«Россия вмешивается если не в гражданскую войну, то во внутреннее противостояние» Политолог Алексей Малашенко — об отправке российских военных на ливийскую границу

В ночь на 14 марта агентство Reuters со ссылкой на собственные источники сообщило о появлении российского спецназа на границе Египта и Ливии. По предположению агентства, отряд из 22 военных может быть использован для оказания поддержки ливийскому военному лидеру Халифе Хафтару. Официальные лица в Египте и РФ утверждают, что сообщения об отправке спецназа на границу с Ливией — утка. О том, могли ли российские военные появиться в регионе, и о целях, которые Россия может преследовать в Ливии, журналист «Медузы» Константин Бенюмов поговорил с востоковедом, доктором исторических наук, руководителем исследований в институте «Диалог цивилизаций» Алексеем Малашенко.

— На ваш взгляд, имеют ли сообщения о появлении российского спецназа на границе с Ливией под собой какие-то основания?

— Разговоров и слухов всегда ходит много, но я считаю, что это вполне возможно. Несомненно, что поддержка [ливийскому военному лидеру Халифе] Хафтару будет оказываться, более того — она уже оказывается. Он и на нашем крейсере был, и оружие ему обещали. (Халифа Хафтар посетил российский авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов» в январе 2017 года, когда корабль находился в Средиземном море — прим. «Медузы»). Поэтому в появлении [на границе с Ливией] российских военных я ничего чрезвычайного не вижу. Россия давно претендует на то, что она возвращается на Ближний Восток, и по сути она уже вернулась. Так что я тут не вижу ничего такого, от чего можно было бы развести руками — от восторга или от ужаса. Это достаточно ожидаемое событие.

Что касается того, что это называется спецназом, там, по-моему, не то два десятка человек, не то чуть больше…

— 22 человека.

— Ну вот видите. Во-первых, это не такая уж великая армия. Весь вопрос — какая там поставлена задача. Вот это самое любопытное. Вряд ли эта публика может участвовать в каких-то боевых действиях. Если это для охраны — то для охраны чего? Если для того, чтобы обучать группировку Хафтара или кого-то еще — это отдельный вопрос.

Другое дело, что все подобные ситуации всегда окружены какой-то тайной, и тут я наших не совсем понимаю. Ну, предположим, послали [солдат в Ливию] — и что такого? Если это по соглашению. А то, что Россия в Ливии делает ставку на Хафтара, это совершенно однозначно. Посмотрим, к чему это приведет.

— Какие силы представляет Хафтар?

— Во-первых, Хафтар не представляет всю Ливию. Там есть правительство, есть нечто, похожее на парламент. Но понимаете, это все-таки арабский мир, и к тому же это Ливия. Она сперва была монархией, потом, при Каддафи, диктатурой. В этом государстве, что бы ни говорили про демократию и гражданское общество, так или иначе рано или поздно появляется военный лидер авторитарного типа, который будет пытаться — или уже пытается — управлять всеми делами.

Хафтар борется против исламистов и вообще против экстремистов — это совершенно однозначно. Были ли у него какие-то успехи? Безусловно, были. Но до объединения Ливии, под его началом или под чьим-то еще, еще очень и очень далеко. Поэтому если Россия поддерживает Хафтара, то она должна учитывать, что она прямо или косвенно вмешивается пока еще не в гражданскую войну, но во всяком случае во внутреннее противостояние.

Если к этому добавить то, что Ливия традиционно — лоскутное государство, которое состоит из Триполитании, Киренаики, Бенгази и так далее, то я думаю, что оно останется таким и в будущем. И влезать туда для России — очень рискованно. Но, во-первых, очень хочется. А во-вторых — это свидетельство того, какие мы сильные: мы и в Сирии, мы и в Ливии, и где нас только нет.

— Возможно ли в Ливии прокси-противостояние между Россией и Западом, как в Сирии?

— Если Хафтара поддерживает Россия, то его соперников — правительство и другие силы — больше поддерживает Запад. Чем это кончится, я не знаю.

— Какие интересы у России в Ливии? Или мы рискуем новым международным конфликтом только ради внешнеполитического престижа?

— Во-первых, я не готов отвечать за логику тех людей, которые принимают эти решения. Все разговоры о том, что [присутствие в Ливии] может дать какой-то дополнительный контроль над ливийской нефтью, звучат, конечно, очень красиво, но даже во времена Каддафи и нашей тесной дружбы, когда на военных парадах в танках сидели советские водители, говорить о том, что Москва как-то контролировала ливийскую нефть, не приходилось. Вся выгода Москвы, если мне не изменяет память, состояла в том, что Каддафи был чуть ли не единственным, кто платил за советское оружие. А на сегодняшний день для России это прежде всего вопрос престижа.

— Какую роль в этой истории играет Египет? Reuters утверждает, что российские военные находятся на египетских базах.

— На базе Мерса-Матрухе всегда были наши, во все времена. Повод [отправить туда военных] всегда можно найти, я даже молчу про наш сбитый самолет (речь о пассажирском А321 авиакомпании MetroJet, который взорвался над территорией Египта 31 октября 2015 года — прим. «Медузы»). Я вас уверяю, что на этой базе до сих пор служат офицеры, которые помнят еще советских полковников. Отношения у Москвы с Каиром более чем нормальные, Россия всегда продвигала и свое военное присутствие, и свою технику в Египте. Так что в этом тоже нет ничего удивительного. Все это вполне в русле российского курса в ближневосточном регионе.

— С точки зрения российского законодательства тоже все в порядке? В Совете Федерации заявили, что без их ведома отправки войск быть не могло…

— Ну вы же и сами понимаете, что решают тут не Совет Федерации и не Государственная Дума, а совсем другие люди. Надо будет — будет такое решение. Не надо будет — будет какая-то другая игра: решения нет, а люди есть. Это чистая формальность. Принимает решения мы знаем кто и как. Не в первый раз.