«Шнуров понимает и чувствует страну лучше Путина» Фрагмент книги Максима Семеляка «„Ленинград“: невероятная и правдивая история»
В июне в издательстве «Эксмо» выйдет книга Максима Семеляка «„Ленинград“: невероятная и правдивая история» — биография Сергея Шнурова и история его группы, расширенная версия выходившей несколько лет назад «Музыки для мужика». «Медуза» публикует фрагмент этой книги — о том, как в 2010 году Шнуров возродил ранее распущенный «Ленинград», придумав группу заново.
Матильде [Шнуровой, на которой Сергей Шнуров женился в 2010 году] удалось обуздать шнуровское пьянство, причем без всякого медикаментоза. Он стал пить все реже и к 2016 году ограничивал себя парой-тройкой эксцессов в год (строго говоря, с его занятостью иная частота просто не представлялась возможной) — по сравнению с прошлыми возлияниями это была капля в море. Из творческих агломераций той поры самым заметным, пожалуй, стал союз с Дуней Смирновой (он написал музыку к ее фильму «Кококо», она позднее снимала для «Ленинграда» клипы). И хотя первое их свидание больше напоминало скандал в благородном семействе, когда я привел пьяного Шнурова к Дуне на обед знакомиться (а он, разумеется, не забыл, что Дуня в первом издании «Музыки для мужика» прошлась по «Ленинграду» весьма жестко — а я как раз забыл), очень скоро все обернулось прекрасной дружбой.
Дуня вспоминала: «Мы сидели в „Пробке“ на Белинского, и я попросила его написать музыку. Он говорит: „А что ты примерно хочешь?“ Я абсолютно не помню, что я ему сказала, мы обедали, это было три часа дня, но он ответил: я кажется, понял, я сейчас пойду к себе на Фонтанку, пульну тебе один трек, и ты мне скажешь, туда это или не туда. И через полчаса он мне прислал „Валенки“. И я абсолютно обалдела, потому что это было ровно то, что я хотела. Я вообще убеждена, что Шнуров — один из самых по-настоящему умных людей в России. Потому что возьмешь мелодию отдельно — бывает, что ерунда, берешь текст — еще хуже. Но все вместе — это абсолютно точное попадание в ситуацию. Мне кажется, что его понимание России — это соединение Константина Леонтьева, Владимира Соловьева и Василия Васильевича Розанова. В нем есть все — и глубокий скептицизм, и консерватизм, и неверие в самостоятельность русского человека, и понимание мистицизма России, и скоморошество, панковское русское начало. А когда Сережа берется совсем всерьез рассуждать, я бы сказала, что там и взгляд Бердяева присутствует. Я не знаю сейчас в России человека, который лучше бы понимал и чувствовал страну. Он ее понимает и чувствует лучше Путина Владимира Владимировича, который вообще-то большой мастер этого дела. Очень редко в ком сочетаются широта и глубина, как правило, это антонимы. А у него как-то есть и то, и то — как есть в нем и почти невозможное сочетание предприимчивости с глубокой рефлексией. Поэтому, когда начинают брюзжать о том, что его может унести в мир успеха, гламура и тому подобного, я всякий раз себя останавливаю, потому что он слишком умен для этого. На самом деле он русский человек, каким он будет через двести лет. Еще одна его ипостась — он Одиссей, он хитрый грек, умудряющийся выкрутить абсолютный земной результат из чего угодно».
Одиссею положительно пора было возвращаться. В 2010 году, с одной стороны, шла безгеройная волна хипстерской музыки, с другой — наседал душный постшансон (причем почему-то при горячем одобрении светских медиа — так Олег Кашин воспел триумвират Ваенги, Лепса и Михайлова). Чуть позже возникла сомнительная дихотомия «Россия шансона vs Россия айфона», и нужен был человек, который эту дихотомию смог бы снять за ненадобностью. Кроме Шнурова это было сделать некому.
Вернулся «Ленинград» так же внезапно, как и удалился. Шнуров утверждал, что тайна его возвращения была сугубо коммерческой. «Снова живы для наживы» — как гласил более поздний рекламный плакат. Еще в период «Рубля» он делился со мной планом сыграть один концерт «Ленинградом», но лишь когда за него предложат цену в миллион долларов. Миллиона он не дождался, однако в усеченном виде его расчеты действительно оправдались — Сергей Мельников (агентство «Мельница») предложил 250 тысяч евро за два концерта в «Арене». Это был, несомненно, куш — на излете 2008 года группа получала сорок тысяч евро за регулярный концерт и шестьдесят — за корпоратив. Шнуров объяснял: «Я предполагал, что мы сыграем два концерта, а дальше я не знал, что будет. Переговоры начались весной, летом стали репетировать, и в тот момент я придумал эту героиню для Юли. „Ленинград“ ушел в кризис и возродился в 2010-м, когда деньги и гонорары вроде бы остались в низкой фазе, а „Ленинград“ тем не менее на всем этом вырос. Был абсолютно четкий план Шнурова-2020, он обрисован и выполняется. Беспринципное, но честное обогащение. Потому что шоу вокруг до ***, а бизнеса нет вообще. И только великая группа „Ленинград“ соединяет в себе два этих понятия — шоу и, *****, бизнес! Мне хотелось делать что-то в духе пугачевского „Арлекино“. В конце концов, раз говорят, что у нас в стране застой, так значит, и музыка должна быть соответствующая».
И началась соответствующая музыка. После рокота и скрежета «Рубля» Шнуров сделал акцент на полусладкий натурал-поп, и главным козырем новой игры стала, разумеется, Юля Коган, которая и воплотила шнуровскую концепцию кибер-Пугачевой. Она была немного похожа на секретаршу из гениального шахназаровского «Города Зеро», и Шнуров придумал ей образ столь же благодарный («я такая крутая, когда выпью вина»), сколь и абсурдный: офисная дива на млечном бунюэлевском пути.
Впоследствии Шнуров объявит себя последним феминистом, и, строго говоря, он действительно давно порывался внедрить в группу женский голос — вспомнить хотя бы его опыты с Колибабой, Земфирой и совсем ранней певицей Анной Павловой, которая пела еще в песне «Новый год». (Из больших групп у нас такое пытался делать разве что «Мумий Тролль» — в недолгий и триумфальный период в самом конце девяностых годов, когда ему в старых песнях типа «Лунных девиц» подпевала Олеся Ляшенко).
К профурсеточному диско-фанку «Ленинграда» теперь полагалась еще одна квакающая гитара — и Шнуров решил этот вопрос удобно: заиграл их пиарщик Дмитрий Гугучкин, на концертах предпочитавший наряжаться палачом. Прочие музыканты вовсю стали облачаться в парики, очки, клеша и прочий люрекс, примерно имитируя некий расфокусированный музыкальный балаган семидесятых годов. Севыч вспоминал: «„Рубль“ изначально был не жилец — слишком узконаправленная жанровая и законченная история, Сереге было бы в ней неуютно. „Ленинград“-то можно было развивать куда угодно, в отличие от „Рубля“. Это ж Buena Vista Social Club по сути, абсолютно такая же история, в принципе, можно играть до 90 лет. Можно просто сидеть на стуле, можно играть рок, можно диско, можно бабаробот. Мне кажется, что Серега отработал модель группы „Рубль“, где он капитан и никто ничего поперек не нарисует. И в этом смысле „Ленинград“ сейчас работает по модели группы „Рубль“, безусловно. И эта модель работает. После того как группа заново собралась, „Ленинград“ — это стал конкретно Серега. Брожение закончилось, и мы, кстати, сразу стали очень много репетировать — до этого-то мы репетировали чуть ли не раз в год».
Об этом же твердил и Пузо: «Я был самым большим противником возрождения „Ленинграда“, мне казалось, что еще рано, но Сережа решил, что пора. После „Рубля“ он окончательно утвердился в мысли, что знает, как надо. И если раньше он приносил на репетицию процентов десять той песни, которая в итоге получалась, то сейчас он приносит процентов 97, а музыканты могут позволить себе процента три. Но удовольствие ровно такое же. Галич, конечно, предупреждал: бойтесь единственно только того, кто скажет „я знаю, как надо“. Но Сережа действительно знает, как надо, и я не боюсь этого».
В сентябре 2010 года на YouTube появился вестовой ролик «Сладкий сон» (с моментальной пародией «Горький сон» в исполнении Севыча — я еще подумал, что хорошо бы всякую женскую песню «Ленинграда» отныне выпускать в двух вариантах). Клип высветил не только песню, но и новое состояние коллектива: Шнуров, занавешенный волосами в эстетике «Рубля», стучал на бонгах, не поднимая головы, а все вертелось вокруг восседающей на табуретке Коган. В сущности, песня была исчерпывающим парафразом ерофеевского «Она мне прямо сказала: „Я хочу, чтобы ты меня властно обнял правою рукою!“ Выпила — и сбросила с себя что-то лишнее». Так на звуковой карте «Ленинграда» появилось «всхлипывание этих недр».
Юля рассказывала: «Тогда YouTube как раз начал входить в мозг людей, и началось время фриков, к которым, собственно, я себя и относила, потому что эти песни, конечно, абсолютно фриковские. Тогда легко было стать популярным, но исключительно в интернете. Но все выстрелило, и пошла некая новая и очень гладкая волна „Ленинграда“, уже от меня. Мне кажется, я усилила мощь группы, дальше нужно было просто вставать на лыжи и идти».
Строго говоря, на этом можно было бы и остановиться, но Шнуров буквально через несколько дней сыграл на обострение, выложив песню про Химкинский лес. Он рассказывал: «Песня была скорее в стилистике „Рубля“ — для „Ленинграда“ слишком неироничное высказывание, поэтому я придумал гармошку в аранжировке, а для окончательного **** собственно припев про Химкинский лес спел Кокс из группы „Чугунный скороход“. Собственно эти два видео обозначили границы нового „Ленинграда“ — политическая анархия и большой ***».
Живьем эту песню сыграли всего три-четыре раза, но последствия оказались сокрушительными. Химкинский лес служил тогда главной точкой противостояния интеллигенции и государства, поэтому просвещенная общественность здорово взъелась на Шнурова за его версию политической анархии. Нойз MC (которому, собственно, «Химкинский лес» был негласно посвящен) выпустил ответный ролик «Побрей звезду» — и начались своего рода видеобатлы. Сергей Попов, лидер старинной дубненской группы «Алиби», выложил на YouTube жуткую песню с припевом «Шнур, заткнул бы ты ****». Михаил Борзыкин счел нужным предположить, что Шнуров пытается компенсировать таким образом коммерческий неуспех «Рубля». Наконец, Дмитрий Быков подытожил тренд, написав, что эра «Ленинграда» кончилась, времена стали серьезнее, и если сегодня какой шнур и нужен, то исключительно бикфордов.
Как бы Шнуров ни хорохорился и ни отшучивался насчет своей свежеобретенной нерукопожатности («мне все равно с кем, лишь бы руку не жали»), тем не менее он слегка опешил и в одном из интервью даже обмолвился, мол, ребята, я пошутил. Принято думать, что именно после этой истории он окончательно стал огораживать себя и группу от любых общественно-политических инициатив. Но я думаю, что в глубине души он разделял (сам не подозревая того) позицию Одена, который говорил о том, что если художник высказывается по тому или иному политическому вопросу, он делает это в первую очередь для себя. Шнуров, как водится, выразил это в более грубой форме — «получаю процент».
Как бы там ни было, он постарался закрыть тему и больше ее не поднимать. Нойзу он, впрочем, таки позвонил, в угаре, наутро после собственного дня рождения, — в итоге все закончилось мировой на шнуровской кухне. Основной итог всех перипетий заключался в том, что «Ленинград» отработал сам принцип вирусного видео — песня важна не сама по себе, но числом просмотров на YouTube.
P. S. Книга Максима Семеляка выйдет в издательстве «Эксмо» в июне.