Перейти к материалам
истории

Юбилей конца света: 20 лет «Титанику» Как фильм Джеймса Кэмерона изменил кинематограф

Источник: Meduza
20th Century Fox / Paramount / Kobal / REX / Vida Press 

В 2017 году «Титаник» Джеймса Кэмерона отмечает 20-летие. Один из самых кассовых фильмов в истории, рекордсмен «Оскара», впервые был показан в США 19 декабря 1997 года. Успех «Титаника» — мелодрамы с впечатляющими спецэффектами — неожиданно оказался сумасшедшим; картина принесла бешеную популярность исполнителям главных ролей, Кейт Уинслет и Леонардо Ди Каприо. И хотя не все критики были в восторге от работы Кэмерона, зрители плакали и снова шли в кинотеатр. «Титаник» регулярно входит в разнообразные списки самых-самых фильмов всех времен и народов, но объяснить его феномен до конца невозможно. По случаю юбилея «Титаника» кинокритик Антон Долин рассказывает о том, как успех картины Джеймса Кэмерона повлиял на мировой кинематограф.

Удивительная история. Прошло 20 лет, а согласия вокруг «Титаника» нет до сих пор. Беспрецедентный на тот момент бюджет в 200 миллионов долларов и неслыханные сборы под два миллиарда в той же валюте (побить их удалось позже лишь «Аватару» того же Джеймса Кэмерона). Рекорд длительности в прокате — 287 дней. Небывалые технологии. 87 премий в общей сложности, из них 11 «Оскаров». И, конечно, культовая слава, которую цифрами не исчислишь. Однако — никакого консенсуса, который есть, например, вокруг двух кэмероновских «Терминаторов», общепризнанных шедевров. «Титаник» же был объявлен еще тогда, на излете 1990-х, воплощением дурного вкуса и манипулятивных голливудских техник. Это с одной стороны. С другой — многие до сих пор считают его величайшим фильмом в истории кинематографа. Первые бы неполиткорректно парировали: «Так могут думать только девчонки». И, чтобы чуть сгладить неприятное впечатление от обобщения, добавили бы к этому: «Девчонки любого пола». 

Венец мизогинии, нередко вызываемой этим фильмом (вероятно, в знак протеста против миллионов постеров с Леонардо ди Каприо на стенах тинейджерских спален в 1997-м), — колонка Умберто Эко из его «Картонок Минервы». Небрежно перечисляя достоинства фильма, итальянский семиолог приходит к неожиданному выводу: оказывается, самоидентификация некрасивых зрительниц-школьниц с некрасивой же (по мнению Эко) героиней Кейт Уинслет, нео-Золушкой, которая предпочла противному Принцу обаятельного Питера Пэна, и была решающим фактором в успехе фильма. 

Сегодня картина мира и имидж двух центральных артистов так сильно изменились, что никому не придет в голову обзывать Кейт Уинслет гадким утенком, да и юношеское обаяние ди Каприо померкло настолько, что он все чаще играет роли малосимпатичных психопатов. Даже когда они встретились много лет спустя после «Титаника» в «Дороге перемен» Сэма Мендеса, былой герой-любовник сразу оказался в тени своей решительной и целеустремленной подруги. 

Меж тем, тот же Эко, разбирая составляющие фильма, признавал: они настолько разнородны и разнонаправленны, что формула успеха как минимум нетривиальна. Взять, например, сюжет с алмазом-великаном — Эко возводил его к пиратским сокровищам, я бы вспомнил Стивенсона и его Флоризеля. Так или иначе, в этой линии — не только банальное «любовь дороже золота», но еще и детектив, авантюрный компонент, несколько противоречащий мелодраме. «Титаник» как монументальная социальная парабола, многофигурная настолько, что юные герои чуть ли не теряются на этом фоне: это ведь тоже отдельный «фильм в фильме». Ну и, собственно, фильм-катастрофа с его ошеломляющими спецэффектами — впечатление от них не меркнет и сегодня. Кэмерон новаторски смешал тщательное воспроизведение реалистических костюмов и интерьеров с неправдоподобными на тот момент компьютерными симуляциями. Например, из попавших в кадр дельфинов одни — настоящие, а другие нарисованные. Упавшие за борт куски расколовшегося айсберга — анимация, а попавшие на борт и скользящие по палубе — действительно лед. И так далее. 

Однако главная и самая революционная комбинация в «Титанике» заключается в другом. Картина Кэмерона — памятник мегаломании и гигантомании Голливуда, который постоянно норовит превзойти собственные рекорды, завоевать новые границы и покорить новых зрителей. В то же время и не в меньшей степени, это пример режиссерского упрямства и бескомпромиссности. Блокбастер Кэмерона — редчайший пример авторского кино, не сдающегося индустрии, а подчиняющего ее себе и потому способного изменить ее правила. Режиссер сам придумал этот фильм и написал его сценарий. Нырял к настоящему «Титанику», тщательно подбирал всех соучастников этой немыслимой экспедиции, искал и находил двух главных актеров — на тот момент не слишком известных (в любом случае, их карьеры изменились навсегда после выхода картины Кэмерона), утверждал песню Селин Дион — возможно, всем осточертевшую, но удивительно уместную в контексте картины. 

Celine Dion — My Heart Will Go On
PikkoloBrivido1997

Сегодня, когда американское кино регулярно отдает масштабные индустриальные проекты на откуп режиссерам-авторам, даруя им определенную творческую свободу, — будь то Райан Джонсон или Джеймс Ганн, Гильермо дель Торо или Альфонсо Куарон, Кристофер Нолан или Майкл Бэй, — в этом заслуга прежде всего Кэмерона. 

Отвечая на конкретный вопрос, почему именно «Титаник» покорил весь мир, вряд ли можно по-прежнему искать ответ в привлекательности ди Каприо или передовых спецэффектах. Перечисляя «всего четыре истории», в своем хрестоматийном эссе Борхес упускает пятую, возможно, самую древнюю: историю о Всемирном потопе, которая присутствует в большинстве мифологий. Она же — первая интерпретация сюжета о конце света. Если крушение реального «Титаника» в начале ХХ века было дурным предзнаменованием, отповедью человеческой самонадеянности, заставлявшей усомниться в победоносности пресловутого прогресса, то крушение кинематографического «Титаника» отчетливо выразило коллективный страх перед Апокалипсисом, так или иначе охвативший мир в преддверии смены тысячелетий. Гибель корабля — это гибель вселенной, никак иначе. 

Напугав своих зрителей, Кэмерон тут же их утешил. Кое-кого все-таки любовь сможет спасти. Снова зажгутся люстры на утонувшем ковчеге, по парадной лестнице пройдут, как ни в чем не бывало, все пассажиры — грешные и невинные, добрые и злые, богатые и бедные. И зазвучит на титрах эта проклятая песня, которую искренне и давно ненавидишь — и от которой почему-то опять предательски щиплет в глазах.  

Антон Долин