«Добро должно быть агрессивно» Интервью танцовщика Сергея Полунина — об «Убийстве в „Восточном экспрессе“» и мечтах сыграть Человека-паука

В прокат выходит фильм Кеннета Браны «Убийство в „Восточном экспрессе“» по одноименному роману Агаты Кристи. Одну из ролей — князя Рудольфа Андрени — в картине исполнил 27-летний танцовщик Сергей Полунин, бывший премьер Королевского балета в Лондоне и Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, приглашенный солист Новосибирского театра оперы и балета и Баварского балета. «Медуза» поговорила с Полуниным о его дебюте в игровом кино, мечтах сыграть Человека-паука и популяризации балета.

— Первая же ваша сцена в фильме «Убийство в Восточном экспрессе» — это сцена драки, причем очень эффектная. Вы специально для съемок брали уроки боевых искусств?

— Нет, тут помог танец. Не все знают, но на самом деле Брюс Ли был чемпионом по бальным танцам до того, как начал заниматься кунг-фу. Поэтому, если хочешь боевыми искусствами заниматься, хорошо бы уметь танцевать. Мне было очень легко: структуру движений мне поставили, а переворот в воздухе я сам придумал. Сложность была в том, что на площадке мало места — и приходилось думать, как бы не ударить кого-нибудь каблуком по лицу.

— Эффектный получился вход в игровое кино, сразу с ноги. В этой сцене драки, кстати, по сюжету вы — танцовщик, которого донимают люди с фотоаппаратами. Если к вам на улицах так подходят, что вы делаете?

— Наоборот, я очень хорошо воспринимаю, это очень приятно. Это обмен хорошей энергией — когда люди подходят поговорить, сфотографироваться. Только не со вспышкой.

— Есть ощущение, что какие-то детали вашей роли списаны с таблоидных статей о вас: закрытый, сумрачный герой, с увлечениями на грани.

— Я его основывал на себе, потому что не знал другого способа создания персонажа, кроме как углубиться в свои отношения, в свои чувства. И когда мы выстраивали персонажа, Кеннет [Брана] (режиссер фильма «Убийство в Восточном экспрессе» — прим. «Медузы») задавал вопросы, и я этого персонажа доставал из себя.

— Вы часто говорили в интервью, что добро должно быть так же агрессивно, как зло. В этом фильме добро мстит злу и буквально убивает его. Вы это агрессивное добро так и представляете?

— Да, и на самом деле я сам с собой всегда сражаюсь, [чтобы понять], насколько оно должно быть агрессивно. Потому что зло — например, террористические атаки, война — оно настолько сильно сейчас, что мир в дисбалансе, в нем больше плохого, чем хорошего. И если добро будет пассивно сидеть и улыбаться, оно никогда не восстановит баланс. И я думаю, оно должно быть агрессивно — настолько, насколько нужно, чтобы восстановить баланс.

— Как это определять — вопрос.

— Да, поэтому, видите, во всех фильмах супергерои никогда не убивают [злодеев], а сажают в тюрьму.

— В «Убийстве в Восточном экспрессе» негодяя убивают. Это, по-вашему, можно оправдать?

— Все-таки я бы не убивал. Я бы испугал и в тюрьму посадил.

— Для роли в фильме вы занимались дополнительно актерским мастерством? Или только на площадке с режиссером?

— Ну, актерские [способности], наверное, или есть, или нет. Мне кажется, этому очень сложно научить. Все-таки легко понять, есть твое присутствие в кадре или нет. Я могу очень быстро адаптироваться к костюму, к тому, что вокруг, к персонажам, поэтому мне актерскому мастерству не надо было учиться. Но вот речь — это то, что мне еще нужно познать. Много лет я просто молчал, мне сложно было что-то сказать: в школе тебе всегда говорят что-то, в [балетной] студии тоже говорят, в театр ты приходишь, и там тебе постоянно что-то говорят — ну, ты и не разговариваешь, ты танцуешь. Тебе говорят что-то, а ты это воспроизводишь телом. Поэтому было сложно начать разговаривать, начать использовать еще и эти мышцы.

— Кажется, вы один из самых разговорчивых и общительных танцовщиков, и это еще до кино произошло.

— Документальный фильм (фильм «Танцовщик» Стивена Кантора о Сергее Полунине вышел в 2016 году — прим. «Медузы») помог, потому что мне нужно было с публикой общаться, промоушен делать, и это запустило процесс. Когда я поехал в Америку [представлять фильм], у меня на протяжении двух недель каждый день было по три показа, и перед каждым — или после — нужно было говорить, отвечать на вопросы. И всего за три недели я стал сильно увереннее.

— И это пригодилось на площадке?

— Да, все пригождается. Я вообще начал заниматься актерской игрой еще перед камерами на фотосессиях. Я уже знал, что использую это, чтобы играть в кино. [На фотосессиях] были моменты, когда тебе дают маленькие задания изобразить эмоции — грустные, веселые, и я использовал фэшн-индустрию для практики. Потом документальный фильм — это новая работа, уже с видеокамерой. Потом клипы и какие-то рекламные ролики. После этой многолетней практики ты уже понимаешь, что не можешь без камеры, ты привык к ней.

— Кстати, вы же параллельно снимались еще в одном фильме — «Красный воробей». И там тоже играли танцовщика?

— Да, и не очень хорошего человека. Причем агенты и люди, с которыми я работаю, не уверены, что это хорошо для моей карьеры.

— Кого бы вы хотели еще сыграть?

— Честно скажу, мне бы чего-то не хватало, если бы я не занимался движением в фильме. То есть просто играть мне было бы не так интересно: когда есть драка или танец, когда ты используешь два очень мощных инструмента, это что-то добавляет. А просто [актерская игра] — не знаю.

— Понятно, что физически балет в тысячу раз сложнее, чем актерская игра, а какова эмоциональная нагрузка? Что тяжелее?

— Эмоционально сложнее, мне кажется, фильм. В кино эмоциональная концентрация должна быть очень сильной, потому что 12-15 часов ты все время должен быть в одном моменте. Тебя в это время могут снимать с разных ракурсов, и ты обязан всегда быть в моменте. Танец — это больше медитация, в нем можно потеряться. Тело само работает, память остается в мышцах, а не в голове, и потом ты уже ни о чем не думаешь. Иногда можно даже забыть движения, если ты подумал. [Актерство и танец] — два разных экстрима. Вот если бы их в одном совместить, тогда бы это был баланс, подходящий для меня.

— То есть, может, вы — герой боевика, если вам драки так нравятся?

— Супергерой, может быть? Мне Спайдермен и Бэтмен очень нравятся.

— Каково было оказаться в одном фильме с Джонни Деппом? Вы называли его одним из любимых актеров.

— Да, вот так всегда ставишь планку и растешь, хочешь быть каким-то человеком или похожим на него. Джонни Депп был одним из таких героев, я ему очень симпатизировал. У меня в комнате висели его постеры. Когда я его встретил, конечно, хотел учиться у него, все время смотрел на него, хотел быть рядом, подсматривал, как он играет свои сцены.

— Такой звездный состав — Пенелопа Крус, Джуди Денч, Мишель Пфайффер и другие — помог вам узнать какие-то новые секреты актерского мастерства?

— Все актеры по-разному себя ведут, по-разному готовятся. Кто-то может шутить-шутить, а потом — бах и сыграл сцену! А кто-то постоянно погружен в себя, готовится. Кто-то разговаривает с тобой, шутит, но все равно видно, что он весь в своем персонаже.

— А вы для себя выбрали уже какую-то стратегию?

— Пока не знаю. Мне очень нравится быть в кино, поэтому я иногда, может быть, слишком расслабляюсь. Потом думаю, стоило ли, надо быть собраннее. Например, в «Красном воробье» я был больше сконцентрирован, но там я был один на площадке, и танца было больше. Тут [в «Убийстве в Восточном экспрессе»] все были вместе, шутили, рассказывали истории, было интересно, и в какой-то момент я начал чувствовать себя очень расслабленно.

— В последние годы вы довольно последовательно движетесь в сторону поп-культуры: клип, реклама, документальный фильм и вот теперь игровое кино. Это, по-вашему, как-то помогает популяризации балета?

— Да, и это основная функция, которой я хочу заниматься, — популяризировать. Не ухудшать [балет] при этом, а влить в широкую культуру хороший продукт. Чтобы люди, которые не могут купить билет в театр, могли увидеть его дома по телевизору или посмотреть выступление на стадионе. То есть чтобы такое высокое искусство, как балет, могли увидеть все. Почему только «элита» может наслаждаться таким искусством?

Танец — это важный язык, который ты хоть и не всегда знаешь, но ты его понимаешь, чувствуешь. Это разговор не мозгами, а душой, и это общение на каком-то очень высоком уровне, что словами нельзя объяснить. Я танцевал раньше, чем ходил, я думаю, многие дети танцуют. Танец всегда в нас — мы танцуем в клубах, мы танцуем на свадьбе, мы танцуем дома. Танец всегда присутствует в нашей жизни, а балет — это просто более очищенный, отработанный танец.

— Вы думаете, ситуация меняется? У того же клипа Take Me to Church c вами в главной роли, например, 20 миллионов просмотров.

— На самом деле интерес к балету был всегда, просто балет очень закрытый. Но это нездорово. Он не развивался, никогда не хотел стать популярным, и важно раскрыть [это искусство], важно привести его в телевизор, в кинотеатры, нужно его использовать. И в фильмах, я считаю, есть будущее для танца, потому что виртуальная реальность — это наш следующий шаг, и танец в ней работает лучше всего. Я считаю, что Disney и другие большие корпорации в скором времени начнут использовать танец, потому что он работает. И дети понимают его лучше всего.

— Вы говорили несколько лет назад, что в театральной индустрии недостаточно уважения к танцовщику как к профессии.

— Я бы пока не сказал, что ситуация меняется. Танцовщики всегда готовы на все. Потому что они действительно верят в профессию, они так выучены. Но им нужна защита — это агенты, это менеджеры, у них этого нет.

— Как вы смогли найти эту защиту в лице агентов, если у вас после лондонского Королевского балета были проблемы с репутацией (в 2012 году Полунин покинул Королевский балет из-за конфликта с руководством; во время работы в театре танцовщик открыл тату-салон, английские таблоиды писали о его увлечении вечеринками и наркотиками — прим. «Медузы»)?

— Да, были явные проблемы, но у меня появились агенты, которые заинтересованы в кино. И я собрал команду именно с потенциалом на кино, но эта команда работает и на балет.

— Вас не раз сравнивали с Михаилом Барышниковым: танцовщиком, который так же после успеха за границей начал двигаться в сторону кино. А в драматическом театре, как Барышников, вам не хотелось бы играть?

— Хотелось, и я вижу эту комбинацию танца и театра. Я бы очень хотел попробовать, уже есть идеи, есть проекты — один в скором времени я бы хотел организовать с [актером и режиссером] Григорием Добрыгиным. Это моя мечта.

— Это в России будет?

— Еще пока не знаю, но это точно будет. Именно совмещение двух искусств, и это даст новые возможности танцовщикам, потому что они могут заниматься и танцем, и театром, они — и актеры тоже. У всех есть мечта играть.