Перейти к материалам
Астрид Линдгрен в Стокгольме, 1974 год
истории

«Бесит меня, что я не знаю, как вообще пишут книги» На русском выходит 20-летняя переписка Астрид Линдгрен с читательницей. Фрагмент

Источник: Meduza
Астрид Линдгрен в Стокгольме, 1974 год
Астрид Линдгрен в Стокгольме, 1974 год
Jonny Graan / Scanpix / LETA

В ноябре в издательстве «Белая ворона» выходит книга «Ваши письма я храню под матрасом» — переписка Астрид Линдгрен с ее читательницей Сарой Юнгкранц (в замужестве Швардт). Переписка началась, когда Саре было двенадцать, и продолжалась двадцать лет. За все эти годы Астрид Линдгрен и Сара ни разу не встретились. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент переписки, в котором подруги 65-ти и 12 лет обсуждают, как они проводят летние каникулы. Перевод со шведского Екатерины Чевкиной. Пунктуация и орфография оригинала сохранены.

[Июнь 1972]

Астрид Линдгрен от Сары. Спасибо за письмо (как вы так замечательно пишете?). Бедная вы, письмо будет дико длинное, и вам придется его читать, когда вернетесь из Туниса (вот где, наверное, здорово!). Видимо, я останусь тут у бабушки с дедушкой на все лето и возможно, возможно на весь год, так что если хотите, вот адрес:

(Хотя сейчас я, может, поеду в пансионат в Венерсборг)

Хоралюкке, Энерюда

Странная штука, еще примерно когда вы там «объявили в розыск» Пеппи, я прямо почуяла, что мы с вами каким-то образом пересечемся. Иной раз думаю, может, я стану ясновидящей, — ведь это я практически знала. (Что мы «познакомимся»), я-то всегда была к вам немножко «привязана», вот все, сказала наконец, не смейтесь!)

Нда, Гуниллу-то положат в детскую психиатрию, а я лежала в подростковой. Там было прибл. так. Каждому выделили отдельную палату и «подходящий» персонал. Все ужасно милые. Дальше — бегаешь чуть не каждый день вниз к психологу, некоторым дают таблетки. Иногда посещения, иногда кто-то удерет, кто-то вернется под кайфом, иногда отпускали «в увольнение» и т. д.

Персонал следил, чтобы к вечеру все были на месте, но к счастью, не ворчали и не ругались, без всего вот этого. Если Гунилла спит беспокойно, то ночная дежурная может не закрывать дверь (многим помогает) или посидеть у нее в палате, не знаю.

Наверное, можно сказать, что мне там помогли (немножко). В конце концов человек уступает. «Ладно, придется быть нормальной». В некоторых случаях толк в этом точно есть.

Думаю, Гунилле могут помочь. Забыла сказать, что там еще и трудотерапия есть, очень прикольная. Можно делать массу всякой всячины, шить, вырезать, ткать, лепить и т. д., и т. п.

Ой да, в Хоралюкке так отлично, что словами не передать (если я начинаю реветь, то убегаю в лес. Ужас, но иной раз подумаешь: интересно, а может, мне это даже нравится?).

Ваши письма я храню под матрасом!

Пусть солнце светит так, чтобы я загорела до черноты!

Мне вот интересно, сколько еще просуществует Земля до того, как ее уничтожат. Ужасно хочется, чтобы от конференции по защите окружающей среды был хоть какой-то толк, а то все время почему-то ощущение, что это последнее лето. Может, следующее будет совсем другое, надеюсь, чище и красивее. Нет, вряд ли я чокнулась, но ничего не могу с собой поделать — мне не по себе. А вы как считаете?

Ха-ха! Забыла сказать, что пришел табель за год! И, если вам интересно, не такой плохой, как я думала. 2 кола, три пары и 10 трояков. Трояков я не заслуживаю.

Как вам кажется, чтобы стать арт-кой, надо уметь играть на фортепьяно и танцевать джаз?

Кстати, скажу как моя бабушка:

— Интересно, а осенью у Астрид Линдгрен выйдет очередная детская книжка?

Я и сама думаю написать книгу, это на самом деле так клево.

Мне стало не хватать малышей. Представляете, завести собственного младенца — вот счастье. Но рожать я бы никогда не стала. Нетушки, я его усыновлю — чтобы не вносить свой вклад в перенаселение, а помочь тому, кто и так уже есть.

Не могу не рассказать, что видела сейчас фотографию сорокалетней тетки, которая встретилась с матерью, когда ворота в ВОСТОЧНОЗАПАДНОБЕРЛИНСКОЙ стене случайно остались открыты. До того горько — меня аж замутило. Это же ненормально, правда?

Нет, все, мне стыдно за это бессвязное, психованное, детсадовское письмо.

До свидания.

От Сары

27.7.1972

Сара моя Сара, я давно уже получила от тебя длинное и очень славное письмо, и в силу разных причин надеюсь, что ты еще в Энерюде, потому что там тебе, по-моему, хорошо. Спасибо, что так откровенно написала про псих. отд. Гунилле теперь получше, потому что летом она у своей бабушки, но что будет, когда она вернется и пойдет в школу, — большой вопрос. По крайней мере похоже, что все-таки стоит немножко потерпеть в такой больнице, а уж попасть к Бертилю Сёдерлингу было бы вообще замечательно. Я тут потом уже думала, с чего это он спросил, знаешь ли ты меня. По-моему, кто-то из твоих родителей заметил, что ты получаешь от меня письма, и рассказал Б. С. Ничего страшного, просто вдруг в голову пришло.

Нет, осенью у Астрид Линдгрен очередной детской книжки не выйдет. Но я по крайней мере ее пишу. И тебе, пожалуй, тоже стоит этим заняться, ты говорила уже, что подумываешь об этом. Даже если ты не сочинишь книгу о выдуманных героях, ты могла бы написать о Саре Юнгкранц, записать все то, что она думает и чувствует. По-моему, для своих лет ты необычайно много размышляешь и чувствуешь, ты ведь, бедолага, явно из тех, кто принимает близко к сердцу чужую боль, несчастья и горести мира. И я тоже, до такой степени, что временами впадаю в черную меланхолию. Иногда вдруг с ужасом осознаешь, каково людям, до чего им одиноко, тяжко и страшно, особенно, конечно, старикам, но и остальным тоже. А ты никому не можешь помочь, и такое это бессилие и отчаяние — понимать, что ничего не поделаешь.

Ага, стало быть, у нас тут есть малые сии с даром ясновиденья, ну да, я тоже часто прихожу к мысли, что мы способны предчувствовать будущее. Что-то подобное бывало и со мной.

Будем уповать, что это лето все-таки не последнее, хоть тебе так и кажется; тогда можно было бы назвать его потрясающим благодарственным и прощальным действом. Такого великолепного лета я вообще не припомню! И теплынь, ходишь как на юге, почти так же тепло, как в Тунисе. Внукам там было хорошо, а значит, и мне тоже. А так-то я предпочитаю Швецию и нашу свейскую природу.

Боже, ну и ветрюга сегодня — а зять пошел на парусной лодке! Когда я в пять утра вышла на балкон (он как раз выходит на парусный фарватер Фюрусунда), там сорвало с якоря большую яхту и понесло на юг. Надеюсь, ее подобрал лоцманский катер.

На днях мой младший внук, трехлетний Улле, свалился в море с причала без спасательного жилета — только кулачки виднелись из воды. К счастью, его старший брат плавал рядом на резиновой лодке — прыгнул в воду и вытащил. Теперь младший требует надувной жилет, после такого-то урока.

Когда тебе придет пора заводить детей, то я почти уверена, уж одного ты все-таки родишь сама, даже если этим поспособствуешь перенаселению. Поживем — увидим.

Да, мне кажется, уметь играть на фортепьяно и танцевать джаз — это полезно, и не только для актрисы. Я всю жизнь мечтала научиться играть на фортепьяно. А танцевать просто обожаю, но только одна и под проигрыватель.

Будет время, черкни пару строчек про твое лето.

Твой старый друг

Астрид Линдгрен

[Июль/август 1972]

Здравствуйте, Астрид Линдгрен, и спасибо, спасибо вам огромное за письмище.

Да, к счастью, я еще в Хоралюкке и пробуду тут весь 8-й класс. Книгу я напишу, если будет время, — предположительно про мальчика, который ощущает себя девочкой, так что я напишу про нее/него как про девочку, живет она с мамой (которая работает проституткой) в тесной квартирке, а потом они переедут в другое место и поселятся в старинном красивом доме, потому что девочка хочет жить как нормальная девочка, в другом городе, где никто ее не знает и не знает, что она мальчик.

К сожалению, в таких вещах я мало разбираюсь, но это поправимо. А вот бесит меня, что я не знаю, как вообще пишут книги. Что, прямо с начала и до конца, а что делать, если надо что-то поправить и т. п. На машинке, например, я буду сто лет печатать. Здорово, если бы вы рассказали, как вы это делаете, примерно. (Ясно, что главная героиня будет немножко как я, а как иначе.)

Не то чтобы я этим летом чем-то занималась — пишу кучу писем, загораю, купаюсь в море, общаюсь со всеми моими двоюродными, занимаюсь с кошкой, шью и думаю, что этим летом в Хоралюкке как-то уж слишком красиво и т. п.

Не подумайте, что я пристаю с интервью, но не могу не спросить: каково это — быть такой ЗНАМЕНИТОЙ?

Я часто об этом раздумывала, что значит быть Астрид Линдгрен, я ведь заметила, вы не привыкли выступать с заявлениями в газетах, а ту давнюю телепрограмму с вами я пропустила, и не знаю, как это? Но хоть приятно? (Глупый вопрос, можете не отвечать.) По крайней мере догадываюсь, что вам без конца приходится писать письма.

Ну не понимаю я, что за безумное счастье именно родить ребенка, это ведь такая ужастная боль, что я вряд ли выдержу. Зато как прекрасно вместо этого заботиться о том, кто уже и так есть, хотя может, детей рожать и приятно, что я знаю, я ведь не особенно умная и к тому же не такая БОЛЬШАЯ. Но одну вещь по крайней мере я знаю, я ни за что не сделаю аборт, это так ужасно — родить мертвого ребенка, нет, вот теперь опять нападает страх темноты, пожалуй, на этом закончу, напишите, если захотите, я буду очень рада.

В общем, всего вам доброго — от той, что так и не стала Фидели.

От Сары, в общем, если вы меня помните, так здорово разочек напечатать письмо.

Сара

P. S. В общем, в конце она сделает операцию и станет девочкой (в моей книжке, в смысле). До свидания, в общем и целом.

Сара Юнгкранц

Хоралюкке

Странно, когда я спрашивала насчет фортепьяно, то подумала: Астрид Линдгрен не умеет играть на фортепьяно, но хотела бы уметь.

Фюрусунд, 9.8.1972

Сара моя Сара, в общем и целом, — знала бы ты, до чего я рада, что ты пробудешь в Хоралюкке весь восьмой класс, по-моему, это самый лучший вариант. Хорошо бы тебе понравилось в новой школе, чтобы расхотелось прогуливать, потому что иначе тяжко придется не только тебе, но и твоей бабушке. Я сама бабушка и знаю, как переживаешь за внуков, причем с годами все сильнее, и чем больше любишь внуков, тем больше расстраиваешься, если у них что-то пошло не так. Но у тебя, думаю, все пойдет как надо, на всякий случай держу за тебя кулаки. По-моему, это отличная программа на лето — загорать, купаться, общаться со всеми двоюродными, заниматься с кошкой, шить и думать, как красиво летом в Хоралюкке — кстати, не только в Хоралюкке, этим летом вся Швеция словно райский сад, я каждое утро просыпаюсь от счастья и бегу вприпрыжку к Балтийскому морю, оно метрах в десяти от моей кровати, а потом хожу и смотрю на плоды моих жалких садоводческих потуг, брожу босиком по траве, а после пью на балконе свой утренний чай — тоже неплохая программа на лето, а?

Каково это — быть ЗНАМЕНИТОЙ, спрашиваешь? Да понимаешь, меня оно, честно говоря, настолько мало занимает, что если я и думаю об этом, то как о происходящем с кем-то другим. Нет ничего более отвратительного, чем нынешняя повальная эпидемия «звездной болезни», а с другой стороны, все же немножко приятно, что жизнь от твоих книг стала немножко веселее, какое-никакое удовлетворение. И все-таки пишу я их для собственного удовольствия и не думаю в этот момент о тех, кто будет их читать.

А еще ты спросила, как вообще пишутся книги. Ну, мне хорошо, я свободно владею стенографией, так что просто сижу на балконе или лежу в кровати с блокнотом в руке и всегда могу записать туда что придет в голову. Но я без конца переписываю, раз за разом, потом рву, выкидываю и пишу снова, пока каждое предложение не станет именно таким, как я хотела. (Но не когда пишу письма, сразу предупреждаю — вот как сейчас!) Многие писатели говорят, что никогда ничего не меняют, просто следуют за вдохновением и записывают сразу готовенькое. Не уверена, что это правильно, мне кажется, нужно много работать, если хочешь, чтобы вышло хорошо. И знаешь, что мне еще кажется? Мне кажется, что писать следует о том, что знаешь и в чем действительно разбираешься. Поэтому я не уверена, так ли хороша идея насчет мальчика, которого переделывают в девочку, — такую книгу, по-моему, стоит писать тому, кто сам побывал в подобной ситуации. Я бы на твоем месте написала книгу про то, как живется Саре, как ей жилось и как она собирается жить дальше. Говорят, каждый человек способен написать хотя бы о д н у книгу, о себе самом, и мне кажется, твоя книга о Саре получилась бы интереснее и лучше, чем о мальчике, который хочет стать девочкой.

Рожать теперь на самом деле можно и без ужас[т]ной боли, хотя сами роды особого удовольствия не доставляют. Я только к тому, что не стоит бояться боли до такой степени, чтобы из-за этого взять на воспитание чужого ребенка. Слава богу, тебе не нужно определяться с этим прямо сейчас. Все само придет со временем. К аборту у меня то же отношение, что и у тебя, по-моему, это очень тяжело и печально, когда приходится принимать такое решение, у женщин потом часто наступает депрессия, словно само тело не принимает такого поступка.

Пока, пока, Сара из Хоралюкке, — было бы здорово узнать, что ты думаешь о новой школе, когда пойдешь туда, не забудь, что мне это очень интересно. И удачи тебе во всем — с летом, с книгой, со школой и с Сариной жизнью в целом.

Астрид