Анатолий Васильев поставил в России первый спектакль за 11 лет. Почему это важно? В Москве покажут премьеру «Старика и моря» по Хэмингуэю

Основатель театра «Школа Драматического искусства» режиссер Анатолий Васильев с 2006 года живет во Франции и не работает в России, но этим летом он сделал исключение для Чеховского фестиваля и поставил спектакль «Старик и море» по повести Хэмингуэя на сцене театра имени Вахтангова. Сыграли спектакль всего дважды, еще два показа пройдут 30 сентября и 1 октября. По просьбе «Медузы» театральный критик Антон Хитров рассказывает, каким получилось возвращение Васильева на русскую сцену, из чего складывается новый спектакль и почему его непременно стоит увидеть.

Васильев

Анатолий Васильев — из тех художников, которых категорически не устраивают настройки по умолчанию. Он снова и снова задается вопросами «Что такое театр?», «Чем может быть театр?» — и каждый раз дает новый ответ. Теперь, когда режиссер не работает в России, простейший способ в этом убедиться — прийти на любой спектакль московского театра «Школа драматического искусства» и как следует осмотреть театральное здание, построенное по проекту Васильева и его покойного соавтора, художника и архитектора Игоря Попова. Ничего похожего вы не увидите ни в одном другом театре: нет ни рампы, ни занавеса, вместо черной коробки сцены — ослепительно белое пространство, вместо стандартного зрительского фойе — имитация крытой улицы.

Васильев начинал в 1970-х как автор бытового психологического театра, стал в этом деле виртуозом и бросил, чтобы заниматься театром игровым, импровизационным, а затем — ритуальным, мистическим. Это единственный режиссер в новейшей истории нашего театра, прошедший такую сложную эволюцию. «Школа драматического искусства», созданная режиссером в конце 1980-х, была организована принципиально иначе, чем обычный репертуарный театр: спектакли сочинялись годами, вся работа была заточена на творческий поиск, а не на производство готового продукта.

Последний раз Васильев выпускал премьеру в России 11 лет назад — это был спектакль «Каменный гость, или Дон Жуан мертв». Многолетний спор с городскими властями закончился увольнением режиссера из им же созданного театра и переездом во Францию, где Васильев работает по сей день и возвращаться пока не собирается. Генеральному продюсеру Чеховского фестиваля Валерию Шадрину удалось невероятное — организовать «разовое» возвращение режиссера после более десяти лет отсутствия.

Любимов

«Старик и море» — оммаж Юрию Любимову, приуроченный к его столетнему юбилею. Перед первым показом Васильев рассказал, что повесть Эрнеста Хэмингуэя была одной из любимых книг его старшего соратника. Как и солистка премьеры Алла Демидова, режиссер одно время работал под началом Любимова в Театре на Таганке: именно там он выпустил знаменитое «Серсо» по пьесе Виктора Славкина, свою последнюю «бытовую» постановку. Ослепительные лучи прожекторов, скрывающие сцену в одном из эпизодов «Старика и моря», — прямая цитата из Любимова: световой занавес — его фирменный прием.

Васильев ссылается и на другие театральные традиции, помимо Таганки: в спектакле сказывается его давнее увлечение Востоком, когда-то надоумившее режиссера скрестить «Илиаду» с азиатскими боевыми искусствами. Одетые в черное слуги просцениума двигаются словно в рапиде, чем напоминают неспешных актеров японского театра но (бамбуковые трости усиливают это впечатление). В одном эпизоде спящему старику является золотой лев — богато декорированная кукла из традиционного китайского танца. Спектаклю вообще не занимать эффектных визуальных решений — чего стоит одна лишь кульминация, когда усеянное блестками тряпичное море «кипит» под действием невидимых машин.

Демидова

Но самое важное здесь — двухчасовое соло Аллы Демидовой. Актриса, которая несколько десятилетий шла на передовой театральных поисков, работая с первыми режиссерами своего времени — Любимовым, Виктюком, Терзопулосом, тем же Васильевым, — в последние годы выходит на сцену почти исключительно в поэтических концертах, а в полноценных спектаклях участвует очень редко.

Демидова не играет буквально старика Сантьяго; в программке ее роль называется «От автора». Все два часа она держит текст под рукой, не столько для подстраховки, сколько из уважения к писательскому труду: не хочет выдавать слова Хэмингуэя за собственные (в поэтических концертах актриса следует тому же правилу — никакой декламации по памяти, только с листа). Вообще, замысел режиссера исключает любое притворство. Дочитав до соломенной шляпы Сантьяго, Демидова надевает черный цилиндр — головной убор артиста, но не рыбака: мол, вы же понимаете, что я не старый нищий кубинец.

Актриса достигает родства с персонажем не через лицедейство, а через подлинный сиюминутный опыт, переживаемый на сцене. Она проводит эти два часа наедине с тысячным залом, как старик — наедине с океаном, полагаясь только на силу своего голоса, как герой Хэмингуэя — на силу рук (микрофон крепко вошел в театральную практику, но в «Старике и море» Демидова им почти не пользуется).

Сантьяго — не единственная «ипостась» актрисы. Режиссер разложил повесть Хэмингуэя на три голоса: старик, море (читай — рок) и суша (социум). Фрагмент об атаке акул звучит в записи; Демидова читает его с особой «утвердительной интонацией», которой Васильев обучает актеров, — словно после каждого слова стоит восклицательный знак. Живая артистка неподвижно слушает фонограмму собственного голоса: дескать, человеку из плоти и крови нечем возразить, когда говорит море. А заключительный абзац повести — о туристах, которые пришли поглазеть на привязанный к лодке скелет, — Демидова произносит с микрофоном в руках. Это ее третья и последняя ипостась — слабый голос заурядного, «сухопутного» человека.

«Старик и море»

Сценография, сочиненная режиссером самолично, подхватывает аналогию между артисткой и рыбаком, уподобляя море театру (или театр — морю). Полупрозрачные голубые «паруса» то взлетают под колосники, становясь театральными падугами, то спускаются к полу многослойным занавесом. Свет в зрительном зале гаснет, когда над океаном наступает ночь, и загорается с рассветом. В кульминационный момент большая удочка тащит не рыбу, а синий «морской» ковер, покрывающий сцену, словно подмостки — и есть добыча героя.

И Демидовой, и Васильеву несложно подставить себя на место Сантьяго: ведь они читают повесть Хэмингуэя как универсальный рассказ о художнике. История искусства, и в особенности театра — это история амбициозных, но не реализованных до конца проектов, которые в теории были блестящими, но на практике в силу разных причин, внешних или внутренних, умирали раньше срока: что-то было откровенно утопичным, что-то не находило поддержки современников, а что-то уничтожалось авторитарной властью. Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов и сам Анатолий Васильев с его революционным театром-лабораторией — любой большой режиссер отечественного театра в той или иной степени старик Сантьяго, который ловил рыбу, а привез скелет, величественный, но неполный.