«Если люди хотят что-то похитить, разве они будут свои деньги вкладывать?» Интервью Ксении Карпинской, адвоката первого продюсера «Седьмой студии» Алексея Малобродского, который находится в СИЗО

28 ноября «Медуза» опубликовала письмо театрального продюсера Екатерины Вороновой — она была сначала исполнительным, а потом генеральным продюсером «Седьмой студии» и занималась проектом «Платформа». Теперь Воронову, как и художественного руководителя студии Кирилла Серебренникова, ее первого генерального продюсера — а затем директора «Гоголь-центра» — Алексея Малобродского, генерального директора Юрия Итина и главного бухгалтера Нину Масляеву, обвиняют в хищении 68 миллионов рублей. Воронова уехала из России еще до возбуждения уголовного дела; Генпрокуратура попросила объявить ее в розыск по линии Интерпола. Журналистка «Медузы» Саша Сулим обсудила письмо Вороновой с адвокатом Алексея Малобродского Ксенией Карпинской — и узнала у нее, может ли оно повлиять на следствие, в чем конкретно обвиняют ее подзащитного и почему из всех фигурантов дела именно Малобродского отправили в СИЗО.

— Стала ли публикация письма Екатерины Вороновой для вас неожиданностью?

— Я не поддерживаю отношения с Екатериной, поэтому да, — такой же неожиданностью, как для всех.

— Может ли это письмо повлиять на ход дела — помочь его фигурантам или навредить им?

— С юридической точки зрения оно ни на что не может повлиять. Это письмо нельзя рассматривать как показания. Его можно воспринимать как частное мнение, которое помогает пролить свет на то, что происходит. Для общественного мнения это имеет большое значение.

— Ни суд, ни следователи никаким образом информацию, озвученную в письме, учитывать не будет?

— Мне кажется, что нет.

— Тогда насколько важно в этом процессе общественное мнение?

— Очень важно. Важно, чтобы люди приходили — процессы открытые. 4 декабря в Мосгорсуде будут рассматриваться апелляционные жалобы на арест Малобродского, Серебренникова, Итина. Мы всех приглашаем прийти и послушать.

— Может ли это письмо привести к тому, что в деле появятся новые фигуранты?

— Я так не думаю. Следователи допрашивают сейчас большое количество людей. На заседаниях о продлении ареста нам сказали, что уже были допрошены около ста человек. Пока с их показаниями мы не знакомы, потому что по уголовно-процессуальному законодательству адвокаты и обвиняемые не могут знакомиться с материалами дела до его окончания.

Мы в курсе только тех показаний свидетелей, которые следствие представляет в суде при избрании меры пресечения, при ее продлении или во время апелляции. Могу сказать, что на сегодняшний день, семь месяцев спустя после ареста моего клиента, ни одно обвинение в его адрес не было подтверждено, как не подтвердились и обвинения [в адрес] Кирилла Серебренникова. Видимо, они продолжают допрашивать все новых и новых свидетелей.

— Значит, вы не знакомы с материалами дела?

— Нет. Я могу знакомиться только с теми материалами, которые касаются моего подзащитного — его допросы, экспертизы, постановления.

— Вам известно только то, что оглашалось в суде, или есть информация, которая еще не была озвучена?

— Что-то есть. Не все допросы оглашали в суде. Например, Малобродский, наконец, на прошлой неделе дал очень развернутые показания — они в суде еще не оглашались, поэтому, к сожалению, о них говорить я не могу. Скажу только, что они не меньшего объема, чем заявление Екатерины Вороновой, они тоже могут пролить свет на многие вещи. В частности, мой клиент тоже утверждает, что ни он сам, ни Серебренников, ни Воронова не являются виновными в том, в чем их обвиняют, а преступления, которое расследуется, просто не было.

— Показания Малобродского могли бы вызвать такой же резонанс, как и письмо Вороновой?

— Про резонанс не знаю, но по крайней мере они имеют такую же смысловую нагрузку. Ведь это письмо говорит ровно о том же: не было никакого преступления, и те лица, которые являются обвиняемыми, не могли его совершить.

— Сейчас Малобродского, Серебренникова, Итина, Масляеву и Воронову обвиняют в хищении 68 миллионов? Откуда взялась именно эта сумма?

— Первое дело было возбуждено в отношении Итина и Масляевой — по событиям 2014 года. По версии следствия они тогда похитили более двух миллионов рублей, предназначенных на проведение [организованного в рамках проекта «Платформа»] «Медиафестиваля». Дальше следствие стало утверждать, что Малобродский вместе с другими похитил около двух миллионов рублей, которые были выделены на спектакль «Сон в летнюю ночь». На заседании суда так и было озвучено: «Так как данное мероприятие не проводилось». Но потом в СМИ стали писать, что спектакль проводился не один раз, даже получал призы — и следствие перестало эту тему педалировать. В итоге было возбуждено новое уголовное дело, объединяющее события 2012-2014 годов. Теперь они считают, что за весь период существования «Платформы» были похищены 68 миллионов рублей.

— И не подкрепляют эти обвинения конкретными фактами?

— Конкретные мероприятия они не называют. Они говорят общими словами, что деньги похищались, а мероприятия не проводились, какие мероприятия — непонятно. Насколько мне известно, в рамках проекта «Платформа» за три года было поставлено больше ста мероприятий, это легко проверить, когда все знают, что они были. Но это следствие не интересует, зато в рамках расследования у нас арестован рояль.

— Почему?

— Не знаю. Но рояль, который был куплен для проектов «Платформы», арестован.

— В ходе допроса Алексею Малобродскому предъявляли конкретные эпизоды?

— Пока допрос не был оглашен в суде, я не могу о нем говорить. Это будет являться разглашением [материалов дела], а это не в интересах моего клиента.

— Но вы и ваш клиент понимаете, в чем его обвиняют?

— Обвинение неконкретно, размыто и поэтому не ясно; от такого сложно защищаться. С учетом того, что Малобродский работал на «Платформе» и в «Седьмой студии» только до августа 2012 года, мне не понятно, как ему вообще можно что-то предъявлять.

Я не понимаю, почему следствие считает, что преступление было, когда на самом деле его не было. Когда следствие говорит, что люди якобы договорились похитить бюджетные деньги и заранее знали, что их выделит правительство, — мне это кажется абсурдом.

Все обвинение построено на показаниях Масляевой, которая всех оговаривает, да еще и дает совершенно разные показания. Возможно, она использует их, чтобы оправдать себя.

— В своем письме Воронова говорит о неких документах, которые были уничтожены.

— Когда в «Седьмой студии» работал Алексей Аркадьевич, все документы были. Он очень скрупулезный человек. Как многие говорят, даже занудный в этом отношении, поэтому абсолютно все финансовые операции при нем были задокументированы, велся специальный реестр расходования наличных и безналичных денег. Так как он опытный театральный менеджер, то старался проводить все денежные операции по безналичному расчету, при нем были заключены договоры с разными компаниями о безналичной оплате. Но театр не может существовать без наличных денег, какие-то вещи можно купить только за наличный расчет, для этого и велись те реестры, о которых говорит Воронова. Почему это [как это выяснилось из письма Вороновой] не отражалось в бухгалтерии, мы не знаем.

— Из письма выходит, что из-за операций за наличный расчет в отчетности появились проблемы, выявить которые смог только аудит.

— Наличные деньги не могут быть проблемой. Моего клиента ведь обвиняют в хищениях, в мошенничестве, в завладении чужим имуществом путем обмана. Следствие должно доказать, что Серебренников, Малобродский и Воронова похитили деньги, выделенные на проект «Платформа». Наличные, безналичные — не имеет значения. Они должны доказать, что деньги выделены были, а мероприятий не было, что средства были потрачены на свои собственные нужды, а не на нужды «Платформы». Пока этого доказано не было. Я не знаю, какие были нарушения в бухгалтерии.

Субсидия выдавалась на безвозмездной и безвозвратной основе — как помощь в проведении мероприятий, связанных с современным искусством. Никто не требовал возврата, все мероприятия, которые были запланированы, были поставлены. Как летом следователи говорили: «Не было спектакля „Сон в летнюю ночь“». На это услышали от нас: «Как же не было, вот же он. Вы, наверное, ошиблись. Это легко проверить».

— Кроме рецензий, с помощью чего это еще можно проверить? Есть ли какая-то отчетность? (Спектакль «Сон в летнюю ночь» Кирилла Серебренникова до сих пор идет на сцене «Гоголь-центра» — прим. «Медузы»).

— Во-первых, отчетность есть. Во-вторых, был спектакль или его не было — подтверждается не только отчетностью. Когда в Пресненском суде арестовывали Малобродского, прокурор на все доводы и документы, подтверждающие то, что спектакль был, сказал: «Раз следователь говорит не было — значит, не было».

— Но кроме рецензий, которые подтверждают факт постановки, что еще может стать доказательством?

— Спектакль был, были оплачены декорации, закуплены костюмы, артистам, художникам, продюсерам были выплачены гонорары. В агентстве РИА Новости подтвердили, что их сотрудники были на предпремьерном показе и что видео с этого показа было размещено в интернете в 2012 году. Кроме того, это подтверждает большое количество людей, которые смотрели тогда «Сон в летнюю ночь».

— Могло ли что-то грозить Екатерине Вороновой за уничтоженную отчетность?

— Возможно, какие-то вопросы у налоговой могли бы возникнуть. Но уж никак не уголовное дело.

— То есть с тем, что она уничтожила документы, никакой проблемы нет?

— Почему она их уничтожила, я прокомментировать не могу. Более того, я не могу это выяснить даже у своего подзащитного, потому что он в это время там уже не работал. Все отчеты были приняты Минкультом, и претензий по документам к ним не было. Уничтожение документов, если оно было, не имеет никакого отношения к хищению бюджетных средств.

— Если бы эти документы не были уничтожены, могли ли они подтвердить невиновность обвиняемых? Или наоборот?

— В своем тексте Воронова указала, что деньги были потрачены исключительно на нужды «Платформы», для реализации творческих проектов, и что она сожалеет о том, что уничтожила документацию, которая свидетельствует о невиновности [подозреваемых]. В своем письме она лишний раз подтверждает, что никакого преступления не было.

Вообще-то у нас в стране есть презумпция невиновности — для того, чтобы человека в чем-то обвинить, нужно доказать его виновность, пока же получается, что это мы подтверждаем свою невиновность. Малобродский говорит, что не виноват, что никакие деньги он не похищал, что они провели мероприятия, действовали в рамках закона и не договаривались похищать государственные субсидии. Уничтоженная впоследствии отчетность никак не может свидетельствовать о том, что был какой-то корыстный умысел в совершении преступления, хищения чужого имущества. 

Отчетность могла бы быть лишним доказательством их невиновности, но для начала пусть покажут доказательство их виновности — о том, что кто-то похитил деньги, что ими распорядился по собственному усмотрению.

Субсидия [Минкульта на развитие и популяризацию современного искусства] была выделена в феврале 2012 года. До этого времени в рамках «Платформы» на личные деньги Серебренникова и Итина, а также на предоставленный им кредит было поставлено около 60 мероприятий. Им пришлось это сделать, потому что сезон в театре начинается осенью, а если ты получаешь деньги в феврале, то пропускаешь сезон. Если люди хотят что-то похитить, разве они будут свои деньги вкладывать?

— Почему именно Алексея Малобродского решили заключить в СИЗО?

— Я не знаю, не могу этого объяснить. При том, что он меньше всех работал на «Платформе», при том, что первоначальное обвинение в том, что спектакль «Сон в летнюю ночь» не был поставлен, уже снято. Следствие предъявляет теперь абстрактное обвинение без указания каких-либо спектаклей, понимая, что, конечно, этот спектакль был.

Почему совершенно неопасный для общества человек, имеющий постоянное место регистрации и жительства в Москве, находится в СИЗО, я не знаю. Они говорят, что у него есть второе израильское гражданство — это они и считают одним из оснований [для] его содержания в СИЗО. При этом следствие изъяло у него как паспорт гражданина Израиля, так и заграничный паспорт гражданина РФ вместе с обычным паспортом. Каким образом он может воспользоваться своим гражданством — непонятно.

Мама Алексея Аркадьевича, ей 80 с лишним лет, постоянно проживает в Израиле — в трехлетнем возрасте она стала жертвой Холокоста, у нее есть документ об этом. Малобродский только в 2016 году получил гражданство —чтобы иметь возможность общаться с матерью, которая там уже двадцать лет живет. Если бы он находился под домашним арестом, она могла бы приехать, пока у нее есть такая возможность, и встретиться с сыном, но сейчас такой возможности нет. Вероятно, для нее это была бы последняя возможность.

Когда прокурор говорит, что — с учетом личности Малобродского — оставить его под стражей, меня это просто возмущает. Что не так с его личностью? За него поручились много видных деятелей культуры и искусства: в том числе [глава Союза театральных деятелей [Александр] Калягин, [актер Валерий] Гаркалин, [актриса] Чулпан Хаматова — все считают, что он порядочный человек и что с его личностью все хорошо.

Мы будем просить израильское посольство, чтобы они гарантировали невыдачу [Малобродскому] дополнительных документов, если у следствия есть какие-то сомнения. У моего клиента нет никаких намерений куда-то бежать, ему 60 лет, у него честное имя, он хочет доказать, что абсолютно ни в чем не виноват. Для чего содержать его в следственном изоляторе, мне непонятно. Видимо, это такая форма давления. Масляеву держали в следственном изоляторе — она всех оговорила, и теперь находится под домашним арестом. Малобродский не хочет никого оговаривать.

— Кроме того, что Алексей Малобродский — единственный из всех фигурантов сидит в СИЗО, какое-то еще давление на него оказывается?

— Человек уже лишен свободы, лишен возможности нормального общения. Его жена лишь раз с июня была на свидании. Был наложен арест с запретом на использование на единственное имущество, которое есть у Малобродского, — его автомобиль Skoda Octavia.

— Говорил ли Алексей Малобродский о том, как велась бухгалтерия в «Седьмой студии»?

— Мне не говорил.

— Были ли случаи жестокого обращения с Малобродским в СИЗО?

— Нужно понимать, что для него каждый выезд куда-то — как пытка. Когда человека вывозят в Следственный комитет для того, чтобы он дал показания, его сажают в автозак. Но для того чтобы приехать в Следственный комитет, он должен несколько часов находиться на так называемой сборке в СИЗО, потом несколько часов ожидать в автозаке, и только потом его выводят в СК. По дороге поехать в какое-то другое СИЗО, где тоже берут людей на допросы. И только потом их везут в Следственный комитет. Остановки для того, чтобы сходить в туалет или поесть, конечно, не предусматриваются.

Это же не только с ними происходит — наша карательная система устроена так, что человека еще не признали виновным, но он уже должен испытывать все эти страдания. Содержание в СИЗО — хуже чем содержание в колонии, потому что там человек постоянно находится в маленькой комнате, в которой нет дневного света, в которой окна под потолком, где зимой холодно, а летом жарко.

Когда тебя впервые приводят в СИЗО, люди на входе тебе говорят: «Невиновных тут не бывает». К сожалению, простые люди считают, что если тебя посадили, значит, ты в чем-то виноват.

— Во время этих совместных поездок Малобродский пытался говорить с Масляевой? 

— Не знаю насчет общения с Масляевой, но знаю, что однажды он слышал разговор между следователем и Масляевой в автозаке. Масляева говорила: «Когда же вы меня выпустите, я уже выполнила все договоренности». Об этом Алексей писал жалобы, пытался сказать об этом судье, но суд в основном игнорирует наши обращения. У моего клиента есть проблемы со здоровьем: у него болит плечо, артрит. В СИЗО передали соответствующие документы, к нему пришел врач, посмотрел на него и сказал: «Сколиоза у вас нет». Но он же и не жаловался на сколиоз!

— В течение нескольких месяцев, когда шли суды по мере пресечения, у многих складывалось впечатление, что Нина Масляева — такая жертва этого процесса, что ее сломали и вынудили дать ложные показания. После публикации письма Екатерины Вороновой кажется, что это не совсем так.

— Масляева — никакая не жертва. В суде я каждый раз пытаюсь сказать: «Нина Леонидовна, не надо оговаривать Алексея Аркадьевича». Я считаю, что она оговаривает Малобродского и Серебренникова, и каждый раз она расширяет, меняет или углубляет свои показания, видимо, когда следствию это нужно.

— В суде вы апеллировали именно к Масляевой. Ее явно это злило, она даже ходатайствовала, чтобы суд оградил ее от ваших комментариев. Вы намеренно это делаете?

— В суде в качестве доказательств обоснованности обвинений Малобродского представляются показания Масляевой. А значит, они обсуждаются в открытом судебном заседании, и защита может их оценивать. Я, будучи защитником Малобродского, вижу, что ее показания не совпадают, не являются последовательными и вообще свидетельствуют об оговоре — конечно, я об этом говорю. Таким образом я защищаю своего клиента. Лично к Нине Леонидовне у меня ничего нет, но если бы она откровенно не оговаривала Малобродского, то я бы о ней ничего не говорила.

— Почему, зная, что у нее была судимость, ее взяли на работу?

— Этого ни я, ни Алексей Аркадьевич не знаем. Он никогда не знал о том, что у нее есть судимость, иначе бы он с ней не работал.

— Почему она так часто меняет адвокатов?

— Потому что, видимо, адвокаты мешают ей дальше сознаваться в несуществующих преступлениях. Ведь она и себя в данном случае оговаривает. Возможно, там были какие-то нарушения с ее стороны, но они не имеют отношения к другим участникам.

— Те нарушения, которые выявил аудит, чем-то ей грозили?

— Я не знаю, что выявил аудит, поэтому прокомментировать это не могу.

— Значит, непонятно, могли ли следователи ей угрожать реальным сроком?

— Не могу сказать.

— Когда начнется рассмотрение дела по существу?

— Мошенничество квалифицируется как тяжкое преступление, и его расследование может идти в течение 12 месяцев. Через 12 месяцев следователи должны предъявить оконченное уголовное дело, все тома, в которых содержатся все доказательства, которые удалось собрать следствию. Потом обвиняемые и защита могут ознакомиться с материалами дела, с показаниями свидетелей, с экспертизами и другими документами. Если обвиняемый не признает себя виновным, то защита подает ходатайство о прекращении уголовного преследования на основании изученных материалов. После того, как все ознакомятся с уголовным делом, следствие отправляет его в прокуратуру, которая должна утвердить обвинительное заключение, после этого дело направляется в суд.

Срок следствия истекает 19 мая 2018 года — 19 мая 2017 года было возбуждено уголовное дело. Я не знаю, сколько всего они там нашли, сколько будет предъявлено томов, но приблизительно еще полгода после этого уйдет на ознакомление.

— Может ли дело до суда не дойти?

— Может, если следствие найдет в себе мужество и признает, что несмотря на то, что они расследовали, провели большую работу, преступление обнаружено не было. Такие случаи бывали в моей практике.

— Есть у вас предположение, почему это все происходит?

— У меня нет. Я не знаю.

— Просматриваются ли в деле политические мотивы?

— Я не могу сказать этого. Я не знаю. Алексей Аркадьевич — просто продюсер.