«Кроткая» Сергея Лозницы: носители и наследники тюремной культуры Беспощадный и злой фильм о современной России, разделивший каннских зрителей и критиков

«Кроткая» — художественный фильм классика современного кинематографа Сергея Лозницы, участвующий в конкурсе 70-го Каннского фестиваля. Картина была принята неоднозначно, звучали неодобрительные отзывы от критиков и зрителей. Антон Долин считает, что «Кроткая» — бескомпромиссный и мощный фильм — на самом деле одно из важнейших событий фестиваля.

Внимание: в тексте есть спойлеры!

Радикальный, беспощадный, злой, бескомпромиссный и мощный фильм — «Кроткая» вызвала у одних ярость, у других недоумение. Но были и те, кто увидел в ней главное событие фестиваля. 

«Кроткая» — одно из последних произведений Достоевского и одно из самых причудливых. Первый парадокс: подзаголовок «фантастический рассказ» — прихоть гения, которую он сам толком не смог объяснить; текст вполне реалистический. Второй парадокс: название обманывает читателя, поскольку безымянная героиня, покончившая с собой жена ростовщика, отнюдь не кротка и не покорна. Там даже есть главка «Кроткая бунтует». 

«Кроткая» Сергея Лозницы противоречит предполагаемому первоисточнику во всем. Во-первых, это действительно фантастический фильм, хотя довольно долго притворяется будничным, реальным и по-документальному дотошным. Во-вторых, его также безымянная героиня, сыгранная потрясающе сдержанно актрисой екатеринбургского «Коляда-театра» Василиной Маковцевой, — действительно Кроткая. Она безропотна и бестрепетна в каждом кругу того Ада, который решает пройти добровольно. Данте искал в преисподней свою Беатриче, она едет в Сибирь на поиски мужа. Тот сидит в тюрьме, куда она посылала ему по почте передачи. Последняя посылка пришла в ее деревню обратно. У Кроткой нет других способов узнать о причинах, кроме как лично отправиться в места не столь отдаленные. 

Это фильм о России. О самом русском, что только бывает на свете: дорогах и дураках, которые у нас традиционно не так уж глупы, многие прикидываются. Своеобразное продолжение «Счастья моего» Лозницы, но и вообще резюме его стиля и творчества. Здесь слышны отклики «Портрета», «Пейзажа» и «Поселения», напрямую цитируются «Полустанок» и «Представление». А вместе с тем — своеобразный итог русской литературы, из который вышел режиссер-космополит (белорус, украинец, гражданин Германии) Лозница. Между строк читаются «Мертвые души», от самого принципа романа-путешествия до неизбежной «птицы-тройки». «Господа Головлевы» и «История одного города», «Железная дорога» и «Кому на Руси жить хорошо»; если возвращаться к Достоевскому, то, разумеется, «Бесы». 

На финальном сюрреалистическом банкете поэт (есть тут и такой персонаж) читает «Таракана», незабвенную неоконченную басню капитана Лебядкина. Ее герой, как известно, попал в «стакан, полный мухоедства». Жаргонное слово «стакан» сегодня неизбежно вызывает мысли об аресте и тюрьме, шире — о замкнутости пространства, откуда некуда бежать. «Мухоедство» — те самые люди-насекомые, которые облепляют Кроткую. Не люди даже и не бесы тем более, а, как здесь это называют, «человечки», «пацанчики». Комментируя свою басню, Лебядкин уточнял, и тогда это казалось бредом: «Таракан не ропщет!» В фильме Лозницы реплика обретает конкретный смысл. Даже низведенный до состояния таракана, русский человек не думает роптать. 

Может сложиться ощущение, будто «Кроткая» — беспросветная невыносимая чернуха, которую глупые люди объявят русофобским поклепом на народ-богоносец. Это ощущение неверно (хотя объявят). Лозница и его невероятные соавторы — оператор Олег Муту, художник по звуку Владимир Головницкий, художник-постановщик Кирилл Шувалов — с первых кадров создают соблазнительно цельную кинематографическую ткань, упругую и красивую. От приключений героини невозможно оторваться, и ничего чудовищного формально в них нет. Бесчисленные встречные-поперечные — вовсе не монстры. Проститутки, бандиты, бездомные, калики перехожие, полицейские, сутенеры, вдовы, старики. Их лица и тела неидеальны, речь сбивчива и часто груба. Пожалуй, так. Но всмотритесь: у одного удивительный голос, у другого страдание в глазах, третий и правда хочет помочь, просто не знает как. То есть, все-таки не пацанчики, все-таки люди. В эпизодических ролях прекрасные актеры: Борис Каморзин, Роза Хайруллина, Марина Клещева. И, конечно, Лия Ахеджакова в одной из самых своих тонких, до слез смешных и трогательных ролей. Она играет правозащитницу, «иностранного агента», готовую в любую минуту расплакаться от собственного бессилия. Но, невзирая на это, говорит Кроткой те же слова, что остальные: «Думаете, вы здесь одна такая, уникальная?»   

Конечно, не уникальная, в том-то и суть. Жизнь у всех не сахар, это не новость. Недаром выражение лица Кроткой не меняется: она знает заранее, что ее ждет. На почте нахамили? Ха-ха, кто из нас не знает о сервисе «Почты России». В автобусе тесно? В тесноте, да не в обиде: доброжелательные попутчики расскажут, как недавно всем автобусом везли на плечах чей-то гроб. Что такого, все умрем. На вокзале обыскали? Так не ограбили! А что унизили — это не нарочно. Плюс борьба с терроризмом, а у этой — коробка подозрительная. В плацкартном вагоне пьют и поют. Но не бьют, не лезут. И так далее. На каждом шагу ты ждешь срыва. Вот сейчас ее изобьют, арестуют, убьют. Но катастрофы не происходит. Только к финалу начинаешь догадываться, что страшнейший из кошмаров — в ожидании кошмара, в уверенности, что он обязательно произойдет. Откуда эта уверенность? Не из атмосферы фильма, а из нашей, детской еще, привычки. 

Банальный факт: кино — это зеркало. В отношении картин Лозницы это особенно справедливо. Они в высшей степени интерактивны, без зрительской рефлексии невозможен просмотр ни «Счастья моего», ни «События», ни «Блокады», ни «Аустерлица». С «Кроткой» — та же история. Да, это сгущенный до гротеска портрет современной России. Но зависит от вас, отшатнетесь ли вы от этой России с ужасом или почувствуете грусть и боль. 

«Кроткая» — еще и самый музыкальный фильм режиссера, поэтому так сильно действует эмоционально. В начале и финале — будто поломанные вальсы Олега Каравайчука. Посередине — задушевный блатняк вперемежку с Вертинским («Ехали на тройке с бубенцами», само собой). Вишенкой на торте ариозо Грязного из «Царской невесты», еще одна говорящая отсылка. Опера Римского-Корсакова — о том, что в царстве тирана развращены сердца и испорчены души. Грозному не надо появляться на сцене, чтобы влюбленный опричник отравил свою зазнобу и заколол ее жениха. А потом, ясное дело, мелодично, со слезой в голосе, покаялся. «Кроткая» — фильм не про Сталина или Путина. Он про людей, как вы да я, как целый свет. Про то, как повязаны мы все, наследники и носители тюремной культуры, уже переставшие замечать, что периодически говорим и думаем на фене. 

Встреченный Кроткой доброжелательный водитель-частник возносит оду тюрьме — главной скрепе русского общества. Вернемся к литературным аллюзиям. Вспоминаются и «Записки из Мертвого дома», еще один важнейший текст Достоевского, и великие «Очерки блатного мира» Шаламова, и вообще вся традиция отечественной тюремной прозы. В фильме Лозницы тюрьма — впечатляющее старинное здание, знаменитый «Белый лебедь» из Даугавпилса (там и снимали), — кафкианский Замок. Только русский человек стремится не в Замок войти, а проникнуть в тюрьму. Добровольно. Хотя все вокруг кричат об одном: «Уезжай!»   

А возможно ли это — уехать? Кроткая приходит на вокзал и застывает в зале ожидания, здешнем Лимбе. Возможно, она пребывала в нем с самого начала, как и остальные пассажиры, напрасно ждущие ответа у окошечка. Зал ожидания, в котором все спят и видят сны, быть может: сильнейшая метафора из «Полустанка», первого самостоятельного фильма Лозницы, повторена и развита здесь. Последние полчаса «Кроткой» — сон героини, полностью ломающий структуру фильма и сбивающий с толку окончательно. Кафка, Достоевский и Некрасов в этом концептуалистском спектакле сменяются ранним соцартом а-ля Владимир Сорокин (впрочем, Лозница не раз повторяет в фильме главный прием сорокинской «Очереди», закадровый анонимный диалог на все темы сразу). А катарсической развязкой становится жуткая до дрожи сцена изнасилования, прямиком из «Хрусталев, машину». С тем фильмом, в свое время освистанным и не понятым в Каннах, у «Кроткой» немало общего. Если не художественно, то концептуально. 

В эту секунду тебя впервые осеняет. Мы не только не знаем имени Кроткой, мы ничего не знаем и о ее муже, ради которого все затевалось. Ей обещали свидание, а закончилось все насилием. Так может, она того и хотела, за этим и отправилась в ад? Вероятно, она замужем за вертикалью власти и тоскует по ней, ждет ее возвращения, сама стремится навстречу. И в этом картина Лозницы — совершенно точная экранизация «Кроткой» Достоевского, в которой жертва добровольно вышла замуж за палача. Но как только в голову приходит эта леденящая мысль, фильм, по счастью, заканчивается.