«Если бы я стал президентом, люди целовали бы мои следы после моей смерти» Дэвид Ремник — об Анатолии Кашпировском: фрагмент книги о распаде СССР «Могила Ленина»

В конце октября в издательстве Corpus выходит «Могила Ленина» — первая книга американского журналиста Дэвида Ремника, за которую он в 1994 году получил Пулитцеровскую премию. В качестве журналиста газеты The Washington Post Ремник, который позже стал главным редактором The New Yorker, провел в России несколько перестроечных лет и создал хронику распада Советского Союза от первого Съезда народных депутатов до путча в августе 1991 года. Впрочем, «Могила Ленина» — книга не только о политике, но и о советской жизни вообще: как журналист Ремник встречался и с кузбасскими шахтерами, и с сахалинскими рыбаками, и со среднеазиатскими партийными функционерами, и с культурными героями новой эпохи. «Медуза» публикует главу из «Могилы Ленина» о сверхпопулярном телевизионном целителе Анатолии Кашпировском. Перевод с английского Льва Оборина.

Когда Гиббон писал свою сагу об упадке и разрушении Римской империи, он полагался на письменные источники: воспоминания, эпос, исторические хроники. Но те, кто будет изучать падение советской империи, обратятся скорее не к книгам, а к видеозаписям. В этой видеореволюции Анатолий Кашпировский сыграл роль Распутина — безумного старца.

В тысячелетней истории России всегда было место целителям, духовидцам и юродивым. Как правило, они приобретали значение в периоды стремительных перемен, потрясений, смут. Историк VI века Агафий Миринейский сообщал в своей хронике, что после землетрясения в Византии по улицам блуждали «различные обманщики и как бы добровольные прорицатели». «Обычно в трудные времена всегда появляется множество таких людей», — добавлял он. В последние годы царской власти неграмотный сибирский крестьянин Распутин сумел убедить царскую семью, что обладает чудодейственной силой. Они верили, что Распутин исцеляет наследника престола от гемофилии.

Но если гипнотическое воздействие Распутина ограничивалось царской семьей и высшим светом, то Кашпировский как житель глобальной деревни норовил объять весь мир. Его «сеансы здоровья» смотрели в СССР и Восточной Европе 300 миллионов телезрителей. Он собирал огромные концертные залы и футбольные стадионы. Кашпировский вел «прием в своей клинике» годами, но именно в конце 1989-го, когда экономика пришла в упадок и люди начали поговаривать о наступлении нового Смутного времени, партийные боссы, отвечавшие за телевидение, решили, что пора развлечь народ каким-нибудь зрелищем — например, телевизионным целителем.

Я смотрел первую передачу Кашпировского, и, как все, был пойман на крючок еще на начальных титрах.

На экране возник логотип: «Телесеанс». Затем, одетый во все черное, появился Кашпировский. Взгляд у него был человека под кайфом, челка, как у Брандо в «Юлии Цезаре». Он стал рассказывать о своем методе подключения к «биокомпьютеру» в телах своих «пациентов», о том, что таким способом он избавил «сотни тысяч, возможно, миллионы» людей от опухолей, грыж, болей в сердце. Говорил он, как на пластинке с 16 оборотами в минуту, медленно, низким голосом, словно угрожая. Он хвастался медицинскими успехами, невиданными «за всю историю человечества», успешным излечением людей от импотенции, фригидности, слепоты, облысения, эмфиземы, кисты яичника, камней в почках, псориаза, экземы, варикозного расширения вен, шрамов, туберкулеза, астмы, диабета, аллергий, заикания, астигматизма, а в четырех «задокументированных» случаях — даже от СПИДа. Он был Господом Богом и Понсе де Леоном одновременно: по его слову, на месте ампутированных конечностей и вырванных зубов вырастали новые, седые волосы темнели и приобретали блеск. Благодаря ему у 70-летней женщины вновь началась менструация, а мать Горбачева вылечилась от артрита. И еще была диета Кашпировского: один его пациент похудел на 158 килограммов «безо всякого обвисания кожи». По крайней мере, так утверждал врач… по словам Кашпировского.

После этого пошел саундтрек, мощная электронная волна, синтезаторное барокко.

«Освободите ваш разум от всего, — чревовещал Кашпировский. — Освободите от стремлений и амбиций. Закройте глаза. Дайте выход вашим чувствам — что бы вы ни чувствовали сейчас. У вас будут разные ощущения. Наше молчание — это пауза, пауза без слов. Слова неважны. Здесь нет никакой работы. Это трудно понять, потому что всю жизнь людей учат пониманию. Забудьте обо всем… Слушайте музыку… Не бойтесь процесса, который начинается в вашем организме… Если вы почувствуете движение внутри, не обращайте внимания…»

Похоже, он мог вообще не моргать. У него блестело лицо. Иногда он надолго замолкал — просто смотрел, чуть улыбаясь. Так делает деспотичный гость, пришедший к вам на ужин и уже полупьяный: он уверен, что вы заворожены всем, что он говорит.

«Некоторые из вас сейчас видят леса, горы. Один… два… три… На других нахлынули очень грустные воспоминания. Пять… шесть… Кто-то строит планы на завтра, взвешивает, все взвешивает… Семь…»

На счет «десять» Кашпировский пропал с экрана. «Сеанс окончен», — сказал он.

Мы были исцелены.

* * *

После первых же сеансов Кашпировский приобрел невероятную популярность, начался его культ. Все знали его имя и считали его или гением, или жуликом. Мне он сказал, что в его архиве больше миллиона телеграмм и писем — в основном от благодарных телепациентов. Школьницы и пенсионерки давали ему понять, что готовы на все, чтобы быть с ним рядом, учиться у него, спать с ним. Пожилые женщины писали, что теперь у них в красном углу вместо традиционного портрета Ленина висит портрет Кашпировского. В провинции уличные торговцы продавали открытки с царем Николаем II, Джоном Ленноном, Иисусом Христом и Анатолием Кашпировским. Вероятно, он был единственным человеком в Киеве, у кого в гараже стояли три машины, а на счету в банке лежала внушительная сумма. Газеты, критиковавшие Кашпировского, сильно рисковали. Когда еженедельная «Литературная газета» напечатала статью, в которой назвала Кашпировского опасным шарлатаном, ее завалили такой лавиной возмущенных писем, что публикацию новой обличительной статьи редактор отменил.

Некоторые считали, что Кашпировский исцеляет не только растяжки и жировики, но нацию в целом. Он не был склонен это опровергать. «Если бы я стал президентом, люди целовали бы мои следы после моей смерти: я ходил бы в народ и действовал бы в его интересах», — сообщил он мне. Сколь велик его электорат, оставалось неясным, но Кашпировский уверял, что он очень значителен. «Украина для меня слишком мала».

Первые шесть сеансов Кашпировского транслировались на всю страну в последние месяцы 1989 года. С появлением независимых политических движений и началом забастовок перестройка стала выходить из-под контроля Горбачева. Система здравоохранения была разрушена: сами власти признавали, что людям доступно лишь 30% жизненно необходимых лекарств, даже аспирин и пенициллин было не достать. Постоянно приходилось слышать о больницах, в которых отключили воду, а операции проводили при свечах. Возвышение Кашпировского произошло именно тогда, когда люди оказались в растерянности и замешательстве, когда они искали духовные ориентиры. Как это часто случалось в истории России, дестабилизация повлекла за собой повышенный интерес к черной магии, пророчествам и колдовству. В России богоискательство приводило людей не только в церковь, мечеть и синагогу, но и к таким самозванцам, как Распутин и Кашпировский.

В России во все времена, даже в пору гонений, не переводились деревенские целители и духовидцы. Впавший в маразм Брежнев тайно приглашал в Кремль экстрасенса Джуну Давиташвили. А теперь, когда все табу исчезли, можно было действовать открыто. В горбачевскую эпоху старухи продавали в городских парках медные браслеты и клялись, что они действуют как вакцина против СПИДа. В партийных газетах публиковали гороскопы. Государственное новостное агентство ТАСС сообщало, что в Воронеже приземлился «бананообразный объект» с «человекоподобными» гигантами и карликовым роботом на борту. Очевидцы описывали этот звездолет как «огромный светящийся шар», в котором сидели «один, два или три» пришельца «трех-четырехметрового роста, но с очень маленькими головами». В Москве целитель Аллан Чумак открыл свою телелавочку, программу «120 минут» (советский аналог шоу Today). Чумак совершал пассы руками, будто гладя невидимого кота, и «заряжал энергией» стаканы с водой и тюбики с кремом, которые люди ставили перед телевизорами.

«Я контактирую с иным миром», — сказал мне Чумак при встрече. Сунув руку в пакет для мусора, он извлек оттуда одну из «бессчетных» телеграмм: «ИСКРЕННЕ БЛАГОДАРЕН ТЧК БЫЛА ХРОНИЧЕСКАЯ ТАХИКАРДИЯ И ГАСТРИТ ТЧК ВРАЧИ НЕ МОГЛИ МЕНЯ ВЫЛЕЧИТЬ ТЧК ТЕПЕРЬ БЛАГОДАРЯ ВАМ ЖИВУ БЕЗ ЛЕКАРСТВ ТЧК СПАСИБО СЕРГЕЙ НОВОЧЕРКАССК».

Вместе с Чумаком я спустился на лифте. Он шел на дворовую парковку, чтобы заняться исцелением собравшихся там нескольких сотен людей. Процедура производилась раз в две недели и зависела от погоды. Большая толпа ждала его. У кого-то были с собой снимки больных детей или родителей: люди надеялись, что целитель передаст им свою энергию через фотографию-посредника. Чумак встал на крыльцо и предложил всем окружить его, чтобы почувствовать его ауру. Но предупредил заранее: бывших партийных функционеров он вылечить не сможет.

«Их души уже совсем очерствели», — объяснил он.

* * *

Кашпировский, разумеется, считал Чумака «мошенником», сам он был не чета обыкновенным колдунам. Он был сверхврач, светский жрец души и тела. «Я уже перерос звание доктора, — сказал он однажды за кулисами перед сеансом. — Это все детские игрушки. Я не исцеляю. Я провожу в жизнь Великую Идею. Но я не продвигаю религию. Что толку в том, что две тысячи лет назад Иисус ходил по воде? Чем это помогает этим людям?» Он потер подбородок и задался вопросом о происхождении своего изумительного дара. «Духовная сила, водившая Иисуса Христа, скорее всего, живет и во мне, — сказал он. — Через 50 лет, думаю, меня будут чтить как святого».

Кашпировский выучился на психотерапевта в Виннице — провинциальном украинском городе. Там же он 28 лет проработал в психиатрической больнице. Зарплата у него была мизерная: чтобы иметь в месяц лишние сто рублей, он по ночам грузил на самосвалы мешки с цементом и бревна. Некоторое время он фанатично занимался тяжелой атлетикой и боксом. Даже сейчас, когда ему было немногим за 50, он гордился своей физической формой и утверждал: «Я могу победить любого чемпиона мира». В 1975 году у Кашпировского случился острый приступ панкреатита, он едва не умер. Год он пролежал в больнице на Украине, а затем отправился на Сахалин, где исходил остров вдоль и поперек, питаясь, подобно Иоанну Крестителю, одним сухарем в день. «Благодаря голоданию я выздоровел», — уверял он.

С гипнозом и массовым целительством Кашпировский начал экспериментировать в 1988 году. Он провел пять телесеансов в Киеве и, по его словам, вылечил тысячи детей от энуреза. Способ лечения был столь же темен, как и нынешний: целительство словом, каким-то образом восстанавливающее естественный баланс в организме. «У переживаний счастья и печали есть некая материальная, биохимическая основа. Когда я боюсь, у меня выделяется много адреналина. Когда я чем-то подавлен — еще больше, — Кашпировский читал мне что-то вроде лекции. — Внутри вас открываются врата, и вы воспринимаете информацию. Как эти врата открываются, вы не знаете — это уж мой метод. Информация входит в вас, но поскольку вы не знаете, как, она остается внутри вас. Я проникаю глубже сознания, в самую сущность организма, и исцеляю тело. В нем остается моя метка».

В 1989-м во главе советского телевидения стоял Михаил Ненашев, дремучий аппаратчик, говоривший своим помощникам, что главная цель телевидения — утихомиривать и успокаивать волнующиеся массы. В Кашпировском, которого поддерживали важные люди в украинской компартии, Ненашев нашел такой успокаивающий голос. Он организовал сеансы Кашпировского, которые в 1989-м транслировались не только на Советский Союз, но и на Болгарию, Польшу, Израиль, Чехословакию и Скандинавию. «В стране, где нельзя найти даже аспирина, поневоле надеешься на чудо, — замечала Елена Чекалова, телевизионный критик „Московских новостей“. — И вот является некий человек и предлагает легкое решение, то самое чудо. Этот феномен известен в бедных, убогих странах». Известный телеведущий Леонид Парфенов добавлял: «Роль Кашпировского была такой же, как роль Горбачева в 85-м и 86-м. У них даже жесты похожи. В их речи огромное количество бессмыслицы, но при этом они завораживают публику и вселяют в нее уверенность».

Свой главный телевизионный трюк Кашпировский провернул во время телемоста между Киевом и Тбилиси. Женщине по имени Леся Юршова, лежавшей в тбилисской больнице, требовалась серьезная операция на брюшной полости. Она отказалась от обычной анестезии и позволила Кашпировскому, находившемуся в Киеве, загипнотизировать себя по телевидению. Получилась разделенная на два экрана фантасмагория.

— Закрой глаза и пой: «Тополя, тополя»! — приказывал Кашпировский бедной женщине. Та действительно выдавливала из себя несколько нестройных нот.

— Глаза закрываются! Закрываются! Поплыла! — говорил Кашпировский. — Живот обезболен до позвоночника! Глаза закрылись!.. Инструмент будешь чувствовать, а боль — нет. Потом сделаем так, что рубец рассосется. Если меня спросит кто-нибудь из специалистов, спишь ты или не спишь, так как ты ответишь?

— Нет, не сплю, — робко отвечала женщина. — Как же сплю, когда все чувствую?

Еще бы: по ходу операции ей делали 40-сантиметровый разрез.

Когда операция была окончена, Кашпировский сообщил аудитории: «Теперь все, кто меня смотрел, могут пойти к зубному врачу и удалить зуб. Больно не будет, заверяю вас».

Кашпировский заявлял, что эта передача вошла в историю медицины — «нет, в историю духа!» Но пациентка взбунтовалась. Леся Юршова рассказала журналистам, что на самом деле во время операции испытывала «чудовищную боль», но терпела, потому что «не хотела подвести Кашпировского».

Президент Независимой психиатрической ассоциации Юрий Савенко сказал, что потворство Министерства здравоохранения телесеансам Кашпировского возмутительно. Он считал это частью тайной кампании КПСС по обеспечению народа «хлебом и зрелищами». И не только он полагал, что такие программы нужны партии, чтобы отвлечь внимание людей от бытовых неурядиц и горестей. «У русских людей христианство — это такая тоненькая пленка, — говорил он. — А по существу они язычники. Они соблюдают обряды, не понимая их смысла. В нынешней политической ситуации мистицизм становится популярным, а при таком низком культурном уровне он приобретает скандальные формы». По словам Савенко, у одного из его коллег были «точные данные», доказывающие, что сеансы Кашпировского не только не исцеляли людей, но, напротив, некоторых ввергли в психоз. Никакого расследования не было. И журналистам, и врачам было нелегко разоблачать столь популярную фигуру: в 1990-м Кашпировский был признан многими газетами Человеком года, а поклонников у него было больше, чем у любого политика или кинозвезды. Савенко рассказывал, что кое-кто из его друзей — психологов и психиатров отыгрывался, прибегая к розыгрышам: «Некоторые, я знаю, дурачили Кашпировского, посылая ему телеграммы вроде „Благодаря вам, моя культя подросла на несколько сантиметров“. Потом они ждали, когда он прочитает вслух эту телеграмму перед зрителями как еще одно свидетельство».

* * *

Гастролируя по стране, Кашпировский собирал концертные залы, заводские площадки и даже футбольные стадионы. Видеокассеты с его выступлениями передавались из рук в руки так же, как раньше перепечатанные книги Солженицына. В провинции, где мало у кого был видеомагнитофон, видеосалоны и кинотеатры организовывали «вечера Кашпировского», на которых показывали записи телесеансов великого человека. Как бизнесмен Кашпировский был недоволен пиратским распространением этих записей. В начале одной из кассет, смонтированных в США, за стандартным предупреждением ФБР о противозаконности переписки кассеты следует текст от самого Кашпировского: «Внимание! В случае копирования эта кассета потеряет целебные свойства!»

Я наблюдал Кашпировского в Москве и во время его заграничного турне. Выглядело представление всегда одинаково: отталкивающая смесь нью-эйджа и битломании. Как-то раз выступление проходило в Нью-Йорке — в школе в Пелем-Паркуэй, одном из районов Бронкса. Целитель забился в угол, стараясь не попасться на глаза дородным, надушенным эмигрантским старухам, вплывавшим в зал. Настроение у Кашпировского было отвратительное. За несколько дней до этого, в Квинсе, все прошло как нельзя лучше, на должном уровне обожания. «Я верю в вас, как в Бога, — говорила ему одна женщина. — Кто-нибудь должен сокрушить ваших врагов. Слава Создателю, что вы посланы нам. Вы Бог, сошедший на землю». Другой почитатель отшвырнул свою трость и стал, прихрамывая, радостно прыгать по авансцене. Он выкрикивал по-русски слова благодарности. Все это Кашпировский принимал как должное. Он даже изображал некоторое пресыщение. Конечно, признавал он, существует «культ Кашпировского», «но я же не собираюсь приказывать им взорвать атомную электростанцию. Не нужно бояться, что я стану новым Сталиным или кем-то в этом роде».

Но теперь у него был затравленный вид. Он был уверен, что все пойдет наперекосяк. Его импрессарио Михаил Циммерман носился вокруг Кашпировского, как оса, выясняя, почему микрофон стал потрескивать и почему звезда шоу сидит мрачнее тучи. «Анатолий Михайлович — это тончайший музыкальный инструмент, — произнес Циммерман. — Иногда он бывает расстроен».

На Кашпировского нахлынул ужас, знакомый всем самозваным пророкам. Мир, вся вселенная не были готовы к его дару. «Человечество еще не дозрело до спасения, — сказал он. — Еще нет технических возможностей. Представьте себе: все здоровы, никто не умирает, люди продолжают размножаться. Куда же они денутся? Другие планеты пока не обжиты. Так это устроено».

Оказавшись на сцене, Кашпировский честно старался, но «поймать волну» не смог. Неготовая вселенная — пустяки. Как сказал Роберт Фрост, ад — это полупустая аудитория. Кашпировский злился, что билеты на его выступления расходились плохо. Он привык к 300 миллионам телезрителей и 25 000 посетителей стадиона. Теперь на него пришло 300 человек. Он рассказывал о своих достижениях и теориях с натужным энтузиазмом коммерсанта, продающего в ночном телемагазине парики. Затем начались свидетельства исцеленных. У какой-то женщины прошло растяжение шеи — аллилуйя. У другой пропал ревматизм, а седые волосы потемнели: «Я чувствую себя уже не на 60, а на 30 лет», — сказала она. Выглядела она, впрочем, на все 70. Кашпировскому явно было трудно признавать собственные чудеса. Он поглядывал на настенные часы. Когда прошло достаточно времени, он объявил, что пора приступать к сеансу. Заиграла синтезаторная музыка, Кашпировский принялся урчать в микрофон. Но главный номер ему тоже не удался.

Расхаживая по рядам, Кашпировский заметил, что кто-то из зрителей не закрыл глаза, а кто-то ерзал в кресле.

«Не смотрите на меня! — закричал он на одну женщину. — Вы меня выводите из равновесия! Отвернитесь!»

Он отвернулся сам. Музыка заиграла громче. Кашпировский побагровел: «Где вы взяли эту музыку?! — набросился он на своего ассистента за микшерным пультом. — Это нечеловеческая музыка! Такую играют на первомайских парадах! Тише! Выключите совсем!»

Когда все закончилось, Кашпировский встал на краю сцены. Бабушки, мамы, дети кинулись к нему, чтобы пожать звезде руку и поймать целительный взгляд. Кто-то пытался поговорить с ним в частном порядке — рассказать про свой рак, мигрень, опухоль. «Я не рядовой врач! — раздраженно отнекивался Кашпировский. — Не рассказывайте мне о конкретных заболеваниях!» Впрочем, иногда больным, жалующимся на свои хвори, Кашпировский все же давал совет.

«Примите пару таблеток», — говорил он.