«Не хочется, чтобы наступал понедельник» Интервью жителя Магнитогорска, который обещает отрезать себе каждую неделю по пальцу

В понедельник, 8 августа, житель Магнитогорска Игорь Губанов отрезал себе мизинец. 15 августа он обещает отрезать себе еще один палец, если полиция Магнитогорска не предъявит видеозапись из отделения, где, по его утверждениям, 26 января была избита и изнасилована его жена. Губанов пытается добиться справедливости уже полгода, но все его старания пока привели только к тому, что на его жену Сулиму Мухамедьянову завели дело о ложном доносе. Журналистка «Медузы» Екатерина Кронгауз поговорила с Игорем Губановым о том, что случилось 26 января 2016 года — и почему он решился на такие действия. 

— Расскажите, чем вы занимаетесь и сколько вам лет?

— Мне 40, в данный момент я ничем не занимаюсь. Меня до работы не допускают; у начальства свои проблемы — то, что у меня открытая рана. Хотя я не отказываюсь работать — я отказался от больничного, но меня не берут.

— А кем вы работаете?

— Дворник я.

— Когда и как началась вся история?

— Это началось 26 января [2016 года], нас привезли в отдел полиции «Ленинский» [в Магнитогорске]. Мы снимали квартиру на Ленина, 20. Это была трехкомнатная коммунальная квартира на трех хозяев. В одной комнате жила Шипкова и ее дочка Лебедева, одна комната стояла пустая. Мы снимали у других людей. Мешали мы этой Лебедевой. Это не мое мнение, что она — дура. Есть конкретная справка, что она стоит на учете в психдиспансере. И вот она нас выживала с квартиры, до этого случая — мы с 8 августа 2015-го там жили — она вызывала полицию. В лучшем случае 10 протоколов на меня составлено. 

— А чем вы ей мешали?

— Ну, грубо говоря, она привыкла там обнаженной ходить по квартире. Тут мы появились. До нас там жило человек восемь, после нас там пытались жить. Прямо после нас семейная пара пыталась снять комнату — они сегодня сняли, завтра уехали. Хозяйка им вернула деньги. А мы даже не то что снимали. Муж хозяйки — земляк моей жены, с одного района. Мы платили только за коммунальные услуги, то, что нажгли. Ну вот — я в тот день пошел покурить. Я не говорю там, что я человек плохой, хороший, но я пошел покурить. Она говорит: сейчас я вызову милицию, ты заколебал, ходишь туда-сюда. Я говорю: да вызывай. 

— Пишут, что была еще какая-то бутылка водки.

— Было, да, я не отрицаю. Я выпивал. Жена моя приехала с поминок, у ее снохи была годовщина смерти. Я в этот день выпил. Приехало двое сотрудников полиции, нас забрали с женой, составили протокол и отпустили. 

— По какому нарушению?

— 20.1 КОАП — пьяный дебош. Мы расписались, нас отпустили, мы пришли домой, нам идти минут 15, не спеша. Приходим домой, зашли, я успел снять куртку и обувь. Жена успела только снять сапоги. В это время опять в квартиру врываются эти же сотрудники полиции, я начинаю звонить в 112, у меня выхватывают телефон, выбрасывают. Мы пытались потом взять запись, что я пытался обратиться в 112, — пришел ответ: «В связи с тем, что 30 декабря 2015 года была переустановка программного обеспечения, установить, был ли данный звонок, невозможно». В общем, стоял уазик полицейский на улице, жену волоком вынесли на улицу, пока я взял сапоги ее и вынес. Сотрудник полиции, который вывел ее, вернулся к соседке — не знаю, о чем они там общались. Вернулся, нас затолкали в уазик. Привезли в отдел полиции «Ленинский», поместили в камеру, сначала в одну камеру поместили. 

— А что они говорили при этом?

— Ничего абсолютно. Просто: «Зайдите в камеру». Я не стал сопротивляться, для меня это, знаете, новостью не стало — ну закрыли и закрыли, не то что я часто там бываю, но я служил и понимаю, что качать права в этот момент — это только хуже делать. Я просто зашел в камеру. После этого жену закрыли в другую камеру, рядом. Ночью я в 3:20, это я отчетливо помню, захотел писать, меня вывели из камеры. Мимо камеры жены я прошел, ее в камере не было. Ну, я подумал, нет в камере и нет, ее, наверное, домой отпустили. А оказывается, в этот момент ее увели в комнату, избили и изнасиловали. Один — бил, другой — изнасиловал. Изнасиловал помощник оперативного дежурного, а избил — тот, который забирал нас.

— Как вы об этом узнали?

— Утром, когда в девятом часу я начал стучаться опять, чтобы нас отпустили, я хотел попасть на прием к начальнику полиции, чтобы узнать, за что нас закрыли. Нас не оформляли, не записывали в журналы. Меня полицейский [помощник оперативного дежурного] вывел, там это должно быть на видеозаписях, если их покажут, чего я добиваюсь, как он мне наносит два удара в грудь. Это должно быть видно на камере. Меня вывели, я смотрю: жена в камере. Он меня поставил возле входа в дежурное отделение. Я минут 30 постоял, после этого он отпустил нас и сказал: «10 минут, чтоб вы с города потерялись». Мы метров 100 отошли, она мне только сказала, что ее избили и изнасиловали. 

— А сотрудники полиции что-то говорили, чего-то хотели?

— Жена сказала, что она говорила полицейскому [помощнику оперативного дежурного]: «Что ты делаешь? Я тебе в матери гожусь!» — он ей нанес удар в область затылка и по ногам. Как у него написано в характеристике: владеет навыками самообороны. То есть он ее повалил и, по-русски сказать, трахнул. Не знаю, как добавить. По крайней мере, она была вся синяя — это есть в судебно-медицинской экспертизе. У нее бока разбиты, это все есть, это зафиксировано.

— Когда вам жена это рассказала, что вы делали дальше?

— У меня вначале шок был, потом мы пришли домой, я начал опять звонить в 112, чтобы как-то зафиксировать, мне сказали, что нужно получить направление на экспертизу. В этот день мы не пошли. Я, знаете, не очень хотел связываться с ментами, если честно, я человек сам ранее судимый. 

— А за что у вас судимость?

— У меня разбой был по молодости, по дурости. Я отсидел полностью и встал на путь исправления. Я семь лет и три месяца отсидел, освободился в 2008 году. В общем, мы на следующий день только пошли в отделение, но нам не дали направления на судмедэкспертизу.

— Вы пошли в то же отделение?

— Нет, мы пошли в центральное ОВД, сейчас это называется отдел полиции «Центральный». У нас приняли заявление, талон уведомления 014256, но не выдали направление на экспертизу, о чем мы просили. Там сразу начались угрозы про 306-ю, про 318-ю, про лжедонос и сопротивление сотрудникам полиции, что вы сядете. Из-за этого мы вынуждены были уехать в Башкирию в село Михайловское, где я прописан, а 29 января уже утром мы поехали в село Аскарово, там обратились к сотрудникам СК. Они нам объяснили, что это не по территориальности преступление, они нам выдали направление через полицию на снятие побоев. Первый раз мы сняли побои. В Магнитогорске нам удалось снять побои после моего звонка 31 января на горячую линию СК, это было уже 1 февраля. По интернету телефон нашел.

— Свидетельства об изнасиловании было уже поздно снимать?

— Как ей сказали там на экспертизе — типа, вы не девочка, чтобы следы снимать, но там было написано, что был половой акт, это установлено. По экспертизе много вопросов остается. Проводилось две экспертизы в Челябинской области, там Единый криминалистический центр. Одна экспертиза находит сперму на вещах, другая — не находит. После этого независимая экспертиза нашла мою сперму на одежде и еще чью-то. И почему-то они сравнили эту сперму с другим полицейским, который ее не насиловал, и пишут, что «наличие его спермы исключено». А при чем тут этот полицейский, если насиловал другой?! Я там в материалах дела обнаружил поддельный протокол. Как будто он составлен 26 января. А у меня подпись такая, ее сложно подделать. Также в Челябинске проводится экспертиза, и результат очень интересный, я вот даже со специалистами советовался, они в шоке: «Невозможно установить, кто поставил подпись».

— Почему вы стали бороться? Это неочевидное действие для человека, который сидел.

— Знаете, я в СК звонил, в Генпрокуратуру звонил, газета «Знак» нам помогала, весь мой вопрос — покажите видеозапись. Я вот получал такие ответы, что я просто не понимаю. Ну, грубо говоря, если белое и все понимают, что это белое, а мне пишут, что — черное. Мой вопрос — покажите видеозапись. В данный момент я боюсь, что скоро настанет понедельник.

— Что будет в понедельник?

— Я ведь написал, что каждый понедельник буду отрезать по пальцу. Пока не покажут видеозапись. Мне вот не хочется, чтоб наступал понедельник. Сегодня пятница, а видеозаписи нет. 

— И все-таки, как человек, сталкивавшийся с судебной системой, почему вы решили бороться? Многие бы решили замять, забыть и уехать — и жить дальше.

— Ну как? Я вот, допустим, сидел, я не отрицаю, я сидел за дело. Я что совершил — я за свое ответил. Когда я освободился, один человек из сотрудников полиции мне пожал руку и сказал: «Сделал, все, забудь про это, живи новой жизнью». Но почему про нас пишут, что мы неблагополучная семья? Я не знаю, в чем наше неблагополучие выражается. Да, жена в тот момент была продавцом, а сейчас мы дворниками работаем, это же не значит, что кто-то выше или ниже нас. Ну сделал, должен же ответить, вот мои принципы. И [судя] по отзывам в интернете, это не единственный случай в этом отделении полиции. Просто многие женщины боялись, с милицией тяжело бороться, очень тяжело.

— Потому что страшно?

— Да даже не в том дело, что страшно. Знаете, какое сопротивление система оказывает. Вот я же не выдвигаю требований каких-то, просто покажите — не мне, так жене или адвокату — покажите видеозапись. Когда ее выводят и когда ее заводят в камеру. Есть какая-то бумажка, якобы кто-то когда-то эту видеозапись смотрел и ничего на ней не увидел существенного. Но раз там нет существенного, так покажите ее — и все, вся проблема решится. Адвокат писал ходатайства, общественный представитель писал ходатайства — никто не показывает. 

— Когда у вас приняли заявление в Башкирии, что происходило дальше?

— 29 января мы сняли побои в Башкирии, 1 февраля мы обратились в СК — заявление номер 135, принято. Потом 3 марта произошел отказ в возбуждении уголовного дела.

— На основании чего?

— В связи с отсутствием состава преступления. Потом замначальника Шлыченко выносит постановление об отмене этого постановления об отказе, опять начинается доследственная проверка. 4 апреля жена проходит полиграф в Челябинске, в Следственном комитете. И 7 апреля возбуждено уголовное дело [по статье] 286, часть 3, — превышение служебных полномочий. И тут тоже начинается странное. У нее, допустим, изымали шубу на судебную экспертизу. Следователь, заведомо зная, что шуба находилась в ломбарде, кофта, лифчик, что вещи стирались, его об этом предупреждали, он изымает ее на экспертизу. Из показаний жены следует, что в момент совершения полового акта она не знает, было ли у насильника семяизвержение, был ли он в презервативе, потому что она в руке презерватив видела. Но он ее ударил по голове, она отключилась, она не может сказать. Она, по своим данным, не знаю, вам, женщинам, виднее, влажная была после этого. И следователь назначает экспертизу только о наличии спермы. Но помимо спермы есть эпителий, есть волосяные, кожные эпителии, много других биологических следов — их никто не ищет. По шубе, когда они проводили вторую экспертизу, они ничего не находят.

— А при чем тут шуба?

— Не знаю, в показаниях жены было, что он с нее шубу снял и отбросил в сторону. После этого ей назначили второй полиграф. Нам «Общественный вердикт» помогает из Москвы, общественная организация.

— А где вы их вообще нашли? Когда вы обратились в общественные организации?

— Где-то в феврале я их нашел, случайно, по интернету. Я позвонил, они помогли, спасибо огромное им, кстати. Они дали общественного представителя и сейчас дали адвоката.

— Вы сейчас в Магнитогорске?

— Да, я сейчас, знаете, самая популярная личность в Магнитогорске. Ко мне скорая приезжает. Когда палец отрезал — я же понимаю, что это нездоровая ситуация, — поехал в травмопункт, чтобы зафиксировать, что я трезвый и отдаю себе отчет, я специально оставил другой адрес, чтобы меня не трогали. Так скорая все равно меня нашла и приезжает все время, я пишу отказ от медицинской помощи. 

— А когда вы решили, что будете отрезать пальцы?

— Знаете, как-то спонтанно, после пятницы. В пятницу мы поехали к бабушке в деревню и я получил письмо от Котова очередное. От заместителя начальника Следственного комитета, ответ был по видеозаписи. Я спросил про видеозапись, а там ответ такой идиотский: мы вам все выслали по почте.

— Что выслали?

— Типа «все выслано». А по почте мы ничего не получали.

— В Башкирию?

— Да, у нас есть два конверта, которые мы получили в Башкирии. Когда жена обращалась в суд по 125-й статье — обжалование. То есть в суде тоже интересная ситуация — суд отклонил это обжалование на основании того, что там нет ничего существенного. И Дина Латыпова, наш общественный представитель, говорит, что мы ничего по почте не получали. А следователь ей в ответ: «За работу сотрудников почты мы ответственности не несем, я вам все высылал». Я вот даже заинтересовался этим вопросом. У нас, оказывается, стандартный конверт с буквой А, с литерой А — он до 20 грамм, максимальный вес письма. Если более 20 грамм, должна наклеиваться марка 2,50. Это пять листов, отпечатанных на принтере. Вот он физически не мог в этом конверте выслать что-то другое, он прислал только постановление о возбуждении 306-й статьи о лжедоносе. До этого момента жена не получала никаких бумажек о прекращении уголовного дела от 31 мая. 

— То есть вы получили в июле письмо о том, что возбуждено дело за ложный донос против вашей жены?

— Да. У меня нет такого административного ресурса, как у них, но есть два конверта, которые мы получили. Есть почтальонка, которая может подтвердить, что она ничего другого нам не приносила. Есть приказ от 7 апреля 2016 года о повышении тарифных ставок, что невозможно в этом письме отправить больше пяти страниц. 

— Откуда вы все это знаете?

— Ну, знаете, интернет очень сильно помогает. На почту ходил, с сотрудниками разговаривал, показывал конверт, спрашиваю, вот можно больше в нем отправить. Она мне говорит — нет. Я говорю: «А если со Следственного комитета?» А мне почтальонка говорит: «Да даже если сам президент Путин пошлет — если больше 20 грамм, я не возьму без марки». Я интернетом-то начал пользоваться-то только после этого случая. 

— А у вас есть компьютер?

— У дочки есть, а я по телефону в интернете.

— В пятницу вы получили это письмо, что было дальше?

— Я жене ничего не стал говорить, полазил по интернету, посмотрел: голодовки — это у нас в России привычная акция, ну чего делать? Подумал — давайте я палец отрежу для начала. Как-то же нужно привлечь внимание. Я и выдвигал не сверхъестественные требования — просто покажите видеозапись.

— А жене не сказали?

— После того как сделал — сказал.

— А как вы это сделали?

— Ножовкой по металлу. Топором, честно признаюсь, духу не хватило, больно. И, кстати, врач меня похвалил: молодец, сказал, что не топором, кость не раздробил. 

— А что сказала жена?

— Она ругалась, тут уже бесполезно говорить.

— А сотрудникам полиции есть дело до того, что вы режете пальцы?

— Им-то нет дела, но хотя бы общественность взбудоражилась. У меня есть знакомые, которые работают в полиции, которые мне говорят, но которые никогда не скажут это в открытую, они согласны, что там много нарушений.

— А к кому вы обратились, чтобы придать огласке эту ситуацию?

— На РЕН-ТВ позвонил, в «Знак».

— А на РЕН-ТВ вы куда позвонили?

— На электронную почту. Я написал им в воскресенье, а в понедельник — я только палец отрезал, он падает — вдруг звонок, я говорю: «Да подождите, я кровь остановлю». Вот чуйка у них проснулась. Life приезжали, интервью брали.

— А в понедельник вы отрежете следующий палец?

— Да не хотелось бы. Но придется, я же обещал, я не обманщик. 

— А дальше что?

— Значит, еще через понедельник отрежу.

— А если ничего не произойдет?

— Как говорится: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

— Ну вы не умрете.

— Ну посмотрим. Я просто хочу видеозапись, чтобы они показали. Знаете, мне 40 лет, я сам к своим пальцам привык. Мне их жалко. Я вынужден это делать. Допустим, некоторые советуют самосуд, суд Линча, а я не хочу, я по закону хочу.

— Спасибо.

— Да не за что. Вы опубликуете?

— Да.

— Ну, до понедельника.