Делай, а потом и тебя посадят Как в России устанавливают таблички «Последнего адреса» в память о сталинских репрессиях. Репортаж «Медузы»

С декабря 2014 года в России существует проект «Последний адрес», посвященный увековечиванию памяти репрессированных в советское время: в рамках проекта на домах, откуда арестованных людей увозили в лагеря и на расстрел, устанавливают мемориальные таблички. Сейчас активисты «Последнего адреса» работают в городах по всей России и в странах бывшего СССР: изучают архивы, заполняют заявки, а главное — уговаривают собственников квартир, чтобы мемориальный знак появился на их доме. По просьбе «Медузы» главный редактор уральского сайта Itʼs My City Вячеслав Солдатов выяснил, как жителей убеждают в необходимости табличек «Последнего адреса» в одном из таких городов — Екатеринбурге.

Тусклый коридор, полки, заставленные толстыми папками с надписью «Репрессированные» и другими документами, на стене — большая карта СССР, на которой разбросаны символы лагерей, и отдельная карта уральского ГУЛАГа. В подвале сталинской пятиэтажки на проспекте Ленина в Екатеринбурге располагается местное отделение правозащитной организации «Мемориал» — точнее, офис группы граждан, объединившихся под названием «Уральский „Мемориал“»: так организация действует в регионе с тех пор, как ее в 2016 году признали «иностранным агентом».

В последнее время самое яркое, чем занимается эта группа граждан, — проект «Последний адрес», увековечивающий память репрессированных в советские годы с помощью мемориальных знаков: их устанавливают на стенах домов, откуда сотрудники правоохранительных органов навсегда уводили людей.

На табличках, дизайн которых придумал архитектор Александр Бродский, выбиты базовые сведения о репрессированном: имя, дата рождения, ареста, смерти — и сведения о реабилитации. Первые из них появились на девяти московских домах в декабре 2014 года; весной 2015-го таблички начали устанавливать в Санкт-Петербурге — а потом проект пошел в регионы и даже за рубеж. 560 табличек «Последнего адреса» установлены не только в России, но и на Украине и в Чехии; в работе у активистов проекта — более полутора тысяч заявок на новые знаки, в том числе в Белоруссии, Армении и странах Балтии.

«Международный Мемориал» — один из учредителей некоммерческого фонда, непосредственно реализующего «Последний адрес»; и как правило, именно мемориальцы занимаются проектом на местах: работают с заявками, запрашивают информацию в архивах, согласуют установку знаков у собственников жилья. Финансируется «Последний адрес» через краудфандинг; себестоимость самих табличек — четыре тысячи рублей за штуку — оплачивает инициатор установки знака.

«Прекрасная задумка „Последнего адреса“ — в его стихийности и народности. В нашей ситуации уменьшающейся свободы в стране он дает людям пространство для этой свободы, — считает координатор екатеринбургского „Мемориала“ Анна Пастухова. — Эта история с табличками очень сблизила правозащитников с людьми, которые не готовы к системной конфронтации, но хотят выразить свое настроение».

Елена Шукаева, координатор «Последнего адреса» в Екатеринбурге, работает в одной из местных рекламных компаний. В «Мемориал» она попала из сообщества активистов «Екатеринбург — за свободу», созданного на фоне крымских событий в 2014 году. Первоначально оно существовало исключительно на фейсбуке, потом начались офлайн-встречи единомышленников. Одно из них проходило в офисе «Мемориала», где Шукаева и узнала про «Последний адрес»: сейчас она вспоминает, что установка табличек показалась ей более понятной и народной гражданской акцией, чем пикеты против полицейского произвола или митинги в защиту политзаключенных.

Чтобы на доме появился памятный знак «Последнего адреса», сначала нужно подать заявку на сайте проекта. Сделать это могут не только родственники репрессированного — в проекте исходят из того, что «семейной монополии» на память не существует, — однако заявитель должен предоставить полный пакет документов: приказы об аресте и расстреле, а также справку о реабилитации. Кроме того, чтобы запустить процесс с табличкой, потребуется указать не только точный адрес дома, где жил человек, попавший в лагеря, но и нынешний статус здания: сохранилось ли оно — и что именно находится в нем или в том здании, которое появилось на его месте. После этого активисты перепроверяют сведения в заявке — и обращаются к товариществу собственников жилья или совету дома, которые должны одобрить установку знака. По словам Шукаевой, именно последний этап — согласование таблички с жильцами — обычно занимает больше всего времени.

Таблички «Последнего адреса» в Екатеринбурге впервые появились в августе 2016 года — тогда в церемонии открытия участвовал приехавший из Москвы автор проекта, журналист Сергей Пархоменко и даже мэр города Евгений Ройзман. В конце июля 2017-го новые мемориальные знаки устанавливались уже без помпы — и их было в два раза меньше, чем за год до того: на то, чтобы уговорить жителей трех домов повесить таблички, у волонтеров в каждом из случаев ушло не меньше шести месяцев.

Эсер из Опытстроя

30 июля 2017 года в центре Екатеринбурга то и дело встречаются люди в тельняшках и бескозырках, празднующие день военно-морского флота (в городе без выхода к морю). Неподалеку от недостроенной телебашни, у десятиэтажного дома на улице Декабристов стоят около четырех десятков человек: у кого-то в руках цветы, у кого-то — портреты. Здесь — первый адрес, где в день 80-летия со дня начала сталинского Большого террора устанавливают памятную табличку.

В 1920-х годах на этот месте был так называемый Опытстрой — первые кооперативные дома Свердловска, построенные во времена НЭПа для технической интеллигенции. В одном из них 22 августа 1937-го и арестовали братьев Сергея и Михаила Сиговых — за участие в «эсеровско-террористической повстанческой организации». Первый был расстрелян (родственники утверждают, что во время допроса Сигов настолько возмутился нелепыми обвинениями, что в ярости метнул в следователя чернильницу, и тот его убил), второй вернулся домой полуслепым после 20 лет лагерей.

80 лет спустя к дому, который теперь стоит на месте деревянных опытстроевских зданий, пришли внуки и правнуки братьев Сиговых — и племянница Сергея Марианна Вениаминовна. В 1937-м ей было два года, и дядю она не помнит, но после его ареста одну из комнат всегда называли «комнатой дяди Сережи». «Он состоял в партии эсеров, но в советское время политикой не занимался. Мы не знали, что его расстреляли, — вспоминает Марианна Казберова. — Однажды мама сказала: „Где он теперь безвинно мучается?“ И я, как советская школьница, ответила: „Как безвинно? Он же был эсером!“»

Чтобы установить табличку на доме на Декабристов, 75, понадобились коллективные усилия пяти человек: кто-то сидел в архивах, выясняя точное местоположение опытстроевских зданий; кто-то изучал научные труды Сигова в библиотеке и брал интервью у его родственников; кто-то отвечал за коммуникацию с жильцами. Получение их согласия заняло почти год. По свидетельству председателя ТСЖ Юрия Цыбина, многие отказывались подписывать согласие на установку знака, мотивируя свое решение фразами в духе «как бы чего не вышло». «Пришлось несколько раз ходить и уговаривать, рассказывать историю репрессированного, и тогда люди постепенно меняли свою точку зрения», — говорит Цыбин. 

Он признается, что до обращения из «Последнего адреса» про репрессированного Сигова ничего не знал, но эта история его поразила. «Для меня самого незаконное осуждение и расстрел — это ужас. 600 тысяч расстрелянных за два года — это страшная цифра, — говорит Цыбин. — Память нужно сохранять о каждом человеке, а Сигов жил на этом месте, есть документальные подтверждения того, что его репрессировали».

«В основном [жители дома] спрашивали: „Зачем нам это нужно?“ — продолжает он. — Здесь же живут обеспеченные люди. Против никто не был, но в основном был вопрос — зачем. Не хотят люди выходить за пороги своих квартир и заниматься чем-то, что считают ненужным».

В итоге тех, кто поначалу отказывался, все же удалось переубедить. «Люди боятся, но это страх непонятно чего, — говорит председатель ТСЖ. — „Да, репрессии были, но зачем это сейчас вспоминать“, — в таком направлении они рассуждали, пытались уйти от проблемы. В этом случае я просил представить их на месте Сигова, и тогда отношение менялось». Вадим Панков, который отвечает за коммуникацию с ТСЖ «Последнего адреса» в Екатеринбурге, говорит, что сам Цыбин, пока общался с жильцами про табличку, стал почти активистом проекта: «Ему как будто удалось воздухом подышать».

Андрияшин в обмен на Мандельштама

Если братьев Сиговых обвиняли в участии в «эсеровско-террористической повстанческой организации», то Алексей Андрияшин погиб в магаданском лагере из-за «халатности». Член партии большевиков с 1920 года и участник гражданской войны, в 1930-х он работал в отделе снабжения Осоавиахима — и был арестован из-за того, что на складе было якобы потеряно учебное оружие.

В 1937 году управление НКВД по Свердловской области организовало два больших дела — против троцкистов и «Уральского повстанческого штаба»; всего по ним репрессировали 25 тысяч человек. В частности, в деле о «штабе», созданном «блоком уральских троцкистов, правых, эсеров, белоофицерской организацией и представителем крупной повстанческой организации митрополитом Петром Холмогорцевым», фигурировали обвинения в подготовке к диверсиям в колхозах, хищении оружия и формировании повстанческих организаций. Оружие предположительным заговорщикам нужно было где-то брать — так в уголовном деле оказались и сотрудники местного Осоавиахима, а среди них — и Андрияши.

Жил репрессированный в построенном в конце 1920-х доме по улице 8 марта — и в той же коммунальной квартире, как вспоминает его дочь Тамара Андрияшина, продолжала жить его семья после ареста отца. Причем на их площадь даже никто не пытался претендовать, поскольку с потолка текло.

Согласования таблички «Последнего адреса» здесь шли сложнее, чем в доме на улице Декабристов. Волонтер «Мемориала» Елена Макей, занимавшаяся общением с жильцами, вспоминает: поначалу в ТСЖ ей ответили, что знак устанавливать незачем — ведь погибший в лагерях житель дома не был ничем знаменит. Председатель товарищества Татьяна Осинцева также первоначально выступала против формата таблички «Последнего адреса» — впрочем, по другим причинам: она пишет книгу об истории дома, где с 1930-х жили литераторы и ученые, и планировала установить большую мемориальную доску, посвященную всем репрессированным в этом доме. Более того, Осинцева хотела установить мемориальный знак на железнодорожном вокзале в Екатеринбурге, где в 1934 году провели один день в ожидании поезда поэт Осип Мандельштам и его жена Надежда. «Мемориал» и председатель ТСЖ в итоге начали сотрудничать по этому проекту — и Осинцева постепенно превратилась в активную сторонницу «Последнего адреса»: как говорят активисты, именно она оказала решающее влияние на установку знака.

Несмотря на одобрение со стороны жильцов, на церемонии открытия таблички из местных присутствовала только Осинцева, а из родственников репрессированного — только его дочь Тамара Андрияшина. «Сын по поводу установки таблички говорит: „Мне без разницы“», — поясняет она.

Активисты «Мемориала» и «Последнего адреса» намерены установить на этом доме еще четыре-пять табличек с именами репрессированных.

Панихида по комcомольцу

«Панихида какая-то», — недоумевают две женщины, гуляющие с собакой у пятиэтажного дома на той же улице 8 марта, глядя на людей, собравшихся здесь для установки еще одной памятной таблички. Дом этот построили в 1933 году для членов свердловского филиала Общества старых большевиков — прямо напротив конструктивистского жилищного комплекса для сотрудников НКВД. По словам историка и куратора находящегося в этом здании центра фотографии «Март» Артема Берковича, здесь в 1930-х арестовали около десяти человек — в том числе и основателя местного института истории партии.

В сентябре 1937 года сотрудники НКВД пришли и к заместителю директора Свердловского дома художественного воспитания детей, одному из основателей Дома пионеров в Харитоновском парке Владимиру Тарику. Уже в январе его расстреляли по обвинению в «активном участии в контрреволюционной организации правых в комсомоле».

«Я пережил отца в два с лишним раза: ему оставалось четыре месяца до 30-летия, — говорит его сын, режиссер-документалист Владислав Тарик (он, в частности, в конце 1980-х снял „Тот, кто с песней“, ироническую картину о композиторе, который по шаблону сочиняет гимны советских заводов). — Тут от дома до подвала, где расстреливали, — 400 метров, я замерял по карте. Не вызывали даже „воронок“, довели пешком по улице. На доме был балкон, и мама с моей семилетней сестрой выбежали на него и смотрели, как ведут отца». Самому Тарику в тот момент было два года, а арест отца он проспал, лежа в постели с загипсованной ногой. 

Владислав Тарик лично прошел весь путь согласований памятного знака — как подчеркивают в «Мемориале», «сам пробил всю правовую бюрократию». Для него это решение — личный долг перед отцом. «Я его не помню, но у меня ощущение, что я его знаю. Как будто он всегда был рядом, — говорит Тарик. — Для меня установка таблички — это как второе пришествие отца. Тем более что мемориал на 12 километре Московского тракта, где захоронены расстрелянные свердловчане, становится все более обезличенным. Прямо на месте захоронений прокладывают дорожки, делают псевдомогилы».

Решение об установке таблички приняли на совете дома — Тарик сам собирал подписи. Однако, признается он, самым трудным и неприятным стало хождение по государственным инстанциями. Дом старых большевиков, где арестовали его отца, признан объектом культурного наследия Свердловской области — а значит, чтобы повесить на нем мемориальный знак, требуются дополнительные согласования в областных и городских охранных учреждениях. 

«В учреждении по охране памятников на [улице] Карла Либкнехта меня встретили доброжелательно, но одна из служащих, сидящих в кабинете, проворчала: „Если каждый на дом сделает табличку, что же будет с городом“», — вспоминает Тарик. Похожее отношение ждало его и в городской администрации, где Тарика «пустили по ложному кругу — сначала к главному архитектору города, потом — к главному художнику»: «Я побегал там, посидел в коридорах».

Тарик признает, что установка таблички об отце важна для сохранения семейной памяти — но менее уверенно говорит о том, как «Последний адрес» влияет на общество. «Я замечаю, что никто на них не смотрит, люди просто проходят мимо. По-моему, таблички на жизнь города никак не влияют, — констатирует он. — О репрессиях говорится очень тихо, даже в год 80-летия Большого террора». По его словам, жильцы дома хоть и не возражали против установки знака, реагировали на него настороженно: «Говорили: „Делай, а потом и тебя посадят“. Боюсь, что после установки меня опять назовут „сыном врага народа“».

О сложностях с установкой табличек говорят и другие активисты. Профессор истории Уральского Федерального университета Алексей Мосин рассказывает: расстрельные приговоры приводились в исполнение в подвалах внутренней тюрьмы НКВД Свердловской области по адресу Ленина, 17 — после чего трупы увозили хоронить на 12-й километр Московского тракта. «Сейчас в том же здании работают преемники [НКВД] из ФСБ, и мы не можем добиться установки памятного знака о жертвах репрессий, — говорит Мосин. — При этом на соседнем доме висит табличка о том, что там на несколько дней останавливалась Великая княгиня».

Согласно приказу НКВД № 00447, только с 30 июля 1937 в Свердловской области планировалось арестовать десять тысяч жителей, из которых четыре тысячи должны были быть расстреляны. По данным Мосина, изучавшего репрессии на Урале, с 1937 по 1942 год в Свердловске расстреляно не менее 20 тысяч человек. Мемориал в память о жертвах политических репрессий, установленный на 12-м километре Московского тракта, упоминает более 18 тысяч фамилий убитых. Табличек «Последнего адреса» в Екатеринбурге — девять.