«Меня вдохновила модель развития бизнеса Джеки Чана» Продюсер «Вия» — о возможностях России заработать на китайском кинорынке

Летом 2016 года в Китае начались съемки сиквела «Вия» в 3D режиссера Олега Степченко; один из продюсеров российско-китайского фильма — Джеки Чан. «Путешествие в Китай. Тайна железной маски» — первый совместный кинопроект двух стран, который выйдет в прокат КНР как национальная, а не иностранная картина. По просьбе «Медузы» журналистка Майя Блюм поговорила с автором будущей трилогии, российским продюсером Алексеем Петрухиным об особенностях китайского кинорынка, возможностях иностранца на нем заработать и сотрудничестве с Джеки Чаном. 

Алексей Петрухин с 2000 года возглавляет российское представительство Международной организации сотрудников правоохранительных органов РОСПО. У него есть награды РПЦ и Минкульта — за помощь в восстановлении храмов и деятельность в области охраны и сохранения культурного наследия. В российскую киноиндустрию Петрухин пришел в начале нулевых, за пять лет выпустил около десятка фильмов — в основном боевики, криминальные драмы и мелодрамы. Впрочем, в те годы главными направлениями деятельности его компании были юридическая и физическая безопасность, в том числе охрана известных медийных лиц и поддержка спортивных организаций. В 2008 году «Русская Фильм Группа» (РФГ), принадлежащая Петрухину, сосредоточилась на кино и начала снимать первую часть трилогии «Вий» в 3D. Фильм вышел в 2014-м и оказался самой кассовой российской картиной года. Сейчас идет работа над второй и третьей частями франшизы, партнеры РФГ — китайская госкорпорация China Film Group и студия Джеки Чана. 

— РФГ заявила о себе как о крупном игроке на российском кинорынке в начале 2014 года, когда на экраны вышел «Вий». Он заработал в России 1,2 миллиарда рублей и стал пятым самым кассовым отечественным фильмом за всю историю современного проката. Продолжение «Вия» — «Путешествие в Китай» — вы решили снимать после успеха первой части или так было задумано изначально?

— К съемкам «Вия» мы приступили в 2008 году. На тот момент в фильмографии нашей компании было уже около десяти картин. Кино тогда было лишь одним из наших подразделений. Это был период становления, поиска себя. В кризисный 2008-й мы поняли, что к следующим нашим проектам нужно подходить более осознанно и системно. «Вий» с самого начала задумывался как бизнес-проект, поэтому мы сразу запланировали снять трилогию. Стали налаживать, оптимизировать производство, выстраивать логистику внутри компании, что дало нам большое преимущество перед нашими коллегами на рынке. Российская киноиндустрия продолжает развиваться, эта ниша только заполняется, поэтому закрепиться в ней не так уж сложно: по крайней мере, легче, чем в американской. Вот мы и поставили перед собой задачу сделать наше киноподразделение основным источником дохода и сконцентрировались на производстве одной большой картины. Сегодня в РФГ работают более 150 человек, и свою зарплату они получают из доходов от кино.

— Выход на китайский рынок тоже был спланирован заранее?

— В 2008-2009 годах мы думали, что второй «Вий» будет называться «Путешествие от Трансильвании до Московии», а уже третий — «Путешествие в Китай». Но в итоге решили объединить первые две части в одну. Ни меня, ни режиссера Олега Степченко конечный результат не устроил, потому что в процессе производства мы потеряли главный посыл фильма: мы хотели поговорить о вере, о суевериях, о влиянии на нас высших сил, о нашей совести. Поэтому мы решили продолжить разговор на эти темы во второй части, но тонко, не навязывая своего мнения.

На этапе, когда «Путешествие в Китай» было только проектом, такого понятия как «китайский кинорынок» еще не существовало. Иностранные картины, выходившие в прокат КНР, собирали там, как и в России, сущие крохи. Покупали права на Китай за 30-40 тысяч долларов в лучшем случае. Но тогда Китай заинтересовал нас другим — своей мифологией. Ведь у них есть свой Вий — это Лун-ван или Царь всех драконов. Согласно легенде, китайский Вий тоже живет под землей и охраняет границу между миром мертвых и живых. Он спит, а его длинные ресницы проросли через землю и превратились в чайные кусты.

Вот мы и подумали: пусть наш английский картограф из Московии поедет в Китай и столкнется с местным Вием. Снимать решили прямо в Китае. В это время налаживание связей с КНР превратилось у нас в своеобразный тренд: началось политическое и экономическое сближение России и Китая. Наш Минкульт стал вести переговоры о сотрудничестве с китайской стороной, и мы вошли в этот процесс. К тому времени китайский кинорынок серьезно изменился и вырос: они взяли советскую модель развития кинематографа и за пять лет подняли свою киноиндустрию. По количеству экранов Китай — первый в мире: к концу года их будет около 40 тысяч. Для сравнения: в Америке сейчас — чуть менее 30 тысяч экранов.

— На чем основана эта модель?

— На емкости рынка: во всех деревнях и в воинских частях есть кинотеатры и обязательные ежедневные показы, как это было в Советском Союзе. Телевидение в Китае государственное, население не испытывает к нему большого интереса, выступления партийных деятелей слушает только старшее поколение. А как можно удержать общество в два миллиарда человек в единой цели? Только с помощью общих идей, которые закладываются в национальный кинематограф. Если китайское кино на подъеме, то все остальные фильмы там подвергаются ограничениям. Само слово «цензура» в Китае — синоним «безопасности».

В КНР государство не вкладывает деньги в продюсеров, как это происходит у нас, они развивают кинопоказ. Ведь если Фонд кино выделит нам сейчас даже миллиард рублей на новый фильм, первое, что мы скажем: он не окупится в прокате. У нас в стране только чуть более трех тысяч экранов, хотя и на них можно было бы заработать, если как в Китае убрать из проката весь американский продукт, но тут возникает одна проблема: у нас нет такого количества своих фильмов, чтобы заполнить кинотеатральную сетку и дать возможность заработать показчикам.

В КНР в течение трех-четырех лет затянули пояса и вкладывали деньги в экраны, в кинотеатры, в кресла. Зато теперь продюсеры понимают, что если они снимут даже среднее кино за два-три миллиона долларов, то оно может принести им 100-200 миллионов. Вот и мотивация для инвесторов. А затем что обычно делают успешные продюсеры? Они зовут в свой следующий проект Джейсона Стэйтема и предлагают ему гонорар в 12 миллионов долларов — в надежде заработать еще больше. Но государственное управление по делам печати, публикации, радио, кино и телевидения КНР (SAPPRFT) им говорит: не надо нам американских актеров, продвигайте своих. Сейчас у некоторых китайских актеров гонорары больше, чем у голливудских звезд.

— Подобная стратегия — увеличение емкости рынка — могла бы повлиять и на развитие российской киноиндустрии?

— Конечно, да. Только это и нужно сейчас. Поэтому программа кинофикации населенных пунктов с количеством жителей 100 тысяч человек, которую запустили в этом году министерство культуры и Фонд кино, — самая правильная и необходимая мера. Даже 400-500 региональных провинциальных кинотеатров дадут нам пусть небольшой, но скачок в сборах. В идеале на это нужно было выделять не полтора миллиарда рублей, а гораздо больше. Открывать надо как можно больше площадок. По мне, так лучше не кино финансировать, а открывать новые залы.

— Насколько жесткие ограничения в Китае на показ иностранных фильмов?

— В год в КНР до проката допускают не более 80 иностранных фильмов: 34 — это проекты голливудских студий-мейджоров; остальные 46 — это иностранные фильмы независимых компаний. Судьбу всех 80 фильмов решает госкорпорация China Film Group: она выдает разрешение на прокат. Интересная деталь: каждый прокатчик выплачивает с прибыли четырехпроцентный сбор China Film Digital — на цифрализацию и строительство новых экранов.

Еще нужно уточнить, что все эти 80 фильмов, попавшие в квоту, прокатываются по-разному. Например, компании-мейджоры получают 25% от дохода, остальная прибыль остается в Китае. Другие фильмы вообще могут прокатываться без распределения прибыли: это значит, что большую часть дохода забирает себе государство, китайским продюсерам остается небольшая часть, а когда они делят ее со своими зарубежными партнерами, выгода от китайского проката оказывается минимальной.

— То есть, например, если российский фильм попадет в квоту, его продюсеры все равно ничего не заработают?

— Пример из личного опыта. В 2008-м мы были одними из первых в России, кто попал в китайскую квоту. Это был фильм «Скалолазка», выходивший в одно время с «Операцией „Валькирия“» с Томом Крузом, — он собрал 3,5 миллиона долларов. И это при том, что в России картина не заработала и миллиона. В итоге после всех выплат мои партнеры из Китая перечислили мне всего 35 тысяч. Сейчас, конечно, многое изменилось, они дают возможность зарабатывать.

Просто у нас принято думать, что если фильм покупают для китайского проката, то его продюсер автоматически заработает миллионы. Вот только китайцам объявить о такой покупке ничего не стоит, ведь это совершенно ничего не значит. Нужно знать условия проката, распределения прибыли и так далее. Я лично знаю людей, которые покупают российские фильмы на китайский рынок, я понимаю их возможности и методы. Они могут купить фильм, прийти с ним в China Film Group, где им скажут, например, что 90% от прибыли они должны будут отдать государству и только 10% разделить между собой.

С «Вием» нам в Китае пророчили многомиллионные сборы, а потом один из 18 членов комиссии, которая решает, допускать ли фильм до проката, просто не поставил свою подпись; сказал, что в картине священнослужители изображены не в лучшем свете, и людям такое показывать нельзя. Все. И мнение он свое изменить не может, потому что они все там ходят под смертной казнью, так как отвечают за безопасность общества.

— То есть это стремление попасть на китайский рынок, о котором сейчас столько пишут и говорят, на самом деле может оказаться пустышкой?

— Важен результат. Вот сейчас мы чувствуем к себе огромный интерес со стороны партнеров, друзей, СМИ. Все они уверены, что в Китае мы уже пробились. Но если откровенно, поздравлять пока не с чем, нужно пройти этот путь до конца. Снять кино, пусть даже с Джеки Чаном, с Джейсоном Стэйтемом, Сильвестром Сталлоне, да с кем угодно, — это самое легкое. Нужно ведь еще, чтобы это кино дошло до зрителя и заработало деньги, чтобы бизнес-модель состоялась.

— Но ведь на этот раз вы заходите на китайский рынок не через квоты.

— Мы идем вне квот, потому что мы — копродукция. В Китае соответствующий документ у нас уже есть, то есть там мы считаемся китайской картиной и идем вне квот.

— Как вообще можно зайти на китайский рынок? Там есть какой-то специальный конкурс или тендер, где соревнуются продюсеры из разных стран?

— В Китае многое работает через связи, но там они не воспринимаются как что-то плохое или стыдное, связи — это гарантия. Нашими проводниками в этом вопросе были министр культуры Владимир Мединский и Антон Малышев, исполнительный директор Фонда кино. Мы вместе с ними приехали в одной делегации, они нас представили — и поэтому на нас там сразу по-другому посмотрели. Потом я долго рассказывал китайским партнерам о проекте, зачем он нужен Китаю и нашим российско-китайским отношениям. Им понравилось, и мы решили работать вместе. Дальше дело техники. Но вот это «дело техники» заняло почти год: там все на государственном уровне решается.

— С какими конкретными трудностями вы столкнулись?

— Они, конечно, совсем другие, у них другой менталитет, мы по-разному относимся к работе. Китайцы — большие патриоты, и именно поэтому они ни за что не будут нарушать закон, обходить какие-то юридические моменты. Они совершенно не хотят оптимизировать процесс, у них есть железная установка: работой надо делиться, поэтому у нас группа 300 человек только китайцев. Скажу вам честно, такое количество специалистов проекту просто не нужны. Мы бы обошлись своей группой в 70 человек, а у них 67 человек только водителей. И мы оплачиваем им проживание, завтраки, обеды, ужины и бензин. Они все это прекрасно знают и понимают, но так положено. В общем, нам зайти туда крайне сложно.

— Вмешиваются ли они в процесс создания фильма? В сценарий?

— Да, но это вмешательство в итоге только помогло улучшить нашу историю. Они подсказали, как должен выглядеть дракон, уточнили какие-то моменты, связанные с мифологией и историей. Например, оказалось, что в XVIII веке в Китае за неправильную прическу могли отрубить голову.

Еще на этапе подготовки мы нашли голливудскую актрису китайского происхождения, которая снималась со Стэйтемом в нескольких фильмах, он сам же нам ее рекомендовал. Мы ее сразу утвердили, а когда рассказали о нашем выборе партнерам из China Film Group, нам сказали, что снимать ее ни в коем случае нельзя, иначе фильм не выйдет в прокат. У них есть перечень актеров, в том числе и очень популярных, снимать которых в Китае просто запрещено.

— Одну из ролей в «Путешествии в Китай» исполнит Джеки Чан, сопродюсер фильма. Его, наверное, сразу утвердили?

— Джеки Чан — номер один в Китае. Он человек-легенда, большой авторитет и большой мудрец. Китайцы очень прислушиваются к его рассуждениям о кино, о жизни. Когда ты говоришь, что в твоем фильме будет Джеки Чан, многие проблемы решаются сами собой. Джеки Чан — один из полноценных продюсеров нашего проекта, он владеет долей и инвестирует свои средства, болеет за кино.

— Как вы будете делить с китайцами доходы от проката фильма?

— В китайском прокате большая часть прибыли отойдет нашим китайским партнерам. В мировом — им достанется меньшая. Российский рынок китайцам вообще не интересен.

— Каков бюджет фильма?

— Почти три миллиарда рублей. Это около 42 миллионов долларов, и мы надеемся остаться в этих пределах. В рублях эта сумма выглядит внушительно, но на самом деле для такого кино это не так много.

— И все-таки это один из самых дорогих российских фильмов.

— Да, но ведь мы отталкиваемся не только от российского рынка. Если бы РФГ потратила три миллиарда рублей на чисто российскую историю, мы никогда бы в жизни их не отбили. С российской стороны мы идем вместе с [кинокомпанией] СТВ Сергея Сельянова. И нам интересна даже маленькая доля от заработков на китайском рынке, потому что она может превысить всю российскую кассу фильма.

— На какие сборы вы рассчитываете?

— В Китае наши партнеры планируют выйти на рекордные результаты: порядка полумиллиарда долларов. 36% от этой суммы вернется в студию, но нам все равно есть за что бороться. Полученная прибыль позволит нашей компании вкладываться в развитие российского кино, мы очень хотим сделать за ближайшие годы этот качественный рывок. Меня очень вдохновила модель развития бизнеса Джеки Чана: он однажды вырвался, заявил о себе, стал сниматься в американских фильмах, и все свои гонорары привозил в Китай и вкладывал их в развитие китайского кино. Было бы прекрасно заработать в мировом прокате и вложить эти деньги, например, в развитие российского рынка кинопоказа. Конечно, для этого надо заниматься кинотеатрами, и это уже другой бизнес, но, возможно, мы займемся и им. 

— Вы собираетесь продолжить сотрудничество с Китаем?

— Пока говорить рано, но мы сейчас потихоньку запускаем третью часть — «Путешествие в Индию». Для этого у нас есть уже студия, наработки по графике, некоторые декорации построены. И что вы думаете, мы с этой своей историей опять попадаем в тренд: сейчас началось активное сближение Китая и Индии. В третьей части «Вия» — в «Путешествии в Индию» — нашими партнерами останутся китайцы: они в восторге от работы с нами и хотят эти отношения закрепить. Также к нам присоединятся индийцы.