«Посмотри, как живут правильные английские пацаны» Интервью Тимура Артемьева — бывшего совладельца компании «Евросеть»

В 1997 году предприниматели Евгений Чичваркин и Тимур Артемьев создали компанию «Евросеть», которая впоследствии стала крупнейшим в России сотовым ретейлером. Осенью 2008-го в компании прошли обыски, после чего теряющие бизнес Чичваркин и Артемьев подписали соглашение о продаже «Евросети» структурам предпринимателя Александра Мамута. Чичваркин под угрозой уголовного дела эмигрировал в Великобританию, Артемьев последовал за ним. В Англии он купил дом в одном из самых престижных мест в стране, нанял обслугу и сейчас занимается инвестициями в изучение процесса старения и в производство моноколеса — потенциального конкурента велосипедам и даже общественному транспорту. Он ругает своих британских сотрудников за лень; его тянет в Россию, но пока он возвращаться не собирается. О своей жизни в эмиграции Тимур Артемьев рассказал спецкору «Медузы» Илье Жегулеву.

Тимур Артемьев живет в Хаслмире — одном из самых престижных мест в Великобритании; к югу от столицы. В выходной день электрички из Лондона ходят сюда каждые сорок минут. Артемьев встречает меня на станции, приглашает в свой фиолетовый Porsche Cayenne. Прежде чем сесть за руль, перекидывается на станции несколькими фразами с пожилым знакомым из местных жителей — с улыбкой рассказывает, что у него совсем недавно родилась дочь.

Няни, повар, архивариус, трое управляющих

— Почему вы решили жить здесь, тогда как все эмигранты останавливаются в Лондоне?

— Вообще, это одно из самых дорогих мест Британии. Англичане любят ездить общественным транспортом, и в Хаслмире покупается больше всего билетов первого класса, чем где бы то ни было в Англии. Здесь ничего нельзя строить, можно только покупать уже построенное. Для меня это оптимально, 50 минут до Лондона — не слишком близко и не слишком далеко. А так, для жизни тут все есть: спортивный зал, куча хороших ресторанов, неподалеку даже один мишленовский есть. Сюда люди со всей страны приезжают гулять, это такой внутренний британский курорт.

— У вашего бывшего партнера по «Евросети» Евгения Чичваркина тоже здесь дом?

— Да, был, только у него могут измениться обстоятельства, и, скорее всего, он не останется здесь.

— Англичане нормально относятся к тому, что неместные скупают недвижимость на их внутреннем британском курорте?

— Они счастливы от этого. Мне человек рассказывал, как пятьдесят лет назад купил тут дом за полторы тысячи фунтов. Теперь он стоит полтора миллиона.

— А ваш дом?

— Это уникальное родовое поместье. Построил его для себя английский поэт Альфред Теннисон. В 1929 году поместье, которое включало в себя еще и другие дома, было продано за 30 тысяч фунтов индийскому махарадже. Сейчас такой же набор недвижимости стоит от 20 до 30 миллионов фунтов. Я свой дом в 2009 году купил за 12 миллионов, а что творится сейчас с его стоимостью — даже и сказать трудно. Один раз мне поступало предложение продать его за 30 миллионов.

— В Лондоне недвижимость премиум-класса все равно дороже.

— В Лондоне недвижимость покупают иностранцы, а здесь их мало. Представьте себе африканского коррупционера — ему понятно, что такое Белгравия или Мейфэр (престижные районы в центре Лондона — прим. «Медузы»), но он никогда в жизни не рискнет инвестировать в Хаслмир, ему непонятно, что это.

— Вы все же тоже не совсем британец. Как вы оказались именно здесь?

— Я настолько не хотел уезжать из России, что вначале у меня был сильнейший шок от Англии, он у меня полгода проходил. Тогда я снимал жилье, просто арендовал одну квартиру за другой. Я не знал, где хочу жить, мне не нравился Лондон вообще. Женя [Чичваркин] тогда подыскивал себе дом, позвал меня. Посмотри, говорит, может, и тебе что понравится. Мне не понравился тот дом, который показали, а потом увидел это поместье и сказал Жене: «Вот, посмотри, как живут правильные английские пацаны». И тут риелтор говорит: «В общем, этот дом тоже продается». И дальше пошла борьба за него в жесточайшем стиле — между мной и другими покупателями. Я сделал все, чтобы избежать аукциона. Чтобы цену официально не повышать, но при этом победить в борьбе, я предложил хозяину дома купить у него еще и обычную табуретку за 250 тысяч долларов. Продавец согласился. В итоге я купил дом дороже, но об этом не узнала другая сторона и не смогла перебить цену.

— Такое поместье большое, за ним же следить надо.

— Действительно, расходы на содержание дома в 1200 квадратных метров и 5 гектаров земли в разы больше, чем если бы я просто купил квартиру в Лондоне. Иметь огромный дом оказалось очень дорого. Пришлось нанимать целый штат — из пятнадцати сотрудников. Два садовника, водитель, бухгалтер, три няни, повар, архивариус, трое управляющих домом, специальный человек, который трубы красит…

— Зачем столько? Вот архивариус, например, зачем вам?

— А как документы держать в порядке? У меня много инвестиций в разные проекты. Все время требуются документы. Я не могу без конца бегать и искать все эти папки и договоры. А когда такой штат, всем надо определять зарплату, давать деньги на расходы по дому — для этого пришлось нанять еще и бухгалтера.

Лекарство от старости

— А почему вы вообще уехали? Ведь вам, в отличие от Чичваркина, не нужно было спасаться бегством из России.

— Действительно, у Жени были причины, против него возбудили уголовное дело (в январе 2009 года уже покинувший Россию Чичваркин был обвинен в похищении сотрудника «Евросети»; дело было закрыто в 2011 году — прим. «Медузы»). Но и у меня причины были теми же. Я тоже был акционером «Евросети», равноправным партнером Жени с долей ровно в 50 процентов. Я понимал, что дело против него заказное, такое же можно было открыть и против меня. Я был тогда в Праге и собирался ехать в Эдинбург через Москву. Мне позвонил Женя и посоветовал в Эдинбург лететь другими путями. Больше я в Москву не возвращался.

— И вы начали жить в Лондоне. А почему, как друзья и партнеры, вы на этот раз не стали вести бизнес вместе?

— В «Евросети» мои и Евгения знания, умения и интересы были общими. А здесь ему стало интересно заниматься вином (Чичваркин открыл в Лондоне винный бизнес — компанию Hedonism Drinks Ltd, формально Артемьев ее совладелец — прим. «Медузы»). А для меня вино — это, конечно, хорошо, но я не вижу катастрофической разницы между вкусом вина за 30 долларов и за 300. Я с удовольствием пью вино с Сардинии, которое стоит 30 долларов за бутылку, и мне этого достаточно.

— Осваивались, вы говорите, тяжело?

— Да, для меня это был непростой период. Вначале я не знал, куда мне вообще деваться — ехать в Англию или Америку. Подумал, что в Нью-Йорке жить неохота, а в Калифорнии у меня тогда никого не было. А здесь все же был Женя. Плюс если бы мне предъявили такие же претензии на родине, то я бы использовал его наработки — меньше платить юристам, да и лучше, чтобы в одном суде все слушалось. Начал готовиться к своей защите, в какой-то момент очень удивился, обнаружив, что меня обслуживают двенадцать разных юридических фирм. Здесь у всех очень узкая специализация.

— А зачем нужны были юристы?

— В том числе чтобы помогать Чичваркину. Например, когда Евгений оказался в базе разыскиваемых Интерполом, ему не захотели открывать здесь банковский счет. У него был статус politically exposed person (политически значимое лицо — прим. «Медузы»), а это только кажется из России, что в Британии всех с таким статусом очень любят. Как выяснилось, не очень.

— Чем вы занимались первое время здесь?

— Понятно, что когда у тебя есть деньги, жить достаточно легко. Я учил английский — до этого я его очень слабо знал. Пытался понять местную культуру, совершенно другую, категорически не похожую на нашу. Сменил огромное количество сотрудников, потому что не мог найти с ними общий язык. Здесь ведь, даже когда хотите кого-то отругать, надо это сделать так, как будто вы его хвалите.

— Как же тогда Чичваркин со своими резкими методами управления тут выживает?

— Ему очень сложно, даже сейчас. Женя создан для России, а не для Англии. В России он мог воодушевлять и зажигать людей. Здесь очень мало людей, которые воодушевляются. Гораздо больше тех, кто хочет получать деньги и ничего не делать. Ты им говоришь — они сидят с блокнотом, записывают, кивают, улыбаются. Вроде начинают что-то делать, выдают промежуточный результат — и дальше ничего не происходит. А если ты решил всех этих людей уволить — они еще обидятся и подадут на тебя в суд.

А после того как уволил, пойди еще найди нормального специалиста. Например, искал я финансистов. Ни один из соискателей не смог составить для меня элементарный бухгалтерский баланс. При этом рассказывать, махать руками и делать презентации умеют очень многие.

— Какую сферу применения вы для себя нашли?

— Я сразу решил, что потрачу деньги на науку. Поддерживал исследовательские лаборатории, разработку лекарств от старения — этим занимался [в Великобритании] русский ученый Александр Жаворонков. Активно летал в Нью-Йорк, помогал лаборатории профессора биохимии Евгения Нудлера — он регулярно делает научные открытия. Я вижу здесь перспективные точки для роста нового бизнеса. Мобильные телефоны были ими в начале 1990-х, а сейчас это продление молодости. И еще одна очень интересная сфера — электротранспорт.

— Лекарство уже появилось?

— В США пока ни на одно лекарство мы не подавали документов в FDA (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США; ведомство выдает разрешение к применению новых лекарственных средств — прим. «Медузы»), но перспективные разработки есть.

— Сколько вы вложили в эти исследования?

— Около шести миллионов долларов.

— И никаких конкретных результатов?

— Как это никаких? Мы сделали кучу научных открытий, поддержали русских ученых.

Конкурент автобусам

— Теперь вы разрабатываете и производите моноколесо (электрический самобалансирующийся самокат, управляемый с помощью движений тела — прим. Медуза). У вас большая компания?

— Колесом занимается 20 человек. Я свое время делю пополам между колесом и портфельными инвестициями. И получается, что работаю гораздо жестче, чем во времена «Евросети». Тогда я общался с чрезвычайно умными, удивительными и сильными людьми, которые все делали сами — и не то что надо было что-то за ними исправлять. Плюс хоть сам бизнес был и сложным, но понятным: ты покупаешь и продаешь мобильные телефоны и пользуешься поддержкой таких великих фирм, как Motorola, LG и Samsung. Сейчас все сложнее. Рынок, на который я нацелился, совершенно неосвоенный. Люди с трудом принимают новое, и оно не настолько сильно нужное, как новый мобильный телефон. Люди говорят: мне нравится идея, но я подожду, пока у соседа моноколесо появится. Но есть уже и энтузиасты, которые с огромным удовольствием ездят из дома на работу и домой. Платят ноль — это же, по сути, бесплатный транспорт.

— У которого есть серьезный конкурент — велосипеды.

— Да, но на велосипеде потеешь. Люди приезжают на велосипедах в офис — и они вынуждены идти в душ. Плюс велосипед надо парковать, привязывать где-то, а моноколесо ты берешь с собой.

— То есть вы конкурируете с сегвеями и велосипедами?

— С автобусами тоже. Либо ты едешь на моноколесе, либо ждешь автобуса. Здесь, например, плотность населения небольшая. Автобусы не так часто ходят.

— А средняя скорость?

— Есть моноколеса, разгоняющиеся до 50 километров в час. Наша запланированная максимальная скорость — 25 километров в час.

— Но ведь вы не изобретали моноколесо, они уже продавались до вас.

— Да, их полно — в Китае выпускают сотни тысяч моноколес, и их очень хорошо покупают. Самое дешевое китайское моноколесо можно купить в розницу за 250 долларов. Но наши колеса стоят дорого: они на порядок качественнее, у нас более сложные конструктивные решения. Защита от сгорания колеса, от того, чтобы само не уехало, — много дополнительных функций и очень дорогие компоненты. Поэтому розничная цена нашего моноколеса — 1500 долларов, а основная наша задача — наладить массовое производство.

— Сколько у вас времени ушло на разработку?

— Два года назад мы арендовали помещение и начали нанимать дизайнеров. К массовому производству еще только готовимся. Для того чтобы массово производить, нужно быть уверенным в своих партнерах. Мы пока еще не нашли те решения, которые растопят сердца наших потребителей. Планировали начать поставки в январе 2016-го, но отложили — хотим еще доделать ряд технических решений вместе с российскими и украинскими программистами.

— Хотите сказать, что, уехав из России, вы все же вкладываете в нее деньги?

— В разработчиков. Требования к программному обеспечению у нас более высокие, чем у конкурентов, и обсуждать их на русском языке гораздо приятней. У меня сейчас свободный английский язык, но не технический. Поэтому лучше иметь дело с нашими программистами, с индийскими разработчиками мы вряд ли найдем общий язык.

— Сколько вы уже потратили на разработку моноколеса?

— Пять миллионов долларов.

— А сколько вы их продали уже?

— Несколько десятков. Во-первых, потому, что очень дорого. Во-вторых, пока еще нет магазина, где наше моноколесо можно посмотреть и опробовать. Так что покупают пока энтузиасты. Недавно открылся интернет-магазин, где можно оставить предзаказ. В ближайшие месяц-два мы наконец начнем продажи. Запустим и приложение для айфона: в нем можно будет регулировать уровень жесткости колеса, смотреть заряд батареи; думаем и о создании какой-то социальной сети для владельцев моноколес.

В тех городах, где колеса будут популярными, мы хотим снабдить все кафе зарядными устройствами для них. И мы уже вовсю работаем над усовершенствованием нашей модели. Буквально на днях с новой командой дизайнеров будем обсуждать дизайн нового моноколеса, которое будет весить всего 5–6 килограммов.

Визит в Россию — это как поездка в африканскую страну

— Вам нравится жить в Великобритании? Вы привыкли?

— Сейчас я все же гораздо комфортнее себя чувствую в Калифорнии. В Сан-Франциско мне нравится больше. Я бы хотел и дальше жить между Калифорнией и Лондоном. Но все равно лет через 10–20 я вижу себя в основном в России. Я бы очень хотел принести на родину весь тот опыт, который я приобрел здесь.

— В таком случае вам кажется здравой идея Ходорковского про временное правительство, которое разработает план на то время, когда Владимир Путин перестанет быть президентом?

— Я считаю, что теневой кабинет министров, который будет сформирован в том числе из выходцев из России, — нормальная идея. Понятно, что в самой России прямо сейчас такое сформировать нельзя. К тому же мы никогда не переделаемся — никогда не сможем остаться за границей насовсем. Для меня Россия — место притяжения. Другой вопрос, понятно, что и здесь должна быть система сдержек и противовесов. Должен быть рабочий конфликт — состязательность в судах и на выборах.

— А что из британских ценностей вы бы хотели распространить в России?

— Здесь люди живут и чувствуют, что они имеют власть. Здесь можно быть абсолютно уверенным в честном и справедливом суде. Если завтра, условно, сын министра, гоняя на «феррари», влетит к вам в зад, то есть надежда, что суд будет справедливым.

— Вы общаетесь здесь с соотечественниками или с британцами? Появились ли у вас здесь друзья кроме Чичваркина?

— Сейчас с соотечественниками гораздо меньше общаюсь. В Лондоне такая специальная тусовка — очень богатые люди обсуждают новые модели своих «бентли». С ними мне неинтересно. Когда есть свободное от бизнеса время, я летаю в Калифорнию. Общаюсь в Нью-Йорке с Евгением Нудлером, калифорнийскими предпринимателями, но это все не новые друзья. У англичан понятие friend включает в себя все: это и бывший одноклассник, и сосед, и коллега по работе. Это у нас если друг — то это тот, кого ты как минимум из-под пуль вытащил.

— Светские мероприятия посещаете?

— Очень редко: приезжаешь, а там бесконечные продавцы недвижимости, которые тебя воспринимают только как денежный мешок. Ходим с женой на культурные мероприятия, на концерты классической музыки. Недавно было мероприятие в Оксфорде — в казахской диаспоре было интересное обсуждение биохимии процессов старения. Я хайтечный человек, меня интересуют биотехнологии, космос, транспорт, искусственный интеллект — это все Россия и Америка, а не Англия.

— Вы получили британский паспорт?

— Только вид на жительство. Мы с детьми почти сразу получили право оставаться здесь на сколько угодно. За визами хожу в российское посольство. У меня пятилетняя виза в США и страны Шенгенской зоны, так что часто ходить не приходится.

— В Россию ни разу не ездили с тех пор?

— Я как инвестор здесь предпочитаю не рисковать. Визит в Россию — это как поездка в африканскую страну, то есть можно, но гарантий нет никаких. А у меня все-таки жена, дети.