Новая русская проза: романы об Армении и Сибири, рассказы о насилии Галина Юзефович — о книгах Наталии Мещаниновой, Андрея Филимонова и Наринэ Абгарян

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о трех книгах новой русской прозы — «Рассказы» Наталии Мещаниновой, «Рецепты сотворения мира: от Парижа до Сибири через весь ХХ век» Андрея Филимонова и «Дальше жить» Наринэ Абгарян.

Наталия Мещанинова. Рассказы. СПб.: «Сеанс», 2017 

Тоненькая дебютная книжечка Наталии Мещаниновой, бесхитростно озаглавленная «Рассказы» и выпущенная издательством «Сеанс» в количестве тысячи экземпляров, из тех редких сокровищ, которые с лихвой окупают все тяготы работы книжного обозревателя. Пронзительная и литая, как пуля, она работает по модели «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары — только «Маленькой жизни» компактной (от чего, возможно, еще более обжигающей), простой, ироничной и очень узнаваемой.

Берем выдуманного Янагихарой мальчика Джуда и меняем его на девочку Наташу, на место монаха-педофила брата Луки подставляем отчима-насильника дядю Сашу, а действие переносим из безликих американских мотелей в тесный неблагополучный городок российского юга — и получаем рассказы (а на самом деле автобиографическую повесть) Наталии Мещаниновой. Жгучая ненависть к себе («я позволила это делать со мной, значит, я и виновата») и саморазрушение как единственное лекарство от нее. Ежедневная унизительная необходимость выбирать, чего ты хочешь больше — ужинать или чтобы тебя не лапали, а еще абсурдная привязанность к предательнице-матери, и иссушающий страх за нее (у матери больное сердце, ее нельзя огорчать). Обманчивое отсутствие эмоций, становящихся в этом мире непозволительной роскошью. Ужас перед районными хулиганами, и обыденная повседневная жестокость, почти неотличимая от любви, и «лозина» в качестве главного средства воспитания, и шитая-перезашитая ватная входная дверь, многократно порезанная ножичками, и страшная лесополоса, где вечерами творится такое, что лучше даже не смотреть в ту сторону… Срываясь то в крик, то в стеб, то почти в стихи, Мещанинова пишет текст непристойно личный, страшный, как романы Стивена Кинга, и в то же время отточенный, как трагедии Расина. 

Сравнение с драмой в данном случае неслучайно: Наталья Мещанинова не новичок в этом жанре — известность ей принес сценарий к фильму Бориса Хлебникова «Аритмия» (и картина «Комбинат „Надежда“», которую она сама и сняла). Однако теперь ее имя совершенно определенно стоит выучить и тем, кто предпочитает книги кинематографу — не всякий год в русской словесности раздается голос такой чистоты и силы.

Андрей Филимонов. Рецепты сотворения мира: от Парижа до Сибири через весь ХХ век. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018 

Главное проклятие, тяготеющее над сегодняшней русской прозой, — тотальная неспособность рассказать даже самую простую историю, не развернувшись предварительно всем корпусом в прошлое и не поведав о рубцах и ссадинах (как персональных, так и глобально-исторических), оставленных на каждом из нас кровавым ХХ веком. Андрей Филимонов — типичная жертва этого синдрома: его «Рецепты сотворения мира» выглядят затянувшейся исторической прелюдией к собственно роману, который в конце концов так и забывает начаться.

Молодая и романтичная Галя Орлова, филологическая барышня из Иванова, крутит романы с перспективным поэтом (в нем читатель узнает слегка загримированного Константина Симонова) и со стройным французским летчиком из эскадрильи «Нормандия-Неман», но замуж в итоге выходит за летчика русского — Диму Филимонова. Галя и Дима уезжают в Сибирь, в Томск, где Дима получает работу. Пара собирает библиотеку, строит утлое советское благополучие, их пытается вербовать КГБ (не то чтобы неуспешно — скорее бестолково), они растят сына и внука Андрюшу, а под конец жизни Гале даже доводится увидеть своими глазами Париж и на жалкие валютные гроши купить там книжечку запрещенного в СССР маркиза де Сада. 

Эту нехитрую и предположительно почти подлинную историю своей семьи Филимонов со всех сторон обвешивает разного рода украшениями вроде вставной новеллы, в которой объевшаяся ненароком мухоморов Галя гуляет в Нескучном саду с призраком товарища Берии, или трагикомической истории галиного дяди, за строптивый нрав убитого чекистами прямо в Большом театре. Однако сути книги лирические отступления не меняют: «Рецепты сотворения мира» — это очередная, не первая и явно не последняя авторская экскурсия по отечественной истории последнего столетия. И в тот момент, когда повествование все же добирается до наших дней, когда на авансцену выходит герой — подросший мальчик Андрюша, а читатель, приободрившись, начинает ждать развития сюжета, роман внезапно и резко сворачивается, самым досадным образом уходя в призрачную психоделическую даль.

Как и предыдущая книга Андрея Филимонова «Головастик и святые», «Рецепты сотворения мира» написаны настолько чарующим — живым, свежим и энергичным — языком, что просто так отмахнуться от них было бы не вполне справедливо. В процессе чтения вы наверняка не единожды улыбнетесь, а какие-то пассажи вам скорее всего захочется прочитать вслух друзьям или родным. И тем не менее стремление современных русских писателей (в том числе таких симпатичных и одаренных, как Филимонов) начинать любую книгу на манер средневековой летописи непременно с сотворения мира, становится в последнее время по-настоящему утомительным.

Наринэ Абгарян. Дальше жить. М.: АСТ, 2018 

Если вы подписаны на Наринэ Абгарян в фейсбуке, а главное если вы читали ее предыдущий роман «С неба упали три яблока», то мир, описанный в ее новой книге «Дальше жить», покажется вам знакомым. Мы словно возвращаемся в родной для писательницы приграничный армянский городок Берд с его немногословными, исполненными достоинства обитателями, с его укромными долинами и горными пиками, с поджарыми легконогими коровами, лучшими в мире фруктами, со сказочной пахлавой, красотами и далями. Однако если в «Трех яблоках» мир этот был подернут романтической дымкой, то на сей раз он предстает перед нами темным, страшным, лишенным магического покрова. Потому что в этом уютном, безмятежном мире идет война.

Во время обстрела Агнесса выскочила из подвала за теплыми колготками для дочери, дочь прошмыгнула за ней в приоткрытую дверь — девочку убило, Агнессе оторвало ноги. Бердский могильщик Цатур полюбил безногую Агнессу и женился на ней, у них родилось трое детей, и младшую дочку женщина назвала в честь той, самой первой, убитой. Вести хозяйство супругам помогает мать Цатура Арусяк — ее родители и племянники, дочери любимой сестры Анички, жившие по другую сторону границы, сгинули в погроме. Узнав об этом, муж Арусяк, отец Цатура, ушел на войну и не вернулся. А Аничка выжила — теперь она помогает соседу, старику Атанесу, у которого единственный уцелевший сын на всю жизнь остался беспомощным инвалидом… 

Книга Абгарян собрана из множества коротких рассказов. Один цепляется за другой, подобно звеньям цепочки, второстепенный герой первого рассказа становится протагонистом второго, одно горе тянет за собой другое, и так до бесконечности. Однако зверства, убийства и прочие ужасы войны по большей части милосердно вынесены за рамки романа, а в фокусе оказываются слезы, шрамы, утраты и воспоминания. Из этих множественных трагедий, из личных и коллективных травм (в том числе травмы ее собственной семьи) Абгарян плетет погребальный венок, не столько взывая о мести, сколько оплакивая погибших. Эта неожиданная интонация — не боевой гимн, но всепрощающий реквием — порождает удивительный терапевтический эффект: как будто ангел смерти осеняет крылами бердскую землю, обиды прощаются, узлы развязываются, а на старых могилах вновь зеленеет трава.

«Дальше жить» — уже второй за год роман, речь в котором идет о кровавом потопе, залившем после распада Советского Союза бывшие имперские окраины (в первом — мощнейшем «Заххоке» Владимира Медведева — речь шла о гражданской войне в Таджикистане). И хотя два романа еще не тенденция, приятно думать, что русская литература наконец-то взялась рефлексировать эту страшную и так до сих пор толком не оплаканную историческую драму.