«Не уверен, что в России в ближайшие годы мы увидим человека такого масштаба» Как Вячеслав Иванов изменил российскую и мировую науку

7 октября умер Вячеслав Иванов — лингвист, антрополог, семиотик, автор переводов с десятков языков, один из создателей машинного перевода, академик РАН и Американской академии наук и искусств, член Британской академии и Академии наук Латвии. Ему было 88 лет. В последние годы жизни он совмещал работу в Калифорнийском университете, где был профессором кафедры славянских языков, с работой в МГУ и РГГУ. Как Вячеслав Иванов изменил российскую и мировую науку, по просьбе «Медузы» вспоминает академик РАН, специалист в области классической филологии и сравнительного языкознания Николай Казанский.

Николай Казанский

доктор филологических наук, академик РАН

Уход Вячеслав Всеволодовича — потеря для всех, кто знал его лично и для тех, кто только читал его труды. Безусловно, это потеря для мировой науки. Его труды входят в самые сжатые списки рекомендованных работ в области сравнительно-исторического языкознания. Мировое признание получила книга, написанная в соавторстве с академиком Тамазом Гамкрелидзе «Индоевропейский язык и индоевропейцы», переведенная на английский язык Джоанной Николз. Это был новаторский труд, заключавший в себе новые подходы к реконструкции всей системы праиндоевропейского языка, в том числе — и глоттальную теорию, которую они сформулировали в один год с американцем Полом Хоппером. Эта теория включена сейчас в западные учебники. Сделанное Вячеславом Всеволодовичем в области индоевропейского языкознания, как и в области семиотики, во многом определило уровень мировой науки.

С точки зрения российской науки, заслуги Вячеслава Всеволодовича трудно даже сколько-нибудь полно перечислить. Начать, наверное, нужно с того момента, когда публично выразив свое возмущение тем, что происходило вокруг романа «Доктор Живаго» Пастернака, Вячеслав Всеволодович лишился работы в МГУ — и был приглашен заняться математической лингвистикой. После этого он работал в Институте славяноведения и балканистики, где им были написаны многие книги — грамматика хеттского языка, сопоставление анатолийских языков с балтийскими и славянскими. Именно здесь вместе с Владимиром Николаевичем Топоровым они написали книгу, посвященную славянской мифологии, и сформулировали так называемый «основной миф», отраженный во множестве индоевропейских традиций — миф о борьбе бога Грома со Змеем. Эти исследования были продолжены в Америке Кэлвертом Уоткинзом и Джошуа Катцом. В эти же годы появилась и его книга переводов с языков Древней Анатолии «Луна, упавшая с неба». Многие из стихотворных переводов читала и одобрила Анна Ахматова.

Мы обязаны Вячеславу Всеволодовичу десятками статьей в энциклопедии «Мифы народов мира». Он активно знакомил коллег с новыми материалами — он подготовил сборник переводов с большой вводной статьей о тохарских языках, тексты на которых привез в Россию и впервые опубликовал русский консул в Кашгаре Николай Федорович Петровский.

В студенческие годы Вячеслава Всеволодовича компаративистика фактически была под запретом, и Иванов сделал очень много для ее возвращения в отечественное языкознание. В это же время он продолжал занятия дешифровкой письменностей Эгейского региона, но наибольшее значение имело его увлечение семиотикой. Исследования Вячеслава Всеволодовича во многом определили «Московско-тартускую семиотическую школу», включая «Очерки по истории семиотики в СССР», специальные работы, посвященные кино, в том числе замечательные исследования творчества Эйзенштейна.

И в семиотике, и в лингвистической теории он был источником крупных идей, в которых история культуры и мифология всегда рассматривались сквозь призму языка.

Во всех этих областях его заслуги бесспорны, но для меня не менее важны открытые им забытые страницы истории российской интеллектуальной жизни, например, рассказ о специалисте в области тифло- и сурдопедагогики Иване Соколянском, сумевшем работать со слепоглухонемыми детьми — более поэтических страниц в научной прозе найти невозможно.

Нельзя не упомянуть и о его литературоведческих исследованиях, посвященных не только древним литературам, но и русской. Его статья о русской оде XVIII века не случайно вошла в хрестоматии по русскому литературоведению.

В Вячеславе Всеволодовиче поражал и восхищал масштаб его личности и невероятная энергия. В последние годы во время его приездов из Лос-Анджелеса в Москву его время было наполнено чуть ли не ежедневными докладами и преподаванием. Мы встречались на его докладах и между его лекциями в РГГУ. Научные проблемы он обсуждал с удовольствием, с удовольствием поддерживал и чужие начинания в самых разных областях. Общение с ним всегда было профессиональным, простым — коллег он не делил по возрасту и даже в какой-то момент вел занятия по дешифровке древних письменностей с детьми.

Его начитанность была удивительной, так что он легко сопоставлял данные разных наук, что редко удается тем, кто ведет исследования в относительно ограниченной области знания. Последний доклад Вячеслава Всеволодовича я слышал в апреле на конференции, посвященной 100-летию семиотика Альгирдаса Греймаса, а до этого — также по скайпу — доклад о Новалисе, причем Вячеслав Всеволодович больше внимания уделил не литературным особенностям произведений, а специальным знаниям Новалиса в области минералогии. Широта постановки проблем и вторжение в самые разные области знания, безусловно, таили в себе большой риск критики со стороны специалистов в конкретной области знания. Вячеслав Всеволодович, думаю, шел на это сознательно. Потому что иногда, если забежать с другой стороны, видно дальше, чем если стоять на передовых позициях.

Я не уверен, что в России в ближайшие годы мы увидим ученого такой широты научных интересов и человека такого масштаба.