«Мама сама из детдома, поэтому ей казалось нормальным меня отдать» Новозеландец Алекс Гилберт — о том, как искал своих русских биологических родителей. И нашел!

25-летний Алекс Гилберт родился в Архангельске, но почти всю жизнь провел в Новой Зеландии: в двухлетнем возрасте его усыновила новозеландская пара — Марк и Дженис Гилберт. Алекс (которого при рождении звали Александр Гузовский) с детства мечтал найти своих биологических родителей — и благодаря соцсетям нашел. После этого он запустил онлайн-проект о международном усыновлении Iʼm Adopted, опубликовал автобиографическую книгу о поисках своей семьи — и дописывает вторую. В октябре 2017-го Алекс наконец съездил в Архангельск — в детский дом, где провел первые два года жизни, а в июле планирует снова ехать в гости к биологическому отцу в Петербург. «Медуза» расспросила Алекса, как он решился встретиться со своими биологическими родителями и что из этого вышло — и как на семьях из Новой Зеландии сказался запрет усыновления детей из России.

В нашей семье никогда не было секретом, что мы с братом Андреем — усыновленные. Родители считали, что мы должны знать, откуда родом. Мама и папа забрали нас из детского дома в Архангельске летом 1994 года, специально приезжали для этого в Россию. Брат младше меня на три месяца, мы с ним были в одном детдоме. Когда меня усыновили, мне было два года — и я не помню ничего, что было до этого. Совсем. Точнее, я видел свои детские фотографии и видеозаписи, так что мне может казаться, что я что-то помню — но на самом деле нет.

В самой Новой Зеландии детдомов нет. Пожалуй, самое близкое к этому — институт приемных семей. Но он все равно очень отличается. Приемная семья — это, скорее, забота о ребенке вместо родителей, но не как о своем собственном. Ты не можешь почувствовать, что это твой ребенок, дать ему свою фамилию. Именно поэтому люди усыновляют детей из-за границы — из Таиланда, Индии, Китая. Дело еще в том, что если ты берешь приемного новозеландского ребенка, то обязан поддерживать контакт с его мамой и папой. А многие хотят, чтобы ребенок был только их. Усыновления из России прекратили с 2013 года. Может быть, когда-нибудь эта ситуация и изменится. Я знаю, что многие новозеландцы хотели бы усыновить ребенка из России, но пока им приходится искать другие варианты.

Мой брат, в отличие от меня, совсем не стремится искать своих биологических родителей. У него интересная позиция: он хотел бы приехать в Россию, но видеть биологических отца и мать не хочет. Говорит, что у него своя жизнь, и он предпочитает ничего не знать. Мне кажется, он боится того, что может увидеть: вдруг выяснится что-то плохое. Меня же это никогда не пугало. Да, я понимал, что может случиться все, что угодно, и идеальной встречи точно не получится. Я даже был готов к тому, что моих биологических родителей уже нет в живых — просто хотел узнать о них больше. И о себе тоже, о своих корнях.

Нет, у меня было хорошее детство, хорошее воспитание, никаких проблем. Но любопытство не покидало. Я мог только догадываться, почему нас с братом оставили — растить детей в те времена было непросто. Я постоянно спрашивал родителей, знают ли они хоть что-то о моем происхождении, о том, почему я оказался в детском доме. Но они не знали.

Мама с папой, которые меня вырастили, всегда поддерживали мою идею найти биологических родителей, за что я им очень благодарен. Мне повезло, что для них мое желание найти биологических родителей не стало проблемой, их это не задело. Они всегда мне говорили, что если я решусь на поиски — это нужно делать. Оба живут в небольшом городе; отец работает в страховой компании, а мама в здравоохранении. Собираются скоро выходить на пенсию.

Неидеальная встреча

Впервые я взялся за поиски пять лет назад — но безрезультатно. А во второй раз вдруг повезло. Сначала я нашел группу на «Одноклассниках», где кто-то знал мою биологическую маму. Сама она не пользуется компьютером, и к тому же переехала, так что пришлось выяснять, где она живет. Мне помогли найти ее номер телефона, все поиски заняли лишь две недели. С отцом было сложнее (биологическая мать Алекса Гилберта сейчас живет в Рыбинске, биологический отец — в Санкт-Петербурге — прим. «Медузы»). В бумагах по усыновлению не было указано его настоящее имя: моя биологическая мать не хотела, чтобы биологический отец знал о моем существовании. Поэтому в свидетельстве о рождении и об усыновлении стояло другое имя.

Когда я впервые позвонил Татьяне, моей биологической маме, она была рада меня слышать, но не показала эмоций. Она довольно закрытый человек, никогда сама не выходит на связь, не узнает, как у меня дела. Например, когда я написал ей первое письмо, то получил ответ только через три месяца. Так что мы не слишком много общаемся и виделись всего дважды. Я не переживаю из-за этого, просто она такая. Мне достаточно. Я понимаю, что у людей бывают разные обстоятельства.

С Мишей [биологическим отцом] вышла совершенно другая история. Я написал ему «ВКонтакте», с помощью Google Translate. Первое сообщение было: «Здравствуйте, Михаил. Я думаю, что я ваш сын. Вы помните женщину по имени Татьяна?» Сначала он очень напрягся, но потом, когда все выяснилось, пришел в восторг. Перед первой встречей мы оба страшно переволновались, не знали, как все пройдет. Но я знал, что оно того стоит. Теперь мы постоянно общаемся, летом я снова поеду к Мише в гости в Санкт-Петербург.

Мне кажется, отец с матерью совершенно по-разному воспринимают то, что произошло. Дело в том, что мама сама из детдома. С 17 лет она пыталась жить своей жизнью, работала на звероферме. Свою семью она не знает: ее оставили, когда она была совсем маленькой. Мне кажется, поэтому, когда она поняла, что не сможет обо мне заботиться, ей казалось нормальным отдать меня в детдом. И, наверное, то, что она сделала, было правильным решением. Я не злюсь на нее за это.

Когда они познакомились с отцом, им обоим было по 17-18 лет. У них были отношения, но когда мама узнала, что беременна, то просто исчезла. Спряталась, ни с кем не общалась, а потом переехала в другой город. Мой биологический отец даже не знал, куда она делась, все были в недоумении. Всю беременность — то есть все девять месяцев — она держала свое положение в секрете. Я не знаю, почему она скрывала, что ждет ребенка. Думаю, стеснялась и боялась того, что подумают или скажут люди.

Я надеялся, что вспомню что-нибудь о своей жизни в детдоме, когда в него попаду — но нет. Но я все равно рад, что съездил в него, посмотрел на людей, которые там работают. В нем на удивление хорошо, это совсем не похоже на то, что я видел по телевизору или в других детских домах — которые выглядели очень запущенно. Там около пяти-шести общих комнат, где занимаются дети. Все занятия совершенно разные, есть отдельное расписание на каждый день. Сотрудники там стараются, чтобы дети были постоянно чем-то заняты. Это здорово.

Я виделся и с другими людьми, выросшими в этом детском доме. Не могу сказать, что у нас есть какое-то ощущение общего племени, но есть общий опыт, некая база. Хорошо, что мы можем поговорить друг с другом, это для нас важно.

«Пусть говорят»

Три года назад я выложил первый фильм о своих поисках родителей на ютьюб. Я изучал теле- и кинопроизводство в университете — и работаю на телевидении редактором. Делаю много продюсерской работы, операторской, занимаюсь соцсетями. Видео, на котором я встречаюсь с отцом, я сделал сам — у меня много записей, я их монтирую и, мне кажется, людям нравится. Это очень простое видео, на самом деле, очень быстро сделанное.

В 2015 году Миша предложил мне принять участие в передаче Андрея Малахова «Пусть говорят». Про мою историю уже снимали передачу в Новой Зеландии, поэтому я согласился. Написал им через официальный сайт. После этого продюсер передачи нашла меня в фейсбуке, написала, что Малахов лично заинтересовался моей историей и хотел привезти меня в Москву. Знаете, это было действительно круто. Я прилетел в Россию на два дня — целый долгий перелет ради двух дней. Сумасшествие! Но главное, что мои мама с папой на нем впервые встретились с обоими биологическими родителями. Я всегда хотел увидеть, как это произойдет — и я рад, что все прошло хорошо.

Телешоу правда было прикольное, у нас в Новой Зеландии ничего похожего нет. Вообще вся культура сильно отличается. Правда, я пока не очень хорошо читаю по-русски, но учу слова, тренируюсь. Из старых советских фильмов, кажется, видел только один, очень популярный у вас — «Служебный роман». Немного глупый, но забавный. У нас есть похожие фильмы. Фильмы 1970-х — они вообще другие, но и в мире тогда все было по-другому. Еще у вас в новогоднюю ночь обычно президент выступает по телевизору, да? У нас ничего такого нет.

С другой стороны, у меня с детства были русские друзья — потому что многие здесь усыновили детей из России. Довольно интересно следить за тем, как растут другие русские дети, усыновленные в Новую Зеландию. Многие из них сейчас хотят найти биологических родителей, и многие находят. Это потрясающе. Некоторые боятся узнавать о своих близких, а потом видят истории тех, кто это сделал — и тоже берутся за поиски.

Соцсети вместо частного детектива

Когда я искал своих биологических родителей, то понял, как не хватает большой базы о международном усыновлении. Единственный источник, который был у меня — новозеландские агентства по усыновлению. Я надеялся, что они смогут помочь — но увы. У них была та же информация, что и у меня — имена на бумагах. Пришлось искать другие способы. Поэтому я решил сделать собственный проект Iʼm Adopted — где люди из любой страны мира могли бы рассказать свою историю и найти близких.

И он действительно уже помог многим людям. У нас сотни историй, многие нашли родственников. Например, около года назад своей историей поделилась девочка из Новой Зеландии, которую тоже взяли из детского дома в России. Кто-то перевел ее пост на русский и за три недели она нашла всю свою семью. Только благодаря тому, что люди делились ее историей в соцсетях! А до этого она даже связывалась с частными детективами, и никто не мог ей помочь, не хватало информации. Сейчас она получает паспорт и в следующем году поедет в Россию, увидит своих родных.

У нас есть сайт, сообщество в фейсбуке и во «ВКонтакте» — но там мы еще не заполнили страницу. В принципе, мы хотим охватить все социальные сети, это большой проект. Многие из тех, кто подписывается на наши страницы в соцсетях, тоже столкнулись с усыновлением, это важная для них эта тема, они начинают общаться друг с другом. У нас есть участники из Румынии, Австралии, Америки, Великобритании. Есть и усыновленные новозеландцы — лет 30 назад у нас тоже были возможны настоящие усыновления. Огромное число людей из России. У многих по несколько усыновленных детей.

Мне кажется, поиск своих близких — это способ лучше понять себя. Это дает чувство завершенности, облегчение. Хотя мой биологический отец не говорит по-английски, у меня есть русскоговорящие друзья или Google Translate. Это помогает. К тому же не обязательно что-то обсуждать часами — достаточно видеть фотографии друг друга, просто быть на связи.