«Это был санаторий» Элина Муртазина и ее дочь Ирина — о том, как они вместе отсидели восемь суток за участие в антикоррупционной акции 12 июня (на которую попали случайно)

20 июня в Санкт-Петербурге, отбыв административный арест, вышли на свободу 45-летняя Элина Муртазина и ее 19-летняя дочь Ирина. 14 июня судья Фрунзенского района города Олег Щербаков арестовал Ирину Муртазину на восемь суток за участие в несанкционированной антикоррупционной акции, прошедшей 12 июня на Марсовом поле. Эвелину Муртазину суд поначалу хотел отпустить, но когда она попросила не разлучать ее с дочерью, тоже дал ей восемь суток. При этом обе женщины настаивали, что в акции они не участвовали. «Медуза» встретила их после выхода из изолятора временного содержания на Захарьевской улице.

Ирина Муртазина

Я вообще переехала в Петербург из города Моздока к своему парню. На Марсовом поле мы назначили с ним встречу — чтобы мама с ним познакомилась. Я знала, что там будет акция, но я не на нее шла.

Вокруг меня оказались омоновцы, ударили дубинкой, пнули ногой. Было больно. В суде я говорила об этом, но судья не обратил на это внимания. Нас отвели к автобусам. Мы где-то час ездили по Питеру, потом нас отвезли в шестое отделение полиции. И там мы около восьми часов стояли, устанавливали личность. Без еды, сесть негде было, все люди стояли. А полицейские — пофигисты какие-то. «Мы хотим кушать», — говорили мы. «Хотите, ну и что — что мы сделаем?» — говорили они. Нам дали курицу — это в камере до нас сидел какой-то мужчина, ему принесли. Потом его отвезли куда-то в другое место.

Нас посадили в камеру, где было много какашек и воняло бомжатиной. Это перед судом. И мы там провели сутки — точно я не помню. Потом начали отвозить в суд. Собрали людей с некоторых отделений. Мы сидели в автобусе еще часа три. Нас не выпускали ни в туалет, ни поесть нам не давали. Полиция на нас материлась, обзывала нас, говорили, что мы дебилы. Говорилось не в лицо, а по телефону сослуживцам, видимо: «Они дебилы, скорее давайте уже их в суд заводите».

Нас по одному человеку начали заводить в зал заседания. Прокурора не было, была секретарша, судья и я. Мне сказали, что якобы видео показывали, где я должна быть. Митингую с плакатами, якобы лозунги выкрикиваю. Судья это видео даже не посмотрел, хотя ему это видео было предоставлено. [Как я потом выяснила], меня там, конечно же, не было.

Я написала маме SMS, что мне дали восемь суток. Она мне ответила, что тоже попросит столько же. Я на это отреагировала негативно, потому что не хотела, чтобы она со мной сидела. За что она должна сидеть, если ее до этого оправдали? Сразу мысль пришла: раз ее оправдали, значит, остальные решения суда были неправильными — ведь дела одинаковые, только ее оправдали, а меня осудили.

В изоляторе условия были нормальные. Супчики давали, они реально вкусные были. Один раз в день. Борщ, какая-то солянка. Покурить можно было. С мамой читали книги, больше общались. К нам приходили из прокуратуры. Спрашивали, не обижают ли нас тут, соблюдаются ли наши права. Все нормально было. В ИВС на Захарьевской по сравнению с отделом полиции намного лучше условия были.

Ни на какую следующую акцию я не пойду. Думаю, что для перемен должен быть другой план. Например, не проголосовать за Путина на выборах.

Эвелина Муртазина

Я из Моздока, устроилась в Петербурге на работу — по приглашению, в центр здоровья позвоночника. Моя работа заключалась в том, что я ездила с врачом по стране и помогала с процедурами, которые врач делает. В месяц мы посещали около пяти городов, так что в Питере я практически и не бываю, приезжаю на два-три дня в месяц, чтобы поспать.

У меня была встреча с парнем моей дочери, но мы встретились уже потом в отделении полиции (молодого человека в итоге не задержали, впоследствии он приносил передачи Ирине и Эвелине Муртазиным в изолятор — прим. «Медузы»). На Марсовом мы просто его ждали, потом нас держали в кольце ОМОНа, потом по несколько человек начали выводить и сажать в автобус, потом держали в автобусе, отвезли в отделение. Там держали часов восемь, стоя на ногах. Не давали сесть, не давали ни воды, ни еды.

Задерживали очень грубо, несмотря на то, что была часть людей, которая не участвовала в митинге, просто стояли, как зеваки. Мою дочку вообще в оцепление запихали, ударив дубинкой и толкнув ее ногой. Мой ребенок очень сильно расплакался.

Я судье Олегу Леонидовичу Щербакову объяснила, насколько нелепо было наше задержание. Объяснила что дочка уже осуждена на восемь суток, и я попросила, чтобы мне тоже дали восемь суток. Я говорила, что мы не выкрикивали лозунги. Фамилию Навальный я узнала двумя-тремя днями ранее, политикой я не интересовалась. А сам лозунг «против коррупции»… Ну как можно было этот лозунг не поддержать, когда мы сами с этим сталкиваемся? Я считаю, что каждый добропорядочный человек должен поддержать такой лозунг. А вот эти фразы, типа «Путин — вор», которые нам приписали — я бы в жизни таких фраз не сказала, у нас воспитание другое. На суде никаких доказательств не было, видеозаписей не было.

Судья, поняв, что я непричастна, сказал, что можно ограничиться двумя сутками — которые я уже фактически отбыла. Было два часа ночи, в два часа дня я бы уже вышла. Но я попросила восемь суток. Он сказал, что понимает меня. Все заседание и общение было втроем: я, судья и секретарша.

С утра в изоляторе нас [с дочерью] посадили вместе. Как нас и предупреждали — был санаторий. Нам дали новые камеры, они были после ремонта, потом, правда, нас переселили компактнее в более старые камеры. Нас три раза в день кормили: борщ, супы, рассольник. Второе, конечно, ужасное, какие-то котлеты — непонятно, из чего сделаны. Но их и не ели. Ведь ребята носили еду — волонтеры, до нас это все доходило.

В полиции к нам отношение было как к преступникам. Нам приходилось чуть ли не митинговать, чтобы нас в туалет отвели. А в изоляторе ребята все хорошие, все с пониманием относились. «Вас по политике осудили,» — так, конечно, никто не скажет в этих стенах, но все было понятно.

[Об отношении к политике.] Я считаю, что каждый, в первую очередь, должен начать с самих себя. Чтобы люди не брали взятки, нужно их не давать.

Теперь буду изучать [протестное движение]. Я не согласна с этой несправедливостью. И даже те люди, которые отсидели сейчас — я не думаю, что они «одумались». Я думаю, что они стали более устойчивы в своем мнении. Они выйдут и еще заразят других.