«Я одна кормилица в семье — для меня важно работать много» Светлана Лобода — о славянских мелодиях, «ВИА Гре» и статусе гей-иконы

Бывшая солистка «ВИА Гры», украинская певица Светлана Лобода в 2017 году стала самой успешной поп-исполнительницей на постсоветском пространстве. Песни «К черту любовь» и «Твои глаза» вошли в десятку наиболее популярных треков русскоязычного iTunes и получили премии главных российских музыкальных каналов, альбом «H2Lo» стал платиновым через неделю после выхода, а сама Лобода — «женщиной года» по версии журнала Glamour. Журналистка «Медузы» Александра Зеркалева поговорила со Светланой Лободой о накопительном эффекте славы и умении создавать хиты.

— Почему вы перенесли концерты в Москве с марта на октябрь 2018 года? У всех билеты на руках, все ждут.

— Сейчас расскажу. В конце прошлого года у нас было большое собрание в коллективе. У нас два главных человека в команде — я и мой продюсер Нателла Крапивина, с которой мы начали нашу творческую деятельность девять лет назад, она же режиссер всех моих клипов. Раз в месяц мы с ней проводим собрания, где обсуждаем, что нужно сделать в ближайшее время, и выстраиваем свой график.

И мы приняли решение перенести концерты на осень. Хотели делать их в «Олимпийском», но потом выбрали «Крокус», потому что Эмин [Агаларов, первый вице-президент группы компаний Crocus Group] — наш хороший друг. Мы поняли, что если оставим те концерты, то ничего нового людям не покажем — просто не успеем подготовиться. У нас был тур в прошлом году до 30 декабря включительно. И ни одного дня выходного, ни одного.

— Каждый день концерты?

— Каждый день. Мой ребенок вообще не видел маму и просил: «Мама, ну пожалуйста, можно хоть один концерт отменить?» Да, это здорово — забирать все премии, но у меня не было не то что личной — никакой жизни. Я не понимала, на каком свете нахожусь, что со мной происходит сегодня, в каком городе я просыпаюсь.

Мы планировали в январе улететь в Америку, отдохнуть там недели две, вернуться и готовиться к «Крокусу». Но сейчас забился график до марта. От работы отказываться нам не хочется, мы позволить себе такого не можем. Тем более я одна кормилица в семье — для меня важно работать, и работать много.

— А когда выйдет новый альбом?

— Мы хотим улететь в марте в Америку на три месяца, записать там альбом. И осенью с новой программой, с новым шоу, с новыми решениями технологическими, которые уже продумывает Нателла, сможем [зрителей] чем-то удивить.

— Сколько времени у вас обычно уходит на запись альбома?

— Прошлый альбом мы писали два года или даже больше. А когда пришло время выпуска, я послушала музыку, которая была актуальна на тот момент, и поняла, что все, что мы записали, неактуально, все это устарело. Я выбросила весь материал и за два месяца написала абсолютно другой альбом с новыми песнями. Мы закрылись в студии и сделали альбом, который стал трижды платиновым за два месяца, который принес нам огромный капитал. Мы же никогда не думали, что на альбоме можно зарабатывать деньги.

Теперь компания Sony, которая тогда была поражена результатами, уговаривает не отдавать так много хитов в одном альбоме. Они говорят: «Вы сливаете альбом. Это неправильно. Нормальный артист делает 15 композиций, из них три хита максимум. А у вас 14 песен, и все хиты, а вы просто их раздаете направо и налево. Так нельзя относиться к музыке». А мы говорим: «У нас этих песен еще знаете сколько? Не волнуйтесь, мы вам следующий [альбом] сделаем не хуже».

— Откуда, кстати, берутся ваши хиты? Кто их пишет?

— На имейл нашего официального сайта, на имейл Нателле и мне в почту люди бросают огромное количество демок. Перед сном у меня процедура — я слушаю демки. Я занимаюсь этим уже на протяжении двух лет, трачу на это 40 минут, когда умываюсь, собираюсь, план пишу на следующий день. Бывает, отслушиваю 30–40 штук в день. Раз в три-четыре дня в какой-то из песен нам что-то подходит: либо куплет, либо лейтмотив. Мы его откладываем, покупаем у автора, а потом комбинируем и собираем готовый трек.

Это бывает иногда длительная процедура. Допустим, для песни «Твои глаза» мы написали четыре аранжировки — песня писалась полгода. «К черту любовь» писалась за месяц, очень быстро. «Парень» — трое разных диджеев делали три аранжировки, а потом это все оформляли в студии наши музыканты.

Все очень по-разному и зависит от того, какая композиция, какое направление, какие я хочу инструменты использовать, какая сегодня музыка актуальная.

— Что значит «музыка, которая сегодня актуальная»? Что вы слушаете, чтобы понять, что актуально?

— Я смотрю все хит-парады и отслушиваю песни из них. У меня каждый месяц составляется плейлист.

— Сами составляете?

— Да. Плейлист по топ-хитам всех радиостанций, по iTunes, американскому, британскому и российскому. И я анализирую, какое звучание актуально, что в трендах, обсуждаю это с моими музыкантами, с аранжировщиками. Их у меня очень много и в Украине, и в России.

Когда у нас появляется песня, мы сразу обсуждаем, что мы хотим. Я говорю направление музыки, в котором эту песню нужно делать: быстрый темп, медленный темп, хотим мы живые инструменты или хотим электронику. Исходя из этого, мы двигаемся дальше, дальше развиваем песню.

— Вы делаете эти песни по каким-то правилам или интуитивно?

— По ощущениям. Всю жизнь так и было, хотя я оканчивала музыкальную школу по классу фортепиано и дирижирования, и в музыкальной грамоте я понимаю.

— И вокальное образование у вас есть?

— Да, и еще я на гитаре играю немножко, и на барабанах. Но это не всегда помогает музыканту. Больше получается, когда доверяешься своей интуиции.

— Среди ваших авторов есть известные музыканты? Я читала, что вы в свое время у Дмитрия Монатика за какие-то смешные деньги купили песню.

— Много лет назад нам прислали песню «40 градусов», она тогда называлась «Нравится». Она была сыграна под гитару. Я дала послушать песню Нателле, Нателла сказала: «Нет, мы покупать ее не будем. Мы с ней никуда не вырулим, невозможно». Я ее уговаривала купить песню за 500 долларов. Она сказала: «Нет, можно купить за 300, и ни копейкой больше».

В итоге мы сторговались с Димой Монатиком, который был в тот момент неизвестным артистом, неизвестным композитором, он только что приехал в Киев и пытался свои песни продавать артистам. Я все-таки приобрела эту песню за 500 долларов, отправила аранжировщикам, и в течение года мне прислали восемь аранжировок. Через несколько месяцев я получила аранжировку со скрипками. И поняла, что теперь это будет работать. Мне кажется, именно с этой песни началась достаточно осознанная наша взрослая сольная карьера.

— А вы сами поняли, что произошло за последние два года? Почему так выстрелила ваша музыка?

— Даже год, не два. Это все история накопительная. Для всех вокруг это произошло в течение полутора-двух лет, а у нас был очень долгий путь. Моя сольная карьера началась 12 лет назад, до этого три месяца была группа «ВИА Гра». До этого был мюзикл «Экватор» в Киеве, там я была главной героиней. До этого группа «Капуччино», в которой я проработала три с половиной года. То есть с 15 лет я на сцене.

Поэтому когда мне сейчас говорят: «Ой, вы так быстро и стремительно прославились! У вас такой успех колоссальный!» — я думаю: «Господи, вы просто не знаете, что за длинный, трудный, невозможный путь мы прошли».

— Но что стало толчком к этому самому колоссальному успеху?

— Мы [в 2014 году] записали песню «Пора домой», принесли на радиостанции в России. И ее не взяли — сказали, что это не хит. Мы очень расстроились, потому что до этого мы принесли «Революцию», а до этого «40 градусов» — и нам говорили: «Очень сложная музыка. Нужно писать что-нибудь попроще, а это не будет пользоваться спросом». Мы разочаровывались и разочаровывались, потому что это длилось на протяжении пяти лет. Мы долбили в одну и ту же точку.

Когда мы [в 2016 году] записали песню «К черту любовь», мы уже были настолько разочарованы во всем, что решили — ну его на фиг, не хотим больше заниматься продвижением в России и других странах. Не получается, не берут — значит, будем работать только в своей стране, где нас любят. Но, конечно, у нас всегда была задача расширять горизонты — любому артисту хочется, чтобы его публика жила во всем мире.

«К черту любовь» мы даже не отправляли на радиостанции. Мы ее бросили в Сеть — как будет, так и будет. И внезапно через месяц произошел бум, эта песня стала номером один в хит-парадах — в Белоруссии, в Казахстане, в России и, ясное дело, в Украине. И я поняла, что все зашевелилось. Как будто мы проломили какую-то дверь, а потом уже были «Твои глаза» — окончательный выстрел в голову, который всех убил.

— Как вам кажется, поп-музыка на русском языке — это экспортируемый продукт?

— В основном, конечно, для эмигрантов. И надеяться, что ты сможешь работать за рубежом полноценно, не нужно, потому что у нас другая ментальность, мы по-другому воспитаны. Если ты хочешь жить в Америке и работать для американской публики, приезжай туда, когда тебе 10 лет, учись там, получай нужное, правильное образование, впитывай в себя все, что связано с культурой страны, — иначе невозможно.

Мы не тешим себя надеждами, что можем быть популярны в Америке. Мы можем быть популярными для эмигрантов, для наших туристов, и этого достаточно, потому что их очень много. И не только в Америке, а по всему миру.

— А как же спрос на русскую культуру во всем мире?

— Наши славянские мелодии и гармонии как таковые никому, к сожалению, не нужны. И мы все-таки еще стремимся подражать американцам. Послушайте музыку, которая у нас звучит на всех молодежных станциях. Все новоиспеченные молодые группы и исполнители стараются подражать именно американской музыке. Даже история с дикцией и с тем, что никто не проговаривает слова четко. Это такая тенденция, веяние. Оно уйдет, но пока оно очень актуально. И каждая [русскоязычная] группа, которая появляется, похожа на предыдущую, их невозможно различить.

Я только что была на Love Radio, там играл плейлист, где было порядка шести композиций. Все модно звучащие, хороший саунд, классно барабаны звучат, синты правильно подобраны. И они все одинаковые.

У меня есть проблема: я не слышу музыку целиком — я раскладываю ее на звуки и все слышу по отдельности. Точно так же, когда мы приходим в кино с Нателлой, мы видим, как каждая сцена снималась, сколько здесь света стоит, какой это длинный план, сколько нужно было всего сделать для того, чтобы длинный план произошел.

— Я недавно для себя открыла, что вы, оказывается, киноман.

— Относительно. Не могу сказать, что большой киноман, но стараюсь смотреть все интересное, что выходит, и очень люблю русское кино.

— Как вы вдруг решаете, что вам нужно посмотреть всю фильмографию, например, Звягинцева?

— У меня есть Нателла. А Нателла — большой любитель кино, она смотрит по три фильма в день. И она делает папки из лучших фильмов, которые мне нужно просмотреть. Когда я выезжаю на отдых, она говорит: «Тебе нужно посмотреть это и это». Я все смотрю. Из последнего нас очень тронула, конечно, «Аритмия» — прекрасная режиссура, ощущение происходящего, будто у тебя вот прямо за дверью, прямо рядышком с тобой.

«Движение вверх» мне тоже понравилось. Это очень мотивирующее кино для сильных людей. Я понимаю, что оно коммерческое, но оно очень хорошо сделано. И потом Машковым невозможно не впечатляться — он великий актер. Смотришь на него и думаешь, что же будет дальше, — нет среди молодежи таких актеров. Но зато театральная школа у нас хорошая.

— Вы ведь еще и в театр ходите. Я, например, недавно увидела у вас в инстаграме фотографию из петербургского БДТ.

— Я люблю [Константина] Богомолова, мне его «Братья Карамазовы» очень понравились. Там у него такие инсталляции, столько всего можно почерпнуть для себя. У нас с Нателлой есть мысль сделать концерт не так, как мы привыкли — шоу, свет, — а так, чтобы была постоянная смена мизансцен, чтобы каждая песня была отдельной историей, которая рассказывается в определенных декорациях, как в театре.

[Кирилла] Серебренникова очень люблю, и его «Кафку» особенно. В «Гоголь-центре», мне кажется, очень талантливые люди работают и очень свободные. Это мой любимый театр.

— Как вы воспринимаете все, что сейчас происходит с Кириллом Серебренниковым?

— Я не знаю изнутри ситуацию. Я вижу только снаружи, и она мне кажется абсурдом. И, конечно, сложно принять то, что такой талантливый человек, который столько всего производит постоянно, сейчас сидит в заточении, ничего не может сделать. Для художника, для артиста это большая беда.

— Вы не знакомы с Кириллом лично?

— Нет, мы не знакомы лично, но я знаю его постановки. И этого предостаточно.

— Вы можете представить, что вдруг не можете быть певицей и надо заниматься чем-то еще?

— Даже не хочу об этом думать. Не рассматриваю такой вариант, потому что ничего не умею. А все, что я делаю, происходит на эмоциях, на энтузиазме — когда я выезжаю на отдых, он заканчивается через неделю. Вся моя команда мечтает об отпуске, который у нас будет длиться два месяца. Но они знают, что через неделю я появлюсь в нашей группе в WhatsApp и начну отсматривать концерты и раздавать чертей всем, кто неправильно сыграл.

— Вы все свои концерты пересматриваете?

— Конечно. С сольными концертами это происходит ежедневно. Если у нас тур, каждую ночь после концерта я отсматриваю все выложенные в инстаграме видео и пишу, кто сыграл не ту партию, у кого полная лажа с нотами, где бас-гитара с гитарой не подружились. Но вообще у нас команда лучших ребят на сегодняшний день. Они молодые, немножко бесшабашные, но они понимают, чем занимаются и что их руководитель достаточно жесткий человек.

— Это вы или Нателла?

— И я, и Нателла. Внешне Нателла жестче, но все наоборот, если честно. У нас рулит в большей степени Светочка, потому что если чертей давать — то всегда Света.

Я буквально вчера думала: «Господи, я им начитываю столько аудиосообщений!» Аудиосообщения — это беда. Когда ты на эмоциях их записываешь — это, конечно, катастрофа. Так что я желаю, чтобы аудиосообщения, которые я иногда отправляю моей команде, когда даю им чертей, никогда не попали в Сеть.

— Вы реагируете в соцсетях на злые и обидные комментарии?

— С большим удовольствием реагировала, но не могу себе больше позволить: мне не разрешают, говорят, что этого лучше не делать, потому что потом [в СМИ] появятся ненужные статьи. Благодаря соцсетям, конечно, больше доступа к артисту, люди проявляют так себя, реализовываются, самооценку повышают. Дайте им возможность это делать. Почему нет? Ничего страшного.

Главное, чтобы ты понимал, что ты делаешь и для чего. Я люблю свою профессию, свою команду, Нателку — как продюсера, как человека, который является моим партнером по жизни уже много лет и который выдает мне из своей сумасшедшей головы огромное количество идей. В свое время она придумала программу «Орел и решка», сейчас она занимается кино. И у нее еще большая судьба впереди, еще большой путь.

— Кажется, за последние несколько лет тип сексуальности, который сейчас нам транслируют и музыка, и телевидение, сильно изменился. Как вы меняли ваш сценический образ?

— Ну, я повзрослела. У меня шесть лет назад появилась дочь. Нормальный артист всегда находится в состоянии трансформации. В начале пути тебе хочется доказать, что ты все можешь, что ты такой красивый, у тебя такие длинные ноги. Ты рвешь на себе рубашку, чтобы тебя услышали. У меня сначала была группа «ВИА Гра», которая провоцировала все время, и это была чрезмерная откровенность, она не нужна. Но тогда это было актуально, а я была маленькая девочка и ничего не понимала.

А сейчас это не нужно: сейчас делай классную музыку, делай крутые шоу, будь лучшим артистом в своей сфере — и тебя будут за это уважать. Да, ты можешь дополнять это красивыми нарядами, сексуальными, но все равно ты должна понимать, где твоя грань.

— Но при этом музыка, мне кажется, у вас довольно чувственная.

— Да. Мне бы хотелось, чтобы было именно так. Я к этому стремлюсь. Думаю, что чувствительные люди, те, которые копают немного глубже, должны это ощущать.

— Вы ощущаете какое-то давление из-за того, что постоянно навязываются разные стандарты красоты?

— Я скажу вам так — я не считаю себя красивой женщиной и никогда не считала. В юности мне казалось, что я очень симпатичная. Но когда я смотрю фотографии из моей юности, думаю: «Господи, какая стремная толстенькая еврейская девочка».

Я понимаю, что мы всегда заблуждаемся по поводу самих себя, что это все очень субъективно, но у меня огромное количество комплексов, которые пошли с юности. Однажды в старый Новый год я упала в стекло и разбила себе лицо, и у меня не было половины носа. Его пришивал пьяный доктор, у меня был огромный шрам, появилась горбинка, и я всю жизнь комплексовала из-за того, что у меня большой нос. Но со временем ты учишься с этим жить, понимаешь, что тебе, например, просто нужен правильный свет: Марлен Дитрих в свое время сама выставляла себе свет, чтобы правильно подчеркнуть скулы.

Много лет назад я думала, что мне нужно обязательно прооперировать нос и сделать его меньше. Но я понимаю, что нос — это моя харизма. А если я что-нибудь изменю и оно не так срастется, есть опасность превратиться в страшную женщину, переделанную пластическими операциями.

— Вы часто говорите, что боитесь старости. Почему?

— Потому что если в старости со мной не будет рядом человека, который смог бы ее со мной разделить, мне будет очень одиноко.

— У вас нет такого человека сейчас?

— Я со временем смогу понять, тот ли это человек. Артисты сложные существа, особенно женщины. С ними жить непросто. И тут нужно быть человеком определенного психотипа, с определенным складом ума: много понимания должно быть, выдержки как минимум, жены все время нет дома. Люди, с которыми у меня длительные отношения, — это люди из моей среды, это творческие люди. Музыканты, артисты — те, о которых вы никогда не узнаете.

— Вам комфортно сочетать личные и рабочие отношения?

— Тяжело очень, потому что отношения нужно выстраивать, ими нужно заниматься постоянно. А я фанат своего дела, очень люблю свою работу, поэтому вся моя энергия уходит только в одно русло. А мужчина всегда требует, чтобы ему хоть немножко досталось. И женщина, которая приобретает счастье в личной жизни, всегда теряет позиции в карьере. Это было всегда, это закон. По-другому быть не может.

— Погодите, вы работаете с 17 лет, обеспечиваете свою семью, у вас блестящая карьера. Вы не считаете себя феминисткой?

— Я бы не хотела это культивировать. Я считаю, что в мире очень многое поменялось — и поменялось неправильно. То, что женщина стала такой сильной, не является чем-то хорошим. Просто так получилось. Я очень надеюсь, что мы вернемся на круги своя и мужчина будет главным.

— Ощущение власти вам не нравится?

— Это неправильная энергия, она не так работает. Обычно такие женщины не могут быть счастливыми. Они крутые, сильные, на них все равняются — а что толку, если она несчастна в личной жизни, если у нее нет человека, на которого она может опереться?

Я, допустим, понимаю про себя, что я очень закрыта и многих от себя отталкиваю. К сильным женщинам всегда боятся подойти, потому что по ним видно, что они все могут сами. Вот такие женщины, как Алла Борисовна [Пугачева], — это же просто гора! Когда они приобретают личное счастье спустя так много лет, это нужно охранять и оберегать.

— К слову о женщинах, к которым не подойти. Что странного делают ваши поклонники? Они же все равно пытаются к вам пробраться.

— Недавно после концерта у моей гримерки встал человек, который был немного выпивши, и кричал: «Света! Выйди ко мне! Выйди ко мне!» Это был какой-то олигарх. Он стоял с двумя охранниками и рвался ко мне в гримерку. А у меня свои охранники, которые объясняли ему тактично, что нельзя к артисту. И он очень долго повторял: «Пусть она выйдет и скажет, что нельзя. Я хотя бы спокойно доеду домой». Такие случаи бывают, но я стараюсь не входить в контакт с этими людьми, тем более если они нетрезвы. Просто игнорировать и уходить через черный ход, чтобы меня не дергали.

— Вам нравится ваша репутация гей-иконы?

— Мне нравится очень. Я хотела бы быть ею дальше. Это сильная публика, которая классно поддерживает своего артиста и очень любит. Я не делю людей на [сексуальные] предпочтения, мне неинтересна их личная жизнь. Мне интересно, какие они люди, и я буду идти за своим зрителем, кем бы он ни был, в какой бы он стране ни жил. Моя задача как артиста — петь для людей, которые меня любят.

— Расскажите про свою акцию по борьбе с домашним насилием «Скажи нет насилию в семье». С чего это для вас началось и почему оказалось важно?

— У меня была история с подругой очень неприятная. Спустя много лет я узнала, что ее избивает муж, и это было прямо перед «Евровидением». Я подумала, что «Евровидение» — хорошая площадка, с которой можно об этом поговорить. Мы собрали психологов, организовали горячие линии, по которым женщины могли позвонить и рассказать о своей проблеме. Эта линия действовала все «Евровидение». Какая главная проблема у женщин, которых избивают их мужчины или мужья? Они боятся об этом рассказывать, боятся, что мужья их убьют дома. Они ни мамам, ни подругам ничего не говорят.

Мы приехали на «Евровидение». Я пересеклась с Патрисией Каас — в тот год она представляла Францию на конкурсе, — рассказала ей, что сделала такую акцию. Она сказала, что с большим удовольствием поддержит меня, и мы вдвоем эту социальную акцию вели на протяжении двух лет (Светлана Лобода периодически появлялась на мероприятиях в гриме в виде синяков и ссадин — прим. «Медузы»). Она была очень успешной, мы помогли огромному количеству женщин. Я до сих пор получаю письма с благодарностью за помощь — что сейчас они живут другой жизнью, что у них появились новые семьи, новые мужчины.

— Многие артисты, заработав такой социальный капитал, такую базу поклонников, начинают его вкладывать не только в музыку. В Госдуму, например, идут.

— Мне поступали предложения такого рода, но я всегда отказывалась. Это грязное дело. К сожалению, мы очень маленькие люди, мы ничего не можем по-настоящему решать, а можем быть только пешкой в той или иной игре, поэтому лучше [в политику] не ввязываться и не лезть.

У меня растет дочь, я хочу, чтобы она смотрела на меня и гордилась. Мне не хочется, чтобы она думала: «Господи, чем мама занимается? Зачем ей это все нужно?» Зато я могу своими поступками, своей музыкой нести людям позитив, настраивать их на правильную волну.

— Интересно, что вы хотите нести позитив поклонникам, но при этом любите Звягинцева и Хлебникова.

— Я люблю очень разных режиссеров: и Антониони, и Бергмана, того же Звягинцева. Да, это сложное кино, и тебе иногда грустно от того, что ты видишь. Но ты воспринимаешь это как творчество определенного человека, как его видение, ощущение жизни. И это тебя наполняет — как хорошее, так и плохое. Я не очень люблю комедии, но могу их посмотреть с моим ребенком, ей нравится.

Раньше я любила ужасы, когда была юной, мне нравилось пугаться. Сейчас уже моему ребенку нравятся ужасы, но я запрещаю ей смотреть, потому что она еще маленькая. Хорошей музыке тоже стараюсь ее учить. Вот вчера у нас была лекция о Майкле Джексоне, я показывала ей все клипы. Она говорит: «Мне очень нравится „Thriller“, я хочу учить „Thriller“». Но я сказала: «Нет, сначала выучим „Black and White“, а потом все остальное».

— А можно вернуться в ваше артистическое «детство» — три месяца в «ВИА Гре»? Вы говорили, что вы единственная артистка, которая ушла из «ВИА Гры» без скандала. Остальные уходили со скандалом?

— В основном да, много в прессе разговоров. А в моем случае было непонятно, отчего вдруг девушка взяла и ушла. Изначально, когда я приходила на кастинг, они не объявляли, что это кастинг в группу. Сказали, что Константин Меладзе набирает проект.

— И вы думали, что это сольный проект?

— Да. Костя Меладзе величайший композитор и величайший продюсер. Мне хотелось, чтобы он продюсировал меня, писал мне музыку. Но когда меня через день после кастинга посадили за круглый стол и сказали: «Мы вас поздравляем, вы попали в группу „ВИА Гра“», я была ужасно разочарована. Я сказала, что не хочу быть в группе, потому что уже пела так, знаю, что это не моя история. И Костя сказал: «Если не получится, я тебя спокойно отпущу. Не волнуйся. Контракт будет не важен».

Мы поехали в тур по Азии: Корея, Китай, Индонезия. Я приехала из тура, поняла, что не могу, задыхаюсь. Вообще не мое, не нравится все, что происходит. Я поговорила с Костей, и он меня отпустил. И через месяц уже записала свою первую песню. И по сей день мы с Костей хорошо общаемся, поддерживаем отношения.

— Константин Меладзе рассказывал, что в «ВИА Гру» он старался подбирать девушек из многодетных или неблагополучных семей, потому что они более исполнительные, ответственные, не капризничают. У вас ведь совсем другая история?

— Да, я была исключением. У меня благополучная семья, но абсолютно простые, рабочие родители. К тому же было сразу видно, что я девочка с характером. Костя сказал: «Так, я понимаю, на что мы идем. И понимаю, что мы можем потерпеть фиаско». Через три месяца мы его и потерпели.

— Вы уже придумали, что будете делать и как выглядеть, когда все-таки состаритесь?

— Мне бы хотелось красиво стареть. История, допустим, Мадонны мне не нравится. Мне кажется, она могла бы уже красиво стоять и благородно петь в луче света, а не танцевать в 60 лет в купальнике на последнем издыхании. Со временем можно просто переключаться на другую музыку, по-другому выглядеть.

— При этом вы дружите с очень смелой певицей Лолитой, которая шлет всех к черту, надевает облегающее боди и идет в нем выступать.

— Не, ну это сумасшедший человек. Она абсолютно не от мира сего. Я ее обожаю, это мой близкий друг, и я люблю ее за смелость, за безбашенность. Но это ее позиция. Она человек без комплексов, ей все равно — она может выходить в пижаме в ресторан и при этом классно себя чувствовать. Это всех покоряет, потому что она дико обаятельный человек. Умная, интересная, и с ней всегда очень прикольно проводить время.

— У вас есть какие-то табу — что вы как артистка никогда не будете делать?

— Да, я уже года четыре не снимаюсь ни в каких журналах а-ля Playboy, Maxim и так далее. Уже каких-то оголенных съемок от меня не дождешься — все в пределах разумного. Я взрослый человек, мне уже за 30.