«Охрану-то мы усилим. Но чувства страха у нас нет» Центр фотографии братьев Люмьер снова покажет выставку Джока Стерджеса, на которой СК искал порнографию

Центр фотографии имени братьев Люмьер 8 декабря второй раз откроет выставку американского фотографа Джока Стерджеса. Экспозиция была закрыта в 2016-м после того, как сенатор Елена Мизулина и детский омбудсмен Анна Кузнецова потребовали проверить ее на предмет детской порнографии. Проверка Следственного комитета длилась год; 4 октября ведомство вынесло постановление об отказе в возбуждении уголовного дела (есть в распоряжении «Медузы»). СК сослался на результаты экспертиз, в которых говорится, что снимки «демонстрируют создание художественных образов, не направленных на стимуляцию сексуального влечения», а бурную реакцию фотографии вызвали у той части публики, «у которой гипертрофированный общественный темперамент пришел в опасный резонанс с невежеством». Журналистка «Медузы» Александра Зеркалева поговорила с главным куратором центра Люмьер Натальей Григорьевой-Литвинской о том, почему галерея не боится второй раз открывать выставку Стерджеса.

Первая выставка американского фотографа Джока Стерджеса открылась в московском Центре фотографии имени братьев Люмьер 8 сентября 2016 года — она называлась «Без смущения». Прологом для общественной кампании против выставки стал пост блогера Лены Миро, в котором она назвала Стерджеса, часто снимающего обнаженных детей, «идейным входновителем всех педофилов» и обвинила власти Москвы в «поддержке детской порнографии». После этого к истории подключились сенатор Елена Мизулина и детский омбудсмен Анна Кузнецова, потребовавшие, чтобы прокуратура проверила выставку. Наконец, в центр для «разбирательства по существу» явился член Общественной палаты и руководитель организации «Офицеры России» Антон Цветков; активисты блокировали вход в галерею, после чего владельцы центра объявили о закрытии выставки. (Подробнее о прошлогодних событиях можно прочитать тут.)

На новой выставке Джока Стерджеса, получившей название «Без смущения 2.0», будут представлены те же 32 фотографии семей нудистов, что и в 2016-м. Кроме того, в экспозицию включены сюжеты о выставке в СМИ и следственные документы.

* * *

— Не страшно вам открывать выставку Стерджеса второй раз?

— Мне кажется, все страшное позади. Закон на нашей стороне. Было несколько экспертиз, и умные, мудрые люди написали всю правду. Никто не исключает человеческий фактор, то есть охрану-то мы усилим, но чувства страха нет.

— Вы решили возобновить выставку только после того, как получили постановление Следственного комитета или у вас был такой план еще раньше?

— У меня было такое желание. Но, безусловно, я приняла решение, получив все документы. И еще у нас есть определенные обязанности и перед посетителями, и перед самим автором.

— Почему в прошлый раз вы закрыли выставку еще до того, как начались прокурорские проверки? (Выставку демонтировали 25 сентября 2016 года, прокуратура начала проверку 6 октября — прим. «Медузы».)

— Мы закрыли из-за неадекватности, которая была в обществе. Была жуткая агрессия по отношению и к сотрудникам нашего центра, и ко мне лично, и к автору. Все это создавало абсолютно нездоровую атмосферу. У нас обычно одновременно идут три выставки в разных залах, а еще есть магазин при входе в центр фотографии. У нас висят экспонаты, за которые мы несем материальную и моральную ответственность, потому что это предметы искусства. Ситуация, сложившаяся в тот момент, поставила под угрозу и жизни сотрудников, и экспонаты. Совершенно нормально было закрыть тогда выставку, чтобы просто не понести урон, который невозможно потом будет возместить.

— Вы окончательно решили закрыть выставку после того, как фотографии облили мочой? (Активист Александр Петрунько 25 сентября 2016 года прошел в центр фотографии под видом журналиста и облил мочой фотоработы и стены в зале с выставкой Стерджеса — прим. «Медузы».)

— Нет, конечно. Выставка была закрыта из-за всего, что тогда происходило. Во всех средствах массовой информации происходила бойня. Одни кричали одно, другие — другое, потом все это вылилось в наши социальные сети. Угрозы от каких-то лиц — не знаю от кого — сыпались по десятке в минуту. Зайдите просто на наш сайт, на страницу нашей замечательной выставки год назад. Там огромное количество комментариев, все это сохранено.

— Почему вы решили все эти комментарии и документы включить в новую экспозицию?

— Это такая хронология, которую мы пытаемся пересказать, и тем самым, наверное, наоборот, продемонстрировать, что правда существует и она на стороне нормальной логики. А все, что произошло тогда, — полная аномалия со всех сторон.

— Расскажите про процедуру проверки. Как она происходит? Если выставка закрыта, как ее оценивают эксперты?

— Им предоставлены все экспонаты, и они пишут художественные и другие экспертизы. Мне бы не хотелось комментировать последовательность их действий — я в этом совершенно ничего не понимаю. Но я вижу документы, которые свидетельствуют о том, что проводилась работа — она проводилась в течение года, и у нее есть результат. Это были профессиональные эксперты, у которых есть лицензия проводить такого рода экспертизы.

— Кто эти эксперты, вы знаете? Искусствоведы, психологи?

— Там очень много разных экспертиз, которые Следственный комитет посчитал необходимым провести.

— Вы как-то с этими экспертами общались? Или вы просто предоставляли материалы, и они независимо их оценивали?

— Мы предоставили материалы в самом начале. Все работы, что были на стенах, были им показаны. Потом они находились у нас на ответственном хранении, а экспертиза шла в течение года. Работы лежали в папке, и люди, которым необходимо было с ними ознакомиться, могли прийти и посмотреть.

— Как сам Стерджес воспринял идею снова открыть выставку?

— Естественно, он рад. Можете себе представить, каково это с моральной точки зрения? Вас обвиняют на протяжении достаточно долгого периода времени во всем этом (имеются в виду обвинения в «демонстрации детской порнографии» — прим. «Медузы»). Но сейчас у него такой позитивный настрой, ему приятно за нашу страну. За все, что у нас произошло в результате.

— А на вернисаж он приедет в этот раз?

— Нет, уже нет.

— У вас нет ощущения, что заключения по такого рода проверкам обычно пишутся еще до того, как они, собственно, происходят? Поэтому ваш случай кажется особенно удивительным.

— Нет, я здесь с вами не соглашусь. Я видела, что шли какие-то действия. Это абсолютно не было формальностью. У нас были экспертные оценки еще в самом начале, по нашему заказу тоже были сделаны экспертизы. И те экспертизы, что вошли в постановление [Следственного комитета], поддерживают точку зрения специалистов, которые это делали для нас.

— Но получается, если бы этого постановления СК не было, работ Стерджеса в России мы бы больше не увидели?

— Наверное, в ближайшие годы — нет. Знаете, не было уверенности в том, что это кому-то нужно. Этот документ придал нам хорошего настроения, мы поняли: несмотря ни на что, правда есть. И на этом подъеме еще нужно было найти период, когда мы сможем показать выставку, потому что график уже расписан на 2018-2019 годы. Я просто отодвинула выставку, которая сейчас должна была быть, и перенесла ее на другое время. Когда мы могли бы сделать выставку Стерджеса в следующий раз — не знаю, не буду загадывать.

— Сколько она будет идти?

— Ровно месяц. Как раз довисит тот период, который не довисела в прошлый раз.

— Вы говорили, что усилите охрану. Как это все будет устроено? Будут дополнительные проверки на входе?

— Да, возможно, [посетителей] будут проверять строже на входе. Но об этом мне пока тяжело говорить. Я посоветуюсь со специалистами, посмотрю, что они мне предложат.

— Есть ощущение, что в 2016 году вся страна не только узнала фамилию Стерджеса, но и запомнила название «Центр фотографии имени братьев Люмьер». Что происходило с центром весь год после закрытия выставки?

— Это иллюзия, что от всего этого кто-то выигрывает, — и навязывается она в том числе средствами массовой информации. Я не думаю, что Стерджес от этого выиграл. Он два месяца провел на таблетках, а мы месяц не видели ни одного посетителя у себя и несли убытки. Все решили, что центр фотографии закрыт, и к нам в принципе никто не приходил. СМИ официально объявили, что мы закрыты. Конечно, можно говорить о том, что узнаваемость увеличилась, но если мы говорим о финансовых потерях, они были существенно больше.

— Закрытие выставки в прошлом году создало прецедент, все с новой силой заговорили о цензуре в разных областях искусства. После этого [руководитель театра «Сатирикон»] Константин Райкин произнес знаменитую речь о цензуре. А музейное сообщество вас тогда как-то поддержало?

— Я не очень люблю слово «сообщество», потому что оно убивает какие-то личные отношения между людьми. Были, безусловно, люди близкие — и профессионально, и человечески, — которые звонили, писали. Они предлагали свою помощь, говорили, что готовы что-то для нас сделать. Кто-то промолчал по ряду личных причин. Кто-то, наоборот, говорил, что нельзя ни в коем случае закрывать выставку, надо срочно что-то доказывать. У многих были разные позиции, а плохие они или хорошие, я бы не хотела комментировать. Но человеческая поддержка была огромная.

— А перенести выставку в другой музей вам не предлагали?

— Во-первых, у нас нет ни одной частной организации, которая бы занималась фотографическим искусством на территории Российской Федерации. Я вот такой организации не знаю. Поэтому [взять к себе] такую выставку — не знаю, кто бы мог мне предложить. Есть какие-то государственные организации, но вы же сами понимаете.

— Что, в МАММ [Мультимедиа Арт Музей], например, такая выставка бы не появилась?

— Я не знаю, как существуют и утверждают свои выставочные графики государственные музеи. У нас, кажется, все намного проще. Мы всегда исходим из двух критериев: является ли эта фотография предметом искусства и есть ли у нас финансовые возможности это показать. Чем руководствуются государственные музеи, мне сложно ответить. Но не припомню, чтобы кто-то мне позвонил и сказал: «Мы готовы сейчас взять твою выставку и разместить эти 32 работы у себя». Я, честно говоря, не представляю себе такую ситуацию. Она немножко странно звучит, и вопрос тоже.

— Пока вы не получили постановление Следственного комитета, вы как-то перестраховывались в художественной политике галереи?

— Нет, что вы. Эта ситуация была же абсолютно аномальной. Мы существуем как организация уже практически 20 лет, и я никогда не видела, не слышала, не чувствовала ни со стороны СМИ, ни со стороны государственных органов, ни со стороны посетителей, что мой выставочный проект кому-то морально мешает, оскорбляет его и так далее. Поэтому я не считаю, что в моей выставочной деятельности что-то могло в принципе измениться.

Кроме того, я, к сожалению, не обладаю возможностями это доказать, но я уверена, что это была осознанная провокация. У людей, которые это начали, был какой-то замысел, идеи. С чем они связаны, мне трудно сказать, но это была провокация, травля, которая кем-то была спровоцирована.

— За год понятнее не стало?

— Нет. Никто этим не занимался, как вы понимаете. История всем известна. Вся динамика происходивших действий тоже на поверхности. То есть сначала был пост [Лены Миро в «Живом журнале»], потом была реакция — со скоростью звука, буквально за час, об этом узнала вся страна. И потом уже огромное количество писем в прокуратуру. Но мы же с вами прекрасно понимаем, как мы живем. С чего вдруг за несколько дней мы получили бы такой отклик на это? Поэтому я не думаю, что здесь вопрос в центре фотографии или в Стерджесе. Наверное, у кого-то были свои задачи.

Джок Стерджес — о закрытии выставки в 2016 году в письме в редакцию «Медузы»

— Не стоит даже говорить о том, как я был удивлен и разочарован произошедшим. Ни одна моя выставка нигде в мире — а мои работы выставлялись во множестве разных стран на протяжении трех десятилетий — не сталкивалась с такой реакцией. Никогда. Особенно меня поразило то, что это случилось именно в России. Я всегда восхищался русской культурой и ее богатыми традициями во всех сферах искусства. Мои русские друзья — исключительно «kulturnie lyudi», глубоко интересующиеся искусством. Русское искусство, литература, танец и прочее — часто лучшие в мире. До того как побывать на открытии своей vwistafka, я не был в Москве несколько лет — и был так рад увидеть, каким современным, утонченным и космополитичным городом она стала. Так что все случившееся показалось мне просто дурным сном, странной культурной катастрофой.