«Он не успокоится, пока не захапает все без остатка» В России выходит новый роман Джонатана Франзена «Безгрешность». Фрагмент

В сентябре в издательстве Corpus на русском языке выходит роман «Безгрешность» (Purity) Джонатана Франзена, важнейшего американского писателя современности. В центре повествования — 23-летняя девушка по имени Пьюрити, которая ведет поиски своего отца; Пьюрити — звено, соединяющее истории других главных героев романа, американского журналиста Тома Аберанта и Андреаса Вольфа, создателя организации, похожей на WikiLeaks. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент самого личного романа автора «Поправок» и «Свободы». 

 Позднее тем летом я познакомился с отцом Анабел. Два месяца мы с ней играли в мужа и жену, тратя деньги из оставшихся у нее сорока тысяч: жили вместе, спали до полудня, завтракали тостами, прочесывали дешевые магазины и секонд-хенды, чтобы пополнить мой гардероб, спасались от жары на сдвоенных киносеансах в «Рице» и совершенствовались в технике стирфрая. В мой день рождения мы решили более серьезно заняться работой. Я начал писать манифест «Неупрощенца», она принялась за чтение для своего грандиозного кинопроекта, на которое отвела год. Каждый будний день после полудня отправлялась в Бесплатную библиотеку: мы решили, что будет здоровее, если мы на несколько часов в день станем расставаться, а она не хотела ждать меня дома, как домохозяйка.

В один из таких дней позвонил Дэвид Лэрд. Мне пришлось объяснить ему, что у Анабел появился в моем лице бойфренд. 

— Интересно, — сказал Дэвид. — Я вам открою маленький секрет: я рад слышать мужской голос. Я боялся, что она одарит благосклонностью эту свою душевнобольную подружку-лесбиянку, назло мне просто-напросто.

— Не думаю, что такой поворот был возможен, — возразил я.

— Вы черный? — поинтересовался он. — Инвалид? Судимый? Наркоман?

— Нет-нет.

— Интересно. Я вам еще один секрет открою: вы уже мне нравитесь. Я так понимаю, вы любите мою дочь?

Я замялся.


— Разумеется, любите. Она нечто, не правда ли? Назвать ее неуправляемой — значит дико преуменьшить. Нечто единственное в своем роде.

До меня уже доходило, почему Анабел его ненавидит.


— Но слушайте, — продолжал он, — если вы нравитесь ей, то вы нравитесь мне. Черт, я даже был готов поискать хорошее в этой душевнобольной, но, слава богу, до этого не дошло. Анабел на многое способна, чтобы мне досадить, но все-таки «назло папе отморожу уши» — не ее случай. Я ее знаю, я знаю эти нежные ушки. И мне хочется узнать, что за молодой человек с ней живет. Как насчет того, чтобы в ближайший четверг поужинать в «Ле бек-фен»? Втроем. Я позвонил потому, что у меня будут кое-какие дела в Уилмингтоне.

Я сказал, что мне надо спросить Анабел.


— Черт возьми,Том, — вас Том зовут, я верно запомнил? Чтобы жить с моей девочкой, вам кое-какие мужественные железы надо в себе вырастить, иначе она слопает вас живьем. Просто скажите ей, что согласились со мной поужинать. Можете произнести сейчас эти слова? «Да, Дэвид, я поужинаю с вами».

— Да, конечно, я не против, — сказал я. — Если только она не против.

— Нет-нет-нет. Это не те слова. Мы с вами ужинаем, точка. Она, если захочет, может присоединиться. Поверьте мне, она ни за что не допустит, чтобы мы с вами встретились без нее. Вот почему так важно, чтобы вы сказали мне эти слова. Если вы уже сейчас так ее боитесь, что будет потом?

— Я не боюсь ее, — возразил я. — Но если она не хочет вас видеть…

— Ладно. Хорошо. Вот вам другой аргумент. Открываю очередной секрет: она хочет меня видеть. Уже больше года прошло с тех пор, как она в последний раз кинула мне в лицо собачьим дерьмом. Так она поступает. И хотя она не любит в этом признаваться, ей нравится так поступать. Запас собачьего дерьма у нее большой, и есть только одно лицо, в которое она хочет им кидаться. Поэтому когда она скажет, что не хочет меня видеть, скажите ей на это, что все равно намерены со мной встретиться. То, что мы фактически делаем это ради нее, будет нашим маленьким секретом.

— Ничего себе, — отозвался я. — Но я не уверен, что это веский аргумент.

Дэвид громко рассмеялся.


— Ну ладно, ладно. Я просто дурью маюсь. Давайте встретимся и поужинаем на славу в лучшем ресторане Филадельфии. Я скучаю по моей Анабел.

Узнав, что я с ним разговаривал, она, конечно же, закатила сцену. Он соблазнитель, сказала она, а если не удается соблазнить, он запугивает, а если не удается запугать, он покупает, и хотя она раскусила его и умеет ему противостоять, во мне она не уверена; не исключено, что меня он соблазнит, запугает или купит. И так далее. Многое из того, что он сказал, звучало оскорбительно, но я не мог выбросить это из головы; с кем еще, в конце концов, я мог поговорить про Анабел? Ради эксперимента я вырастил в себе кое-какие железы и заявил, что она причиняет мне боль и обиду, подозревая, что я способен полюбить его, а не ее. Продолжая эксперимент, я сказал, что дал ему слово поужинать с ним. И, в точности как он и предсказывал, она согласилась пойти со мной.

В «Ле бек-фен» я первый и последний раз в жизни попробовал вино за три тысячи долларов. Дэвид протянул Анабел карту вин, и она читала ее, когда подошел винный официант.

— Дайте ей еще минуту, чтобы она смогла найти вашу самую дешевую бутылку, — сказал ему Дэвид. — А для нас с Томом я между тем попрошу «Марго» сорок пятого года.

Когда я спросил Анабел, одобряет ли она это, она посмотрела на меня неприятно расширенными глазами.

— Как знаешь, — сказала она. — Мне все равно.

— Это наша с ней маленькая игра, — объяснил мне Дэвид — высокий, подтянутый, энергичный человек с почти седой шевелюрой. Его внешность была внешностью Анабел в благородном мужском варианте, он выглядел намного лучше, чем средний миллиардер. — Но интересный факт вам на заметку. В таком месте самая дешевая бутылка зачастую сенсационно хороша. Почему — сам толком не знаю. Я вижу в этом, однако, черту выдающегося ресторана.

— Я не выискиваю ничего сенсационного, — возразила Анабел. — Я ищу такое, чтобы от цены не подавиться.

— Рад предположить, что ты, возможно, получишь и то и другое, — сказал Дэвид. Он повернулся ко мне. — Обычно я сам беру такую бутылку. Но в этом случае у нас игры бы не получилось. Видите, на какие поступки она меня толкает.

— Забавно: мужчины всегда винят в том, как они поступают с женщинами, самих женщин, — заметила Анабел.

 —  Рассказала она вам, как сломала зубы? 


 —  Рассказала. 


 —  Но не опустила ли лучшую часть? Она опять села на эту ло
шадь. Все лицо в крови, рот полон обломков, и она опять на нее вскакивает. И так дергает за узду, будто голову хочет ей оторвать. 
Чуть шею не сломала животному. Вот она какая, моя Анабел. 


 —  Папа, умолкни, пожалуйста. 


 —  Радость моя, я выставляю тебя перед твоим другом в хоро
шем свете.


— Тогда упомяни и о том, что я никогда больше не садилась 
ни на одну лошадь. Мне до сих пор скверно из-за того, как я с ней, бедной, обошлась. 


Зная о ненависти Анабел к Дэвиду, я был удивлен тем, как непринужденно они общаются. Все равно что наблюдать за парой поносящих друг друга голливудских шишек: надо быть могущественным, чтобы принимать поношения с улыбкой. Когда Дэвид мимоходом сообщил, что женился, Анабел отреагировала вопросом: 


 —  На одной или на нескольких? 


 —  Больше одной мне не потянуть, — засмеялся Дэвид. 


 —  Тебе нужно минимум три: парочку убьешь, одна останется. 


 —  Моя первая жена была алкоголичка, — объяснил мне Дэвид. 


 —  Ты сделал из нее алкоголичку, — сказала Анабел. 


 —  Почему-то женщины всегда винят в том, как они поступают с мужчинами, самих мужчин.

 —  И почему-то всегда оказываются правы. Кто эта счастливица? 


 —  Ее зовут Фиона. Тебе будет приятно с ней познакомиться. 


 —  Мне не будет приятно с ней познакомиться. Мне приятно 
будет одно: уступить ей свои наследственные права. Просто покажи мне, где расписаться. 


— Этому не бывать, — сказал Дэвид. — Фиона подписала так называемое добрачное соглашение. Тебе не удастся так легко отказаться от наследственных прав.

 —  Посмотрим, — сказала Анабел. 


 —  Том, вам надо отговорить ее от этого безумия. 


Мне непросто было включиться в эту полушутливую беседу. Я не хотел создавать у Дэвида впечатление, что слишком трепетно отношусь к Анабел или нахожусь у нее в подчинении, но не мог я и быть с ним чересчур накоротке: это выглядело бы как предательство по отношению к ней. 


— Это не входит в мои должностные обязанности, — аккуратно заметил я. 


 —  Но вы же согласны, что это безумие? 

Я встретился глазами с Анабел. 


 —  Нет, не согласен, — сказал я. 


 —  Всему свой срок. Еще согласитесь. 


 —  Нет, он не согласится, — возразила Анабел, глядя мне 
в глаза. — Том не такой, как ты. Том — чистая душа. 


— Ах да, ведь мои руки в крови. — Дэвид поднял ладони, посмотрел на них. — Странно, но сегодня я что-то ее не вижу. 

— Вглядись получше, — сказала Анабел. — Я чувствую ее запах. 

Я, похоже, разочаровал Дэвида, когда он узнал, что я не ем мяса, и он не скрыл своего раздражения, когда Анабел заказала только овощи, но, получив свое фуа-гра и свою телячью отбивную, он воспрял духом. Возможно, это была всего лишь разновидность миллиардерского нарциссизма, но он проявил детальное знакомство с журналом «Нью-Йоркер», со знанием предмета говорил про фильмы Олтмена и Трюффо, предложил купить нам билеты на спектакль «Человек-слон» в Нью-Йорке и выказал непритворный интерес к моим суждениям о Соле Беллоу. Мне вдруг подумалось, что в семье Лэрдов произошло что-то трагическое — что Анабел полагалось бы с отцом быть лучшими друзьями. Может быть, она не потому стала с ним так враждовать и у троих ее братьев не потому все так плохо, что он чудовище, а потому, что он слишком блестящ? Анабел никогда не утверждала, что он несимпатичен, говорила только, что он соблазняет людей, пользуясь своей притягательностью. Он развлекал меня рассказами о своих неверных деловых решениях (о продаже сахарного завода в Бразилии за год до того, как он начал приносить бешеную прибыль, о том, как он торпедировал партнерство с «Монсанто», возомнив, что больше знает о генетике растений, чем директор «Монсанто» по науке) и смеялся над своей самонадеянностью. Когда разговор повернулся в сторону моих профессиональных планов и он с ходу предложил устроить меня в «Вашингтон пост» («Бен Брэдли — мой старинный друг»), а после моего отказа заявил, что готов финансировать первые шаги моего еретического журнала, у меня возникло чувство, что он подначивает меня стать таким же блестящим, как он сам.

Анабел думала иначе.


— Он просто-напросто хочет тебя купить, — сказала она в поезде по пути домой. — Всегда одна и та же история. Я чуть-чуть ослабляю защиту и кляну себя потом. Он хочет лезть во все, чем я живу, точно так же как «Маккаскилл» лезет во все, чем человечество питается. Он не успокоится, пока не захапает все без остатка. Ему мало быть ведущим в мире поставщиком мяса индейки, ему нужны еще Трюффо и Беллоу. Ты льстишь его интеллектуальному самомнению. Он думает, что если будет обладать тобой, то будет обладать и мной, и тогда все окажется в его руках.

— Ты слышала, чтобы я хоть раз сказал ему «да»?

— Нет, но он тебе понравился. И если ты думаешь, что он оставит тебя в покое, ты ошибаешься. 

Перевод с английского Леонида Мотылева и Любови Сумм

Здесь можно прочитать рецензию Галины Юзефович на новый роман Франзена.