Как в России реабилитируют мужчин — домашних насильников. И есть ли от этого польза. Репортаж Саши Сулим

В январе 2017 года стало известно, что в России могут появиться государственные центры реабилитации для мужчин, которые бьют своих жен и детей. Их создание обсуждалось на заседании правительственной комиссии по делам несовершеннолетних и защите прав детей; вице-премьер Ольга Голодец поручила Минтруду представить свою точку зрения на это до 15 апреля. Спустя неделю после совещания Госдума декриминализировала домашнее насилие: побои в отношении близких перестали быть уголовным преступлением и перешли в разряд административных правонарушений. При этом только по официальной статистике МВД в 2016 году от домашних побоев пострадали около 57 тысяч человек; правозащитники говорят, что реальная цифра — еще выше. В России уже есть специалисты и целые центры, которые работают с мужчинами-агрессорами — в основном по американским методикам, применяемым с 1970-х годов. Журналистка «Медузы» Саша Сулим изучила, как и где занимаются реабилитацией мужчин в России — и зачем это вообще нужно делать.

«В меня полетели предметы быта»

С Андреем (он просил не называть его настоящего имени) мы встретились в кафе в центре Астрахани. Свой рассказ о том, как он бил жену, Андрей начал с объяснения понятия «виктимология» — научной дисциплины, изучающей жертв преступлений. «Порой насилие со стороны мужчины женщина провоцирует сама», — словно пытаясь заранее оправдаться, говорит он; обвинение жертвы в «виктимности», том, что она «сама виновата», — распространенная позиция среди людей, практикующих домашнее насилие.

Андрей женился в 40 лет, для его супруги этот брак был третьим. «Моя бывшая жена была уверена, что еженедельные скандалы по пять-шесть часов не позволяют мужу расслабиться, держат его в тонусе, в постоянном напряжении и готовности выполнить ее желание», — вспоминает Андрей. Развелся он через три года. По его словам, скандалы в семье вспыхивали по разным поводам: жене не нравилось, когда он задерживался на работе, попадал в пробку, приносил недостаточно денег; когда у него появлялась подработка, супруга тоже была недовольна, поскольку он стал уделять ей мало времени. «Она могла спокойно влезть в мой компьютер, а на просьбу этого не делать кричала, что я хочу скрыть от нее письма любовниц. В какой-то момент она потребовала отдавать ей всю мою зарплату и выдавала мне деньги на проезд», — вспоминает он.

По словам Андрея с каждой ссорой жена стремилась ударить его все больнее: «Меня доводили до состояния, близкого к нервному срыву, а потом требовали бурного секса. Это было похоже на психологическое изнасилование». Вскоре у Андрея появились проблемы с эрекцией, сейчас он называет то свое состояние «психологической импотенцией». Во время очередного конфликта Андрей ушел из дома: «Часа два я ходил по городу, чтобы успокоиться, а когда вернулся, меня спросили: „Где ты, скотина, шлялся, с какими дамами легкого поведения?“ — только в грубой форме. Потом в меня полетели предметы быта, и я сорвался — вышла моя темная сторона. Я повалил ее на кровать, нанес несколько ударов кулаком по спине. Старался попасть по мягкому месту, но попал чуть выше. После этого эпизода я много думал, как я мог поднять руку на женщину, тем более на свою жену. А потом до меня дошло: в тот момент я был в состоянии аффекта, я себя не осознавал, тьма меня захлестнула».

Андрей признается, что не считает жену жертвой и не жалеет о своем поступке: только так, по его мнению, он мог прекратить пятичасовую ссору. «Во второй раз, чтобы ее успокоить, я потащил ее в ванную и засунул под холодную воду». Спустя несколько месяцев он ушел.

«Острая фаза переживания развода длилась где-то около двух лет: сначала подключил алкотерапию — каждый вечер я выпивал по двести грамм коньяка или три литра пива, дошло до того, что без такого „лекарства“ я физически не мог заснуть», — вспоминает Андрей. Когда он понял, что начинает спиваться, решил пойти к психологу. «Сделать это раньше мне не давали стереотипы мышления или воспитания. У нас же принято считать, что мужчина — это сильная личность и он к психологу не ходит». После курса индивидуальной терапии Андрей теперь раз в неделю ходит в «Папа-клуб» при Кризисном центре помощи женщинам, который основал психолог Максим Русанов.

Мужчины для «Папа-клуба»

Кризисный центр помощи женщинам работает в Астрахани с начала нулевых. В убежище или в стационаре центра сейчас живут 45 женщин с детьми, которые оказались в сложной жизненной ситуации.

«Помогать только одной стороне домашнего конфликта — значит работать односторонне», — говорит «Медузе» заместительница директора астраханского кризисного центра Нелли Иванова. По словам Ивановой, изначально в «Папа-клуб» приглашали отцов, которые по разным причинам ушли из семьи. В итоге в клуб стали приходить и бездетные мужчины; они искали, например, психологической помощи или поддержки после развода или увольнения.

Сейчас психологи и социальные работники кризисного центра разрабатывают специальную программу для мужчин, применявших домашнее насилие. «Для мужчин-обидчиков характерно определенное мышление: во-первых, они не осознают своей жестокости, во-вторых, считают, что делают все правильно и оправдывают себя, обвиняя женщину в провокации», — объясняет Нелли Иванова. Планируется, что коррекционная программа для таких людей будет рассчитана на 24 групповых занятия, по результатам которых поведение мужчины-агрессора должно измениться.

Программа разрабатывается с помощью бюджетных средств, которые выделяются кризисному центру, но, говорит Иванова, главная сложность с ее внедрением — это не деньги, а привлечение мужчин. «Если мужчина-агрессор уверен в своей правоте, нужны очень серьезные аргументы, чтобы заставить его обратиться за психологической помощью», — говорит Иванова.

«Серьезные» аргументы, по ее словам, могут найти сотрудники полиции, которые, скажем, задерживают мужа-насильника. «Арест не единственная форма воздействия на мужчину. Сотрудник полиции может предложить ему выбор: отсидеть 15 суток или пройти программу в кризисном центре. Если это предложение будет исходить от представителя правоохранительных органов, эффект будет сильнее», — отмечает замдиректора кризисного центра. Но пока в том, что их инициативу поддержит полиция, Иванова не уверена — в планах провести совместный круглый стол, на котором сотрудники центра представят свою программу.

Мужчин, применяющих домашнее насилие, могут направлять на терапию мировые судьи, которые занимаются урегулированием семейных споров и бракоразводными процессами, а также органы опеки и попечительства. «Если отца временно ограничивают в правах на общение с ребенком, то он по рекомендации комиссии по делам несовершеннолетних или судебных органов может в это время посещать нашу программу», — уточняет Иванова.

«Заставить мужчину прийти в центр может только наказание: либо правоохранительными органами, либо самой женщиной, например, когда она говорит, что уходит от него. Должен быть серьезный толчок — и толчок извне. Только так его можно заставить что-то изменить», — отмечает Нелли Иванова.

Друг, брат, сестра, жена и любовница

Этим «толчком» для 24-летнего живущего в Астрахани марокканца Алекса стал уход жены Оли (имена изменены). В конце февраля она сбежала с их годовалой дочкой в Кризисный центр для женщин. В беседе с корреспондентом «Медузы» Алекс рассказал, что не знает, почему она это сделала, но готов пойти на все, чтобы ее вернуть. Пока он посещает «Папа-клуб» (встречи там тоже проходят в здании кризисного центра) отчасти для того, чтобы разобраться в себе, — но в большей степени чтобы показать Оле свои серьезные намерения.

«В начале февраля я уехал на свадьбу сестры в Марокко. Мы должны были лететь туда вместе с женой, но она в последний момент ехать отказалась. 6 февраля у меня был день рождения, Оля написала, как меня любит, поздравила, а 7 февраля она подала на развод», — вспоминает Алекс.

Он приехал в Астрахань четыре года назад из Касабланки. За это время выучил русский, отучился один год на стоматолога и женился. «Я был очень популярным в городе: работал моделью, преподавал танцы, латино, брейк-данс. Но когда мы познакомились с Олей, я сразу понял, что хочу прожить с ней всю жизнь, все бросил, чтобы все свое время проводить с ней», — рассказал Алекс.

Через несколько месяцев после свадьбы родился ребенок, и у Оли, по словам Алекса, началась депрессия. «Я решил дать ей немного свободы: отвез с подружками в ресторан, купил им коктейлей, оставил ей три тысячи рублей и уехал. А когда вернулся, чтобы ее забрать, их там уже не было. Я несколько часов искал Олю по всему городу. Она пришла домой очень пьяная и начала распускать руки: швыряла посуду, начала бить свою бабушку, у которой мы тогда жили, потом набросилась на меня. Тогда я ее и ударил — иначе нельзя было ее успокоить», — объясняет Алекс.

Тогда Оля ушла от него в первый раз. «Через несколько недель после этого у нее был день рождения. И ее тогда никто не поздравлял — все знали, что она сама виновата в нашей ссоре, — рассказывает Алекс. — Я приехал к ней рано утром, принес огромный букет, повез в ресторан, в кальян-бар, потом опять в ресторан, на каток, потом на концерт. Вечером ездили по городу на лимузине-хаммере, гуляли. Но простила она меня только через день, — с улыбкой вспоминает Алекc и добавляет, что ради Оли он бросил всех своих друзей: — Она мой друг, брат, сестра, жена и любовница. Зачем мне друзья, если мы вместе».

По словам Алекса, он давно пытается спасти их семью, однажды даже уговорил жену сходить на семейную терапию. «На первой же встрече был скандал: Оля сказала женщине-психологу: „Не смотри так на моего мужа!“» Алекс говорит, что сцены ревности Оля закатывала ему довольно часто: звонила с проверкой в медуниверситет, где он учился, каждый вечер проверяла телефон, ругалась, если задерживался с учебы или работы. «Я сказал, что тоже буду себя так с ней вести, говорил, что уйду. Но она меня не отпускала, даже сейчас, живя в кризисном центре, она говорит мне: „Ты еще мой муж, так что не изменяй мне“», — говорит Алекс.

Психолог Максим Русанов, который консультирует Олю и Алекса, предполагает, что насилия в их семье было гораздо больше, чем озвучивает Алекс. Русанов основывает свои предположения на разговоре с родным отцом Оли, который рассказал психологу, что Алекс «распускал руки». «Алексу сложно признаться себе в том, что он что-то делает не так, он все хочет залакировать — отсюда и рассказы о том, какие подарки он делает и куда водит свою жену», — пояснил Русанов.

По словам Русанова, отношения Оли и Алекса часто напоминали соревнование: за кем останется последнее слово. «Нужно понимать, что Алекс женился не только на Оле, но в каком-то смысле и на ее семье. Ее родители развелись, когда она была еще совсем маленькой, и мать так и не привила ей уважение к отцу, поэтому она не видит причин уважать Алекса — и она это всячески выражает. Ему как восточному мужчине принять эту ситуацию очень сложно», — полагает психолог.

Мужчины преодолевают насилие

Самый первый кризисный центр для мужчин открылся в России в 1996 году в Барнауле. Как рассказала «Медузе» его руководительница Елена Васильева, в 2016-м к ним обратилось 1334 человека, 918 из них — совершеннолетние. «Вместе с мужчиной к нам в центр приходят также члены его семьи: мы работаем с женами, мамами, детьми, то есть фактически помогаем гораздо большему количеству людей», — пояснила Васильева.

В центре оказывают самую разную психологическую помощь — например, мужчинам, перенесшим инфаркт миокарда. По словам Васильевой, у их специалистов есть методика, которая позволяет бороться со стрессовыми состояниями, вызванными сердечно-сосудистыми заболеваниями, которые нередко приводят к утрате трудоспособности.

Еще одно направление работы — помощь в преодолении ситуативных кризисов, связанных с профессиональной сферой или с проблемами в семье. «Мы сопровождаем мужчин в ситуации развода, приглашаем для совместной работы жен и детей, помогаем адаптироваться к новой жизни. В центре оборудована детская игровая комната для пап с детьми „Веселые джунгли“, где они совершенно бесплатно могут поиграть с нашим оборудованием», — рассказала Елена Васильева.

Темой домашнего насилия специалисты кризисного центра для мужчин начали заниматься с конца 1990-х годов. Но, по словам Васильевой, за это время была проведена скорее «информационно-профилактическая работа»: акции под названием «Мужчины преодолевают насилие», дежурства в полиции, психологические группы для молодых семей, обучающие основам конструктивного общения.

«Случаи, когда мужчины сами приходят к нам с такой проблемой, единичные, — говорит Васильева. — Должны быть законодательные механизмы, которые бы предусматривали принудительное прохождение терапии для тех, кто совершает насилие в семье. На добровольной основе мужчины к нам не доходят». Руководительница кризисного центра объясняет это тем, что в основном мужчины выбирают для себя «избегающую стратегию решения жизненных трудностей» — предпочитают просто ждать, «когда само собой все рассосется». Походу к психологу, по словам Васильевой, мешает и не очень высокая культура решения психологических проблем. «Но подвижки все равно есть: за 20 лет нашей работы обращений стало гораздо больше», — рассказала Елена Васильева.

Кризисный центр в Барнауле — едва ли не единственный в России специализированный центр для мужчин. В других городах психологическая помощь часто оказывается на базе центров для женщин.

Мужская программа появилась в 2015 году и в Томске. По словам Елены Турутиной, руководительницы отдела помощи женщинам, оказавшимся в кризисной ситуации, муниципального учреждения «Центр профилактики и социальной адаптации „Семья“», эта группа была создана для мужчин, которые применяют насилие в семье, осознают это и хотят изменить свое поведение.

«Большинство участников были мужьями клиенток нашего кризисного центра. Но был случай, когда мужчина пришел сам. По его словам, он находился на грани и начал применять физическое насилие в семье. Но уже после первой же консультации он сказал, что все для себя понял и больше не возвращался. Курс терапии, рассчитанный на два месяца, прошли далеко не все», — рассказала Турутина.

Турутина и ее коллеги основали в 2016 году в Томске «Общество поддержки мальчиков, юношей и мужчин», а в феврале 2017-го — «Папа-школу», цель которой — гармонизировать отношения в семье, повысить родительские компетенции отцов, сформировать привязанность между ним и ребенком, а также провести профилактику домашнего насилия и жестокого обращения в семье. Отдельной целевой аудиторией «Папа-школы» Турутина называет отцов, чьи дети состоят на учете в комиссии по делам несовершеннолетних. Но их пока единицы. 

«У нас нет задачи выявить среди участников авторов домашнего насилия. Эта группа задумывалась именно для его профилактики. Часто мужчины, которые жестоко обращаются с партнершами, в детстве сами стали свидетелями или жертвами домашнего насилия. Поэтому очень важно на ранних стадиях проговаривать вопросы воспитания детей, связанные с наказанием, особенно физическим, оно ведь и является домашним насилием. Очень многое можно предупредить знаниями и навыками», — рассказала Турутина.

Руководительница Кризисного центра для женщин «Семья», как и ее коллеги из Астрахани и Барнаула, уверена: семейных агрессоров можно заставить обратиться за психологической помощью только применяя административный ресурс — терапия может стать альтернативой уголовному или административному наказанию. «А еще в обществе должно появиться осознание того, что мужчины тоже нуждаются в помощи. Мы же со своей стороны ни в коем случае не будем относиться к ним как к преступникам — при условии, что они делают шаги навстречу, хотя часто они и совершают преступление», — сказала Турутина.

Мое дело — маникюр

После шести лет брака жена Сергея подала на развод: тот избил ее мать. Спустя несколько месяцев женщина обратилась к астраханскому психологу Максиму Русанову, надеясь, что с мужем удастся помириться. Однако Сергей сказал, что больше не хочет общаться с бывшей женой.

По его словам, проблемы в их семье начались, когда от родителей жены они переехали в собственный дом. «Тогда я стал замечать, что со своей мамой моя жена общается больше, чем со мной. Однажды я взял ее телефон и увидел, что с восьми утра до трех часов дня она говорила с ней 28 раз», — пожаловался Сергей. Общение с матерью происходило не только по телефону, она часто приходила в гости, ездила вместе с парой в магазин за продуктами и бытовой техникой, иногда даже ходила с ними в кино. «Либо я в доме хозяин, либо нет этой семьи», — комментирует частые визиты тещи Сергей.

Чрезмерная привязанность жены к своей матери была не единственной проблемой. Сергей с детства мечтал о доме — и когда наконец появилась возможность его купить, ремонтировал своими руками, а после переезда занялся огородом. «Она сразу сказала мне, что к огороду не притронется: „Возись и делай все сам. Мое дело — маникюр, волосы и по магазинам“, — вспоминает Сергей задевшие его слова жены. — В такие моменты я обзывал жену нехорошими словами и уходил, через несколько дней общение возобновлялось».

«Она думала, что я буду терпеть это вечно. Но она не учла, что у меня нет в жизни авторитетов». Сергей признался, что четыре года служил на Кавказе во время грузино-осетинского конфликта. Об этом времени он предпочитает не вспоминать; не говорил он об этом и со своей бывшей супругой: «Она знает, что я там служил, но то, что прыгал по горам и убивал людей, я ей не рассказывал».

В тот день в семье опять разгорелся спор о родителях: «Жена говорила, что ее мама хорошая, потому что покупает нам бытовую технику, — а моя плохая, потому что не может помогать нам материально. Я взял сумку, выкинул на улицу и сказал: „Иди к своей маме и больше сюда не возвращайся“. Она собралась и уехала. А потом приехала ее мама и сказала мне: „Какого хрена тебе здесь надо, пошел вон отсюда“ — только нецензурной бранью. У меня кончилось терпение. Я ее несколько раз ударил и отпустил со словами, что если она еще раз приедет, я ее сделаю инвалидом», — рассказал Сергей и уточнил, что женщин он не бьет, просто мать жены «женщиной не считает». Жена вызвала полицию, его посадили на десять суток.

«Она надеялась, что я сопьюсь, а она придет ко мне и скажет: „Ладно, холоп, я тебя прощаю, возвращайся домой“, — объясняет Сергей свое решение навсегда расстаться с бывшей женой. — А получилось так, что я занялся собой: почти не пью, хожу в спортзал, бегаю, купил себе машину. Жена у меня крупного телосложения, а во „ВКонтакте“ я общаюсь с девушками 90–60—90».

За психологической помощью Сергей обращаться не стал: «Лучше лишний раз схожу в зал железки потаскаю — сорву злость на железе».

«У человека всегда есть выбор, — комментирует эту историю психолог Максим Русанов. — Он может пойти прогуляться, позвонить друзьям, просто выйти, чтобы избежать насилия». По словам Русанова, Сергея так раздражала близость бывшей жены к матери именно потому, что он сам не проявлял такую же привязанность к своей. «Сергей требовал от жены соответствовать „золотому стандарту“ его матери, которая одна воспитала двоих детей и всегда была для него непререкаемым авторитетом», — поясняет Русанов.

Общество заинтересовано в агрессивных мужчинах

Первые в мире программы для домашних насильников появились в конце 1970-х в Бостоне. В те годы движение за права женщин в США сделало проблему агрессивного поведения со стороны мужчин одной из главных в повестке; мужские психологические группы создавались на базе кризисных центров для женщин.

Сегодня в США работает около полутора тысяч программ — как добровольных, так и принудительных: по американскому законодательству судья вправе обязать мужчину-агрессора пройти курс терапии, причем посещать его он может как во время тюремного заключения, так и вместо него. Принудительная терапия — по судебному решению — распространена в большинстве европейских стран, а также в Канаде и Австралии.

«Из всех существующих в мире программ для мужчин-агрессоров, как показывают исследования, самыми эффективными считаются именно принудительные», — рассказывает «Медузе» кандидат психологических наук Наталья Ходырева. «Другие программы, среди которых лечение психических расстройств и травм детства, алкогольной и наркотической зависимости, тренинги по управлению гневом, не снижают гендерное насилие», — поясняет Ходырева. Она уточняет, что принудительные программы не могут заменить уголовную ответственность: они должны применяться в сочетании с заключением или условным осуждением — или угрозой лишения родительских прав. По словам Ходыревой, также имеются данные о том, что добровольное посещение программ повышает их эффективность. 

В конце 1980-х в Норвегии появилась программа «Альтернатива насилию». Как и ее американские аналоги, она включала в себя групповую и индивидуальную работу с домашними агрессорами. В апреле 2004 года норвежские психологи Мариус Рохель и Пол Молин провели в Санкт-Петербурге тренинг для российских коллег «Пилотные группы для мужчин по гендерному насилию». Мероприятие проходило на базе Кризисного центра для женщин, руководила которым тогда Наталия Ходырева. 

По ее словам, идея работать с домашними насильниками появилась у них с коллегами еще в начале 1990-х, одновременно с созданием женского кризисного центра, — но в то время они не смогли найти необходимых специалистов. Большинство западных программ предусматривает, что работать с авторами домашнего насилия будет психолог-мужчина — однако они в России 1990-х встречались не так часто. Но и эти редкие специалисты, по воспоминаниям собеседницы «Медузы», в большинстве своем не были готовы работать с мужчинами-агрессорами. «Мы пытались мотивировать мужчин-педагогов, директоров детских домов, школ и других учебных заведений работать по проблеме агрессии и насилия со своими подопечными. Но они нам тогда сказали, что мужчина все проблемы должен решать твердо и жестко, именно так, по их мнению, и нужно воспитывать детей», — вспоминает Ходырева.

Понадобилось почти 20 лет, чтобы в России появились необходимые специалисты. В 2004 году в Петербурге была основана общественная организация «Мужчины XXI века». Сегодня в ней работают пять психологов — они проводят индивидуальные консультации, а также обучающие тренинги для своих коллег из других городов России, на которых рассказывают о норвежской программе по работе с домашними обидчиками. Эти программы, по словам Натальи Ходыревой, уже вошли в курс психологии для высших учебных заведений. «Так мы будем внедрять знания о способах взаимодействия с мужчинами-обидчиками уже на уровне психологического образования», — уточняет Ходырева.

Как и другие собеседники «Медузы», Ходырева считает отсутствие механизмов по привлечению домашних насильников в специальные группы главной проблемой всех существующих в России психологических программ. «Общество заинтересовано в агрессивных мужчинах, готовых идти сражаться. И государство ничего не предпринимает, чтобы эту жестокость уменьшить», — говорит Ходырева.

Мужчины не плачут

С января 2017 года на базе московского Кризисного центра помощи женщинам и детям открылась психологическая диалоговая группа для мужчин. «У многих мужчин есть потребность в глубоких, обстоятельных разговорах. Но есть темы, обращаться к которым в смешанных группах может быть некомфортно. Когда вокруг одни мужчины, „включение“ в процесс происходит быстрее», — рассказал «Медузе» ведущий группы, психолог Павел Аветиков. Он также уточнил, что тема домашнего насилия искусственно на этих встречах не поднимается — работа ведется по запросам группы, но задача от руководства кризисного центра звучала так: в идеале привлечь мужчин, применяющих насилие в отношениях.

Как рассказал Аветиков, в ноябре 2016-го к нему обратилась заведующая психологическим отделением кризисного центра и предложила создать мужскую группу. «Как я тогда понял, была некая установка со стороны государства — работать не только с жертвами домашнего насилия, но и с его авторами, — уточняет психолог. — Но, к сожалению, я пока не понимаю, как можно привлекать для работы таких мужчин. Ведь в большинстве случаев они сами не понимают, что делают что-то не так. У них внутри такой огромный клубок из чувств и внутреннего напряжения, что для них вынести это все на свет — смерти подобно, тем более обсуждать это с людьми, которые представляют государственную организацию».

Аветиков называет домашнее насилие симптомом комплексной проблемы: «Большинство людей живут с установкой „мужики не плачут“, она сильно влияет на формирование психологической культуры у мужчин, заставляет смотреть на собственные чувства как на что-то, что мешает жить. Поэтому с раннего детства чувства они учатся подавлять и обесценивать. Как итог — всплески агрессии, депрессии, ранние инфаркты и инсульты. На мой взгляд, мужчине встретиться со своими чувствами гораздо сложнее, чем терпеть, подавлять их или стараться не замечать. Поэтому у меня вызывают большое уважение мои клиенты-мужчины».

По словам директора московского Кризисного центра помощи женщинам и детям Натальи Завьяловой, в центре также «апробируется» программа оказания помощи мужчинам-обидчикам, «которые не умеют владеть своими эмоциями и выстраивать позитивные отношения в семье». Но, как отмечает Завьялова, эта группа пока малочисленна. На сайте Кризисного центра помощи женщинам и детям информацию об этой программе найти не удалось.

На вопрос «Медузы» — откроются ли в столице другие специализированные центры для мужчин, допускающих жестокое обращение в семье, московский департамент труда и социальной защиты не ответил.

Руководитель «Папа-клуба» в Астрахани, семейный психолог Максим Русанов обращает внимание на неспособность некоторых мужчин осознать свое агрессивное поведение. «Вам никто не скажет откровенно: „Дома я обижаю своих близких“, но в ходе работы это часто выясняется, — говорит Русанов. — Чаще всего ко мне приходят из-за проблемы, которая как бы лежит на поверхности. Например, недавно пришел папа и сказал, что его старший сын очень боится летать на самолете. В ходе первой же встречи выяснилось, что и отец, и мать довольно часто прикладывают руку к своим детям — для дисциплины. Но в этом они никакой проблемы не видели, как и не могли предположить того, что страх перед полетом может быть напрямую связан с их агрессией и неумением отреагировать на небезопасность в своей семье».

По его словам, для того, чтобы осознать, что ты совершаешь насилие по отношению к близким — и что это недопустимо, — нужно уже проделать работу над собой. Домашнее насилие зачастую не принято воспринимать как проблему и тем более обсуждать — как это сделал телеведущий Владимир Познер, признавшийся, что однажды поднял руку на свою дочь и сожалеет об этом. «Но Познер, — напоминает Русанов, — едва ли не единственный, кто так открыто об этом говорит».