врача записать видео процедуры мне на диск. Посмотрел эту запись на своем компьютере дома и увидел, что у меня на желудке опухоль. Она распространяется на большую его часть, уже пошли метастазы в окружности желудка. Так я понял, что у меня агрессивная форма рака желудка; через сутки услышал подтверждение этому от коллег.

Я сразу же договорился о проведении компьютерной томографии и выяснил, что у меня уже как минимум третья стадия. Это значит, что в лучшем случае у меня есть 35-процентный шанс прожить еще пять лет. В тот день я пришел домой и сказал жене прямо: «Анют, у меня рак». От детей тоже не стал делать тайну: «У папы опухоль. Папа будет ее лечить».

— Тяжелее слышать такой диагноз, если ты врач и ясно представляешь все последствия?

— Когда коллеги в первый раз сказали, что у меня рак, у меня пробежала дрожь по телу, обдала горячая волна от головы до ног — это шок. Но по большому счету уже через несколько минут я пришел в себя — и точно понимал, что нужно делать дальше. Думаю, врачу узнать о таком диагнозе психологически труднее, потому что он уже видел своими глазами все осложнения, разговаривал с терминальными больными, а значит, ясно понимает, что столкнется со всем этим и сам.

Впрочем, чем более человек информирован о вариантах эффективного лечения, тем он спокойнее. Хорошо информированный больной, как правило, готов ко всем сложностям, которые будут ожидать его на пути. Другой вопрос, что в России информированы пациенты очень скудно. Врачи уделяют больным вдвое меньше времени, чем те в этом нуждаются. В пятницу я узнал свой окончательный диагноз, а в понедельник ко мне от других врачей на прием пришли за вторым мнением минимум три человека с раком желудка — все они смутно представляли свое положение и перспективы.

— Вы полностью доверите свое лечение коллегам или и сами принимаете в нем участие?

— Все тактические решения, которым пациент должен следовать, должны приниматься на мультидисциплинарной комиссии. В ней должны быть химиотерапевты, хирургические онкологи, лучевые терапевты, морфологи и лучевые диагносты. Хорошо взвесив все данные пациента, они должны принять то решение, которое для него будет наиболее эффективным.

Впрочем, мультидисциплинарная комиссия, о которой я говорю, работает далеко не во всех онкологических центрах — даже в хороших. Очень часто этот стандарт не выполняется: хирурги тянут на себя одеяло и забирают пациента сразу к себе. Хотя порой необходимо сначала выполнять химиотерапию — как в моем случае.

Из-за того, что я знаю все стандарты лечения и понимаю, с чего лучше всего начинать, эта комиссия очень быстро провела совещание — только это произошло в моей голове. Я самостоятельно принял решение начать с химиотерапии. Позже это решение поддержали многие мои друзья-хирурги и химиотерапевты. Сейчас мне уже провели первую химиотерапию.

— Какой план лечения вы себе составили?

— Решил сначала провести себе четыре химиотерапии и только потом уже сделать операцию. На третьей стадии в моем случае начинать с хирургии нельзя, поскольку мы в этой ситуации ухудшим шансы на выживание больного. То есть меня самого.

— Как вы выбирали учреждение, в котором будете проходить лечение?

— Выбирал между двумя онкологическими учреждениями и остановился на том, где работает много моих друзей и знакомых, — психологически мне так проще проходить химиотерапию. Коллеги заходят ко мне по-дружески, мы общаемся.

— То, что случилось, кажется вам несправедливым?

— Обманывать не стану — я спрашивал себя, почему я и почему так рано. Но на эти вопросы нет ответов. Рак — это просто данность, факт, который есть, и мне уже ничего с ним не сделать. За все время, что я борюсь с раком как врач, через меня прошло около двух тысяч больных. Справедливо ли было то, что с ними это произошло? Конечно, нет. Лучше ли было бы, если бы вместо них раком заболел какой-нибудь ужасный террорист? Наверное. Но вся штука в том, что рак не выбирает себе жертв, он просто появляется в теле — и нужно как-то с ним жить. Самокопание — ложный путь, оно только украдет крупицы времени. Лучше принять ситуацию скорее и действовать.

— Что вы сделали сразу после того, как узнали диагноз?

— Я посчитал, что при пессимистичном варианте развития событий мне осталось жить всего два года. Поэтому первым делом я заморозил все свои планы на долгие годы и составил список краткосрочных целей. У меня трое детей, старшей дочке 13 лет, самому младшему на днях исполнится годик. Главное для меня сейчас — финансовая стабильность моей семьи. Я хочу закрыть все кредиты и завести для них что-то вроде счета в банке. Еще полтора года назад я начал развивать онкологическое отделение в Клинике высоких медицинских технологий имени Пирогова в Санкт-Петербургском государственном университете. Сейчас я добился там хороших результатов в лечении пациентов, и мне очень важно, чтобы этот проект не заглох. Я уже взял туда на работу человека, который будет заниматься моим направлением, если — или когда — я совсем выпаду. И еще я хотел бы в ближайшие годы получить результаты в рамках своих научных проектов.

А еще я решил вести публичный блог — обо всем. И о том, что будет со мной происходить, и о проблемах онкологии в целом.

— Почему вы вообще решили завести этот блог?

— Я это решил на третий день после того, как мне поставили диагноз. Я уверен, что информация для больных должна быть открытой, поэтому я буду рассказывать о том, что чувствую после химиотерапии, к чему готовиться во время проведения агрессивной химиотерапии, как бороться с осложнениями. У меня самого вот несколько дней назад началась нейтропения — осложнение после химиотерапии, которую я перенес; буду рассказывать, как с ней бороться.

Еще я затрону в блоге тему раннего скрининга, который очень непопулярен в России. Это не значит, что он помог бы мне избежать заболевания: в мои 39 лет никто не стал бы проходить скрининговое обследование на предмет рака желудка. Но ко мне приходит много пациентов пожилого возраста, которые, вероятно, избежали бы таких осложнений, если бы сделали скрининг раньше.

— Кроме скрининга в сфере онкологии еще есть что изменить?

— Я очень хочу попытаться изменить ситуацию с обучением молодых хирургов. Современные молодые хирурги развиваются не благодаря [ухудшающейся с каждым годом] системе обучения, а вопреки ей. Если взять среднестатистического клинического ординатора, то почти никто из них не умеет того, что должен. Эти люди оканчивают клиническую ординатуру в крупных городах, едут работать в хирургические отделения в регионы — а получается, что только расширяют там кладбище.

— Что вы больше всего хотели бы сказать людям, у которых рак?

— У россиян слово «рак» вызывает панику — люди думают, что их жизнь заканчивается ровно в ту минуту, когда они узнали о заболевании. Но болезнь не должна ставить человека на колени, он должен достойно проживать свои годы и месяцы. Именно жить — не доживать, не существовать, а именно жить, понимаете? Жить полноценно. Это самое мудрое, что можно сделать в этой ситуации, и единственно верное. Больше всего я, наверное, хотел бы донести именно эту мысль. Я бы хотел, чтобы люди относились к раку как к просто хронической болезни.