«Зона — это абсолютный аналог России» Интервью заключенного по «болотному делу» Ивана Непомнящих — о жизни в колонии, зарплате 750 рублей в месяц и тюремном насилии

24 августа из ярославской исправительной колонии № 1 вышел на свободу Иван Непомнящих — бывший инженер оборонного предприятия, которого в декабре 2015 года признали виновным в том, что 6 мая 2012 года во время акции протеста на Болотной площади он бил руками и зонтом двух сотрудников полиции. Непомнящих приговорили к двум с половиной годам колонии общего режима. Корреспондент «Медузы» Павел Мерзликин поговорил с ним о жизни в колонии, производстве картонных ящиков, Толстом и планах на будущее.

— Как прошли ваши последние дни в колонии?

— Последние 3 дня я провел в ШИЗО. Формальная причина, по которой меня туда отправили, — нарушение формы одежды, снял курточку. О настоящей причине я говорить бы не хотел, так как это может навредить тем, кто там остался. Скажу только, что она не имеет отношения к моим жалобам (в апреле Непомнящих заявил, что его и еще нескольких заключенных избили в колонии бойцы спецназа — Прим. «Медузы») и политике. В остальном эти три дня в ШИЗО прошли спокойно.

— Что собой представляет ШИЗО?

— Это помещения, рассчитанные примерно на шесть человек, хотя я подсчитал, что по норме, исходя из площади, в некоторых из них могут находиться только пять. По санитарным нормам это скорее складские помещения, а не жилые. Плюс весной и осенью в них очень холодно, потому что отопление отключается не исходя из температуры на улице, а в определенные даты. Летом и зимой еще ничего. Отправить туда могут под любым предлогом. Меня отправляли неоднократно, самый долгий срок — 21 сутки.

— А как вас освободили?

— Я сидел в ШИЗО, раздали завтрак. Только я взял ложку, чтобы отведать этой чудесной каши, как ко мне пришли и сказали: «Освободите помещение». Это было примерно в семь утра. 

— Что вы почувствовали в этот момент?

— Никаких особых эмоций не было. Просто смена обстановки.

— А сейчас эти эмоции появились? Ощущение от свободы?

— Нет. Думаю, это связано с тем, что, когда я выходил, я знал, что мне нужно сразу сделать несколько конкретных вещей. Например, сделать передачу на 40 килограммов тем, кто остался там. Администрация нашей колонии просто отказывается принимать такие большие передачи. В итоге у нас передачу тоже не приняли, но, наверное, из-за этого было такое «рабочее» настроение, и чего-то особенного я не ощущал во время освобождения.

— Неужели не думали о каких-то бытовых мелочах, которых вы были лишены в заключении?

— Да нет, к каким-то мелочам, бытовым лишениям там быстро привыкаешь. Ничего такого особенного.

— А было ли что-то, что особенно удивило за все время пребывания в колонии?

— Честно говоря, нет, потому что, по-моему, зона — это такая модель сегодняшней России. То есть там примерно те же порядки, что в целом в стране, те же отношения между людьми. Происходит все то же самое, что и на воле. Администрация подчиняется не закону, а каким-то своим порядкам. Есть люди, которые пытаются бороться с этим произволом, большинство индифферентно, есть те, кто резко против тех, кто на что-то жалуется. То же самое и в России. Зона — это абсолютный аналог России.

— А люди там такие же, что и на воле? С кем вы отбывали наказание?

— Все заключенные в колонии делились на отряды человек по тридцать. Ты работаешь с этими людьми, живешь с ними в одном общежитии и, конечно, с ними же больше всего общаешься и сближаешься. Люди были самые обычные, ничего такого. Конечно, были какие-то убийцы, но их очень мало. Подавляющее большинство — те, кто сели по какой-то глупости. В основном напились и украли что-нибудь. До зоны я знал, что люди могут что-то странное вытворить по пьяни, но такой концентрации таких людей не видел никогда.

— Как вас приняли в вашем отряде, когда вы только приехали?

— Когда нас привезли, всех отправляли либо в карантин, либо сразу в ШИЗО. В ШИЗО шли те, кто как-то сразу не подчинялся охране. Ну, у некоторых в тюрьме, например, не принято самому заправлять постель. Такие сразу шли в ШИЗО. Те, кто изначально соглашался с правилами колонии, отправлялись на неделю в карантин. Я был в карантине. Не знаю, почему это называется карантин, никаких медицинских процедур, кроме прививки от туберкулеза, нам не делали. После этой недели меня уже отправили в общежитие.

Знакомство с отрядом происходит очень просто. Тебя заводят, ты рассказываешь всем немного о себе. Как зовут и так далее. За что посадили, конечно, тоже. Им интересно, они там сидят, ничего не делают. Вот и я также зашел, поговорил с людьми, выпил чаю и лег куда-то заниматься своими делами. Ничего такого, что показывают в фильмах, когда человек заходит и его сразу же избивают зеки, не было.

— С кем вы общались ближе всего?

— С теми, кто, как и я, писал жалобы на действия сотрудников колонии. Те, кто пытался заставить их работать по закону. Это Евгений Макаров, Руслан Вахапов. Эти люди интересны мне, у нас близкие жизненные позиции.

— То, что вас посадили по «болотному делу», как-то заинтересовало ваших сокамерников?

— Нет, им все равно было. Эта тема никого не интересовала. До меня в эту же колонию уже приезжали люди по «болотному делу», и все знали, что это такое. По этой теме все ограничилось коротким разговором с администрацией. Со мной поговорили буквально две минуты, спросили, зачем я туда ходил и собираюсь ли ходить еще. Ну и советовали больше не ходить на митинги.

— Чем вы занимались в колонии? Как строились ваши дни?

— Основное время занимает работа, так как наша странная система исполнения наказаний предполагает исправление. А исправление должно происходить через труд. Но устроиться на работу довольно сложно . Всего в нашей колонии примерно 1500 человек, работает из них около трехсот. Все неработающие мечтают о промзоне. Не о работе, а именно о самой промзоне. На зоне это как отдельное государство. Там ты можешь уйти от всего этого, отгородиться, сидишь себе просто и делаешь что-то.

Вариантов работы в нашей колонии было довольно много — швейные цеха, производство гофрированного картона, ремонтные бригады и так далее. Я сначала, где-то через неделю после прибытия, попал на швейку. Но работать там не смог. Там шьют костюмы химзащиты, но охраны труда нет никакой. Не выдают респираторов или еще каких-то средств защиты. В итоге все сводится к тому, есть у тебя аллергия на тальк или нет. У меня она возникла, я поработал и ушел. Потом, где-то через полтора месяца, я попал на производство гофрированного картона и коробок. Там я работал до июня месяца, когда меня отправили на СУС. Это запираемые помещения, где ты видишь только небо в клеточку. Оттуда на работу не водят.

— Какими были условия работы? Сколько она времени занимает, например?

— Работаешь примерно с 8 утра и до 7 вечера. Но все зависит от того, когда закончится утренняя проверка и начнется вечерняя. Каких-то конкретных сроков нет. Утренняя может закончиться и в половину восьмого, а иногда они нас до 9 мурыжат. Перерывы только на обед.

— А сколько платят?

— По-разному выходило. Например, 750 рублей.

— Это за какой промежуток времени?

— В месяц. И это еще считалось, что производство картона — довольно денежное место, потому что оно реально приносило хозяину прибыль, и он что-то платил зекам. На той же швейке они получали, ну, 120 рублей в месяц. Хотя были те, кто не первый раз сидит, они шили эти костюмы химзащиты уже с какой-то космической скоростью и получали около тысячи рублей. Эти деньги на руки, конечно, не выдавали, а клали на специальный счет, который есть у каждого зека. Деньги с этого счета можно либо потратить в магазине, либо отправить родственникам. Я чаще всего выбирал второй вариант.

— А в магазине что можно купить на эти деньги?

— Продукты самые обычные. В основном кондитерские изделия. Но цены там нам казались космическими. Был какой-то майонез за 200 рублей, а упаковка кофе стоила больше трехсот.

— На свободе вы работали инженером. Каково после этого было заниматься производством картона?

— Ну, конечно, тяжело. Первое время мне это очень не нравилось. Но чтобы иметь возможность получить УДО, ты обязан работать, так что приходилось работать. Хотя я бы лучше не работал, а занимался своими делами. Это было бы гораздо полезнее, чем этот картон.

— Чем вы занимались в свободное время?

— Писал жалобы, пытаясь заставить администрацию работать по закону, и читал книги. Это русская классика в основном была. Из последнего — Толстой, «Воскресение».

— Как вы могли бы описать свое пребывание в колонии, уже оказавшись на свободе?

— Это полностью пустая трата времени. 

— В апреле вы сообщили об избиениях в колонии. Расскажите, как это было?

— 20 апреля меня посадили в ШИЗО по какому-то надуманному поводу. Кажется, я не выполнил команду «отбой». На следующий день появились «маски» — спецназ. Они нас избили, я написал жалобу. Тогда я думал, что меня избили, потому что незадолго до этого я подал на УДО, но сейчас мы предполагаем, что сделано это было, чтобы спровоцировать бунт заключенных. 20 апреля начальник Александр Чирва ушел в отпуск, заместитель Игит Михайлов стал исполнять его обязанности. Нас сразу же избили. Мы думаем, что это было сделано Михайловым, чтобы вызвать недовольство заключенных, спровоцировать бунт, его доблестно подавить и стать начальником. Показательный момент, который говорит в пользу этой версии. Заключенного Руслана Вахапова били перед всей зоной на плацу. Выдернули из строя и начали избивать прямо перед строем. Если бы Руслан закричал, позвал на помощь, начался бы бунт, но он сдержался.

— Как часто били заключенных?

— Каждый раз, когда приходил спецназ. То есть почти каждый месяц. Степень избиения разнится. В апреле можно считать, что нас по головке они погладили, а бывает, что бьют очень жестко. Одного заключенного били так, что он трижды терял сознание, но его продолжали бить.

— Сколько раз били вас?

— Меня только один раз, в апреле.

— У вас сейчас все в порядке со здоровьем?

— Да, все нормально. Избиение вообще никак на этом не отразилось.

— Как ваши родители переносили всю эту ситуацию? Например, на суде ваш отец успокаивал всех, отмечая, что срок все же дали небольшой.

— Конечно, успокаивал. Как еще? А так, конечно, они волновались.

— Сколько раз у вас были свидания?

— Было три длительных свидания — по три дня. В это время вы живете в общежитии на территории колонии. Там несколько комнат и общая кухня. Вас вместе заводят в эту комнату, и три дня вы там сидите. Коротких свиданий, конечно, было больше.

— Чем вы планируете заниматься на свободе?

— Сейчас сложно что-то сказать. Но моя цель — профессиональный рост (Непомнящих работал инженером в оборонном НПО «Родина» — Прим. «Медузы»). Я и в колонии читал что-то по моей профессии, пытался решать задачи. По физике и так далее.

— А за происходящим за пределами колонии следили?

— Там был телевизор, но новости я не смотрел. Там ведь что есть — канал «Россия» и НТВ. Если такие новости смотреть, можно с ума сойти. Но я выписывал прессу. «Новую газету», журнал The New Times, регулярно их читал.

— И как вы оцениваете все, что произошло за время вашего заключения?

— Да особенно никак. Ничего удивительного не произошло. Все укладывается в мои представления о России.

— Вы знаете о митингах 26 марта и 12 июня? 

— Да.

Вас удивило, что на улицы вышло так много молодых людей?

— До некоторой степени.

— Вы бы сами пошли на митинги, если бы были на свободе?

— Конечно. Я и сейчас планирую ходить на митинги, если они будут. По условиям освобождения у меня административный надзор. Мне запрещено ходить на массовые мероприятия, я не должен выезжать из Московской области, а с 10 вечера до шести утра должен быть дома. Раз в месяц нужно отмечаться. Мы подали апелляцию, но даже если этот надзор не отменят, то одиночные пикеты мне никто не запрещал. 

— Вы не боитесь, что это вас может вернуть в колонию?

— Нет.

— А вы для себя подвели какой-то итог «Болотного дела»?

— Да нет, что тут скажешь. Только то, что это не имеет никакого отношения к закону. Но зачем снова обсуждать людей, которые не в себе находятся?

— Сейчас, зная, что все закончится реальным сроком, вы бы пошли на Болотную?

— Да. Туда я шел осознанно.