«Бэби-бокс — это лучше, чем ничего» Интервью Клаудии Клир, исследователя проблемы детоубийств в Европе

Правительство России поддержало законопроект сенатора Елены Мизулиной о запрете бэби-боксов, сообщило 27 сентября агентство «Интерфакс» — в его распоряжении оказался проект отзыва на инициативу. В думской базе отзыв правительства пока не опубликован, и реальная позиция правительства по этому вопросу до сих пор не известна. Несмотря на это, в России возобновилась дискуссия об использовании бэби-боксов: петиция на сайте Change.org против их запрета набрала больше 200 тысяч подписей. Противники бэби-боксов утверждают, что они не сказываются на количестве детоубийств; снижение со 149 до 72 случаев в год за последние семь лет законодатели объясняют «правильной семейной политикой государства». Чтобы разобраться в этой проблеме, журналистка «Медузы» Ольга Кузьменкова поговорила с доцентом Венского медицинского университета Клаудией Клир — она специализируется на постродовых проблемах женщин и работает в качестве приглашенного эксперта при расследовании случаев детоубийства в Австрии.

— Давайте начнем с того, чем именно вы занимаетесь. 

— Я исследователь-клиницист, специализируюсь на психических расстройствах женщин. Иногда меня привлекают для экспертизы женщин, арестованных за детоубийство. Это наиболее серьезное клиническое проявление, с которым можно столкнуться: мать убивает себя саму или своего ребенка. Я входила в европейскую исследовательскую группу, специализирующуюся на филициде (убийство родителями ребенка в возрасте до 18 лет — прим. «Медузы»). Мы изучали случаи детоубийства в наших странах за десять лет — до нас никто не пытался собрать всю статистику по таким случаям.

— Какие закономерности вы нашли?

— Мы обнаружили, что в Австрии было очень высокое количество убийств младенцев; женщины скрывали свою беременность, рожали в одиночестве, а затем убивали своих детей. Мы решили повнимательнее взглянуть на эти случаи. Выяснилось, что эти женщины отрицали свою беременность — то есть они не знали, что беременны, и не хотели этого знать, — и все их окружающие этой беременности не замечали. Ни их сожители, ни родители, ни дети. Более того, выяснилось, что даже когда эти женщины рожают у себя дома, мало кто в семье понимает, что происходят именно роды. После этого ребенка убивают — или происходит непосредственно убийство, или ребенок умирает, потому что за ним никто не ухаживает.

У нашего исследования было и еще одно неожиданное открытие: мы заметили, что в один год произошло резкое падение случаев убийства младенцев — и что число таких случаев так и осталось низким в последующие годы. Нам стало интересно, с чем это связано. Оказалось, что в тот год в Австрии появилась возможность анонимных родов — женщинам разрешили рожать в больницах, не раскрывая своего имени, а затем, без угрозы преследования, оставлять там детей. Люди, которые это сделали, просто устали от количества мертвых младенцев, которых находили на улице. В какой-то момент они сказали: «Это просто невозможно. Как это вообще может происходить в такой богатой стране?»

Мы обнаружили статистически значимое снижение случаев убийств младенцев в Австрии после появления возможности анонимных родов. Я думаю, это очень важное открытие. Сейчас мы видим, что количество детоубийств снова пошло вверх; при этом количество анонимных родов снизилось — о них перестали говорить публично, потому что власти Австрии против такой меры. Они говорят: «У нас проблемы [из-за анонимных родов], ведь такие дети не могут узнать, кем были их биологические родители, а это их право». Мы пытаемся убедить правительство, что нужно и дальше распространять информацию о возможности анонимных родов.

— В некоторых странах предусмотрена возможность оставить ребенка в специально оборудованном месте — бэби-боксе. Их многие критикуют, в том числе и общественники. Что вы думаете про бэби-боксы?

— Мы тоже критически настроены по отношению к бэби-боксам. Они не идут на пользу ни детям, ни матерям. Понимаете, чтобы оставить младенца в бэби-боксе, вы должны его сначала родить. Если вы отправитесь рожать в больницу в России или в других странах, где не допускаются анонимные роды, вы не сможете скрыть свое имя и не сможете воспользоваться бэби-боксом. То есть вам, скорее всего, придется рожать в одиночестве, без помощи врачей, а это опасно, смертность женщин в таких случаях высокая. И для ребенка это тоже опасно: выходит, что сразу после рождения его нужно доставить в специальное место, а это период, когда все очень хрупко. Риски очень высокие. Совсем недавно в Австрии в бэби-боксе обнаружили мертвого младенца. Вместо бэби-боксов правильнее развивать более безопасные варианты, но если возможности анонимных родов нет, бэби-бокс — это лучше, чем ничего (формально в России предусмотрена возможность родов без предъявления удостоверения личности и последующего оставления ребенка в медицинском учреждении. Однако в этом случае медицинская помощь не оплачивается из средств обязательного медицинского страхования; в случае, если у женщины нет денег на анонимные роды, медицинская помощь должна оплачиваться из регионального бюджета — прим. «Медузы»).

— Совсем недавно правительство России якобы поддержало законопроект о запрете бэби-боксов. Автор инициативы объясняет необходимость запрета тем, что использование бэби-боксов не приводит к снижению числа детоубийств (в пояснительной записке к законопроекту Елены Мизулиной говорится, что «возможность анонимно сдать ребенка не влияет на количество случаев инфантицида» — прим. «Медузы»).

— Подождите. У них точно есть данные, чтобы это утверждать? Дело в том, что мало у каких стран есть такие данные. Мало где вообще ведется учет случаев убийства младенцев матерями. Я сомневаюсь в том, что в России есть такой учет.

— Они ссылаются на опыт Германии (в пояснительной записке говорится, что количество жертв инфантицида в Германии «ежегодно колеблется от 20 до 35», и это число не изменилось после появления бэби-боксов — прим. «Медузы»).

— Но у нее не может быть таких данных! Германия не имеет точной статистики случаев детоубийства, они собирают свои данные по публикациям в открытых источниках — например, по сообщениям в газетах. Здесь есть хитрость. Чтобы такая статистика существовала, в стране должна быть отдельная категория преступлений — тогда будет вестись отдельный учет таких случаев. В Австрии это так, и для случаев детоубийства существует отдельная судебная процедура; это не то же самое, что суд по убийству. В таких случаях обвинение предъявляют по статье «непредумышленное убийство», по ней наказание от одного до пяти лет.

В Германии отдельной статьи для таких случаев нет. Она была раньше, но ее отменили около 15 лет назад, руководствуясь тем, что женщины не должны иметь привилегии. У немцев странное отношение к этой проблеме. У них есть бэби-боксы, но вместе с тем у них есть и процедура, которая называется «конфиденциальные роды» (Vertrauliche Geburt), — это что-то вроде анонимных родов, но на деле они не совсем анонимные. Если вы решаетесь на конфиденциальные роды, вы обязательно должны сообщить, кто вы, но сведения о вашей личности будут оставаться конфиденциальными, пока ребенку не исполнится 18 лет. После этого суд решит, имеет ли ребенок право знать, кто был его биологическими родителями. То есть в конечном счете решение о том, чтобы раскрыть свою личность, принимает не женщина, а суд. Возможно, это не самое удачное решение проблемы, поскольку иногда женщина рожает ребенка, зачатого в результате изнасилования, инцеста или другого травматичного опыта.

— А что насчет стран, где существует статистика по детоубийствам? Вы в своем исследовании сравнивали Австрию с Финляндией и Швецией.

— Важно понимать, что у Финляндии и Швеции изначально был очень низкий уровень случаев убийств младенцев. Он настолько низкий, что вполне сравним с тем уровнем, который мы получили после ввода превентивных мер. Мы думаем, что это связано с тем, что, в отличие от Австрии, Финляндия и Швеция — не католические страны, а лютеранские. Они многое делают для контрацепции, у них бесплатные аборты — и их можно делать до 18-20 недели, то есть допускается аборт на позднем сроке. Поэтому у них не такое высокое число случаев детоубийств. Им не так нужны специальные меры для борьбы с этим явлением.

— Получается, число случаев детоубийств напрямую зависит от того, как страна решает вопрос абортов и контрацепции?

— Абортов, контрацепции, репродуктивного здоровья и репродуктивных прав. Социально-экономический фактор тоже играет свою роль.

— Вы упоминали, что о существующих альтернативах нужно рассказывать с помощью социальной рекламы. Но противники бэби-боксов, например, считают, что реклама только увеличит число случаев отказов от детей. Вы согласны с тем, что может быть такой эффект?

— Так можно думать, только если вы считаете женщин неразумными существами, которые не могут самостоятельно решить, сохранять им ребенка или нет. Но если вы будете относиться к женщинам как к ответственным людям, вы поймете, что ни одна женщина не откажется от ребенка без серьезных причин. В Австрии ребенка можно взять обратно в течение шести месяцев, но очень небольшое число женщин пользуются этим правом; меньше 10%. Это то же самое, что с абортами. Женщины очень хорошо понимают, готовы ли они сейчас растить ребенка.

— А что насчет тех женщин, которые совершают детоубийство? Вы утверждаете, что они не осознают свое состояние. Это сложно понять.

— Наше исследование показало очень высокий процент тех, кто пережил травму. Мы обнаружили, что женщины, которые убивают своих детей, имеют психологические проблемы; они не делают это потому что слишком молоды или глупы. Есть психологические причины, по которым они убивают ребенка или оставляют его. У каждой есть мрачное прошлое.

Меня приглашали провести экспертизу женщины, которая убила четверых своих детей. Я могу рассказать вам ее историю. В детстве она жила на ферме и ей приходилось ухаживать за бабушкой, которая была очень серьезно больна — у нее был рак. Тем не менее, ее не забирали в больницу и она оставалась с семьей; так это было принято в то время. Врач приезжал только когда бабушке было совсем плохо, когда она практически находилась при смерти. Все это было очень тяжело, много крови. Девочка была напугана, но ей приходилось продолжать ухаживать за больной, пока родители работали в поле. Этот опыт оказал на нее очень сильное впечатление: она всю жизнь боялась врачей, и поэтому никогда к ним не обращалась. Она ни разу не была у гинеколога, ничего не знала про контрацепцию. Потом у нее начались отношения с мужчиной, который был в разводе, но продолжал поддерживать свою бывшую жену и двоих детей. Он сказал ей, что она не должна забеременеть, поскольку у него нет возможности поддерживать еще одну семью.

Все вместе — и детский опыт с уходом за бабушкой, и визиты врачей, и четкая позиция ее партнера, который запретил ей иметь детей, — создало очень тяжелый фон. Поэтому когда она забеременела, то стала отрицать это. Она не знала, что беременна, не понимала, что у нее начались схватки. Женщины в таких случаях находятся в состоянии диссоциации, они не вполне понимают, что происходит, не отдают себе отчета. Ее ребенок умер, потому что она не ухаживала за ним. Но настоящая трагедия в том, что это повторилось еще раз. А потом еще раз и еще раз.

Для человека со стороны все это очень странно: как можно не понимать, что ты беременна? Как твой партнер может этого не понимать? Как твои коллеги, а в некоторых случаях и одноклассники, — как они все могут не понимать этого? Но все это объясняется психологическим явлением — «проективной идентификацией». Оно описано в психоанализе: если вы очень сильно в чем-то уверены, то считаете, что другой человек тоже в этом очень уверен. Если вы абсолютно убеждены в том, что вы беременны, вас не смутят чьи-то вопросы. Некоторых женщин спрашивают: «Может быть, ты беременна? Ты что-то располнела». Но у них всегда есть на это ответ, например: «О нет, я просто очень много ем». Эта уверенность иногда способна ввести в заблуждение даже докторов. Даже они не способны заметить у таких женщин беременность.

— Девять месяцев никто не замечает, что женщина беременна, а потом у нее начинаются роды?

— Иногда действительно встречается полное отрицание. Но некоторые скорее делают вид: они точно знают, что беременны, например, потому что они делали тест, но считают, что этого просто не может быть. Это такое полузнание: вы знаете об этом, но вы не знаете об этом. Это очень трудно понять, если вы не имеете отношения к психологии.

— То есть для снижения числа детоубийств на самом деле нужно работать с травмой, которая к ним приводит?

— Да. Потому что это может повториться. Если после первого случая детоубийства не найти причину произошедшего, это может случится вновь, потому что проблема остается нерешенной.

— А сколько среди всех случаев детоубийств рецидивов?

— В нашем исследовании повторных случаев детоубийств было примерно 10%. Но надо понимать, что это скрытые преступления, никто не знает, сколько на самом деле таких случаев. Наши данные учитывали лишь случаи, о которых стало известно. Я уверена, что о многих случаях мы так и не узнали. Очень часто тела детей так и не находят, ведь тело убитого новорожденного очень легко спрятать. Проблема еще и в том, что эти дети не рождаются в больницах, никто не знает, сколько их. Чаще всего, тела убитых новорожденных находят случайно.

— Вы говорите, что к убийству ребенка приводят очень серьезные психологические проблемы. Но тогда получается, что женщины, которые отдают своих детей под опеку, — это совсем другая история, и это не вопрос психологических проблем. Ведь они как раз хотят, чтобы их дети жили.

— Это очень сложный вопрос. Мы не знаем, сколько женщин из тех, кто согласился на анонимные роды, убили бы своих детей, если бы у них не было другого варианта. Вероятно, некоторые из них все-таки именно так и поступили бы. Иначе почему число детоубийств снизилось после появления анонимных родов? Получается, что еще несколько лет назад некоторые из этих женщин могли бы убить своих детей. Я не думаю, что это совсем другая категория женщин. Сейчас в Австрии случается 30 анонимных родов в год; раньше у нас было 10 случаев детоубийств в год, а после появления анонимных родов стало три таких случая. То есть получается, что из этих 30, рожающих анонимно, примерно семь раньше, скорее всего, от отчаяния выбрали бы убийство. Выходит, что таких около 20%.