Дом музыки любит тишину История дворца, в котором работает друг президента Сергей Ролдугин

В начале апреля 2016 года журналисты, расследовавшие «Панамский архив», сообщили, что близкий друг Владимира Путина, петербургский виолончелист и глава местного Дома музыки Сергей Ролдугин владел офшорными компаниями с оборотом в миллиарды долларов. Объяснять стране, кто такой виолончелист Ролдугин, пришлось телеведущему Дмитрию Киселеву в программе «Вести недели». Из сюжета следовало, что Ролдугин спас «доведенное до бесценка» здание дворца и наполнил его лучшими в мире преподавателями и инструментами. По просьбе «Медузы» журналистка Полина Еременко рассказывает историю одного из самых закрытых музыкальных заведений в России.

Богемное место

До 4 апреля, дня публикации расследований на основе «Панамского архива», Сергей Ролдугин сам отвечал на звонки по мобильному телефону. Теперь трубку берет его помощница и просит больше не обращаться по этому номеру.

В петербургский Дом музыки, который возглавляет Ролдугин, тоже просто так не попадешь: обычный человек может прийти во дворец, купив билеты либо на концерты (проводятся два-три раза в месяц), либо на экскурсию (проводятся восемь-девять раз в месяц). Билеты на экскурсию раскуплены на две недели вперед. На просьбу корреспондента «Медузы» посмотреть дворец для подготовки материала представители Дома музыки ответили: «Отправьте запрос в письменном виде». 20 апреля запрос был отправлен, для подстраховки пришлось купить билет на экскурсию (билеты продавали только на первую половину мая). Подстраховка оказалась нелишней, потому что к 17 мая запрос так и остался без ответа.

Дворец, в котором разместился Дом музыки, построили в конце XIX века для великого князя Алексея, младшего брата царя Александра III. Князь в 1905 году управлял морским ведомством — это при нем в Цусиме Императорский японский флот разгромил российскую эскадру. В советские годы Алексеевский дворец сначала превратили в Дом пионеров, потом, в Великую Отечественную, — в склад; а после войны туда заехал трест «Ленинградстрой», занимавшийся проектированием нового жилья.

Дворец находится в Коломне (Адмиралтейский район Петербурга). Князь Алексей выбрал Коломну неслучайно: когда он сюда заселялся, это было богемное место — Мариинский театр в десяти минутах ходьбы. Но к концу советского периода Коломна пришла в легкое запустение: сюда не провели метро, никаких точек притяжения тут не осталось. Один из главных советских пропагандистов трезвого образа жизни — ленинградский профессор Федор Углов рассказывал об обращавшихся к нему жителях Коломны, чтобы проиллюстрировать пагубное воздействие алкоголя на организм. Алексеевский дворец ветшал вместе с остальным районом.

Модус вивенди

В сюжете Дмитрия Киселева, вышедшем 10 апреля и посвященном заслугам руководителя петербургского Дома музыки, сам Сергей Ролдугин говорил, что не может назвать предыдущих собственников дворца, поскольку опасается за свою жизнь. Местный криминальный журналист, просивший не указывать его имени, считает, что страхи Ролдугина за свою жизнь все-таки не вполне обоснованны: «Трупов в том доме в 1990-х не было, я бы знал». 

Организация, которая якобы заставила Ролдугина опасаться за собственную безопасность, называлась «Модус вивенди». По документам, рассказывает репортер, фирма числилась как информационное агентство; на деле же была агентством другого типа — эскортным: оно предлагало услуги девушек по сопровождению обеспеченных клиентов. «Самое важное эскортное агентство того времени, эскорт номер один», — подчеркивает собеседник «Медузы».

То, что эскортное агентство сумело взять в аренду такой дворец, криминального журналиста не удивляет: «Это же были 1990-е — время безобразных фигур с низкой моралью. Это был настоящий Рим. Я до сих пор не могу забыть фотографию, на которой чиновник насилует собачку».

Один из главных экспертов по петербургской жизни — телеведущий Александр Невзоров в 1987–1993 годах вел на Ленинградском телевидении передачу «600 секунд», в которой рассказывал о главных новостях Ленинграда, а впоследствии Санкт-Петербурга. Передача пользовалась большим успехом и стала одним из символов перестройки. «Тогда никто не понимал ценности этих дворцов, к ним относились с легкомыслием, этого дерьма было очень много, — рассказывает Невзоров „Медузе“. — Можно было прийти по-хорошему к [тогдашнему мэру города] Анатолию Александровичу [Собчаку] и получить что хочешь без всяких обоснований».

Невзоров вспоминает, что в начале 1990-х в нынешнем Доме музыки еще сидел трест «Ленинградстрой»: «Они все загадили, понаставили картонных перегородок, покрасили двери масляной краской, всюду лежала разбитая мебель. Тресту указали на выход, и никто даже не возразил — им давно перестали платить зарплату, все разрушилось. Оставалось только несколько сумасшедших, которые кричали, что это гордость советской науки».

Агентство «Модус вивенди» расположилось в двух комнатках, где сохранился хотя бы относительный ремонт. Возле главного входа «на стальном листе горели угли», рассказывает Невзоров: замерзшие люди входили во дворец и грели у них руки.

«На треногих стульях с вылезающей ватой сидели в меру падшие девицы и ждали направлений на точки. Это был ноябрь 1992-го, девицы мерзли, в самом дворце, конечно, кроватей не было. Это все же было не какое-то место для случек, а командный пункт, — говорит Невзоров. — Как звали людей из „Модуса вивенди“, я не помню. В то время не было смысла запоминать фамилию человека — зачем держать этот мусор в голове при средней продолжительности жизни бизнесмена в четыре месяца».

Невзоров рассказывает, что в 1990-е был в Алексеевском дворце дважды. Сначала хотел сделать сюжет о его захвате людьми из «Модус вивенди», однако те предъявили ему «авторитетные документы». В 1997 году он рассматривал это здание как одну из площадок, где можно было бы снимать часть сцен для его фильма «Чистилище» — про чеченскую войну. Невзоров планировал реконструировать тут штурм грозненской больницы. «Но мне сказали: „Здесь, Глебыч, сильно взрывать не дадим“. Я говорю: „Ну крышу-то можно сжечь?“ Они: „Нет, нельзя“».

Собственник с непростой репутацией

Главный архитектор Санкт-Петербурга в 1991–2004 годах Олег Харченко в беседе с «Медузой» вспомнил три эпизода, связанных с Алексеевским дворцом. В 1993-м, говорит он, мэр Анатолий Собчак предлагал отреставрировать дворец за счет городского бюджета и открыть там Дом приемов. Довольно быстро стало понятно, что бюджетных средств на это не хватает, и от идеи отказались. В 1996-м к Харченко пришли на прием люди из «Модус вивенди». Их имен он не вспомнил — только внешность: «Не славяне, невысокого роста, два или три человека». Предприниматели, сославшись на знакомство с Собчаком и некую «особую доверительность» с ним, сказали, что получили дворец в аренду и готовы вложиться в реставрацию, но при одном условии — они хотят надстроить этаж. «Архитектурная беспринципность» людей из «Модус вивенди» Харченко возмутила, и они ушли ни с чем.

«В 1999 году Анатолий Александрович [Собчак] уже после отставки вернулся из Парижа и попросил встретиться с ним. Я подъехал, и Собчак разворачивает план фасада дворца, тот самый, с которым ко мне приходили из „Модус вивенди“, и говорит: „Я доверяю вашему мнению, но все-таки хочу понять, почему здесь нельзя этаж надстроить?“» Харченко объяснил Собчаку, что надстройка этажа на дворец неприемлема. Собчак, говорит он, его послушал и поблагодарил за внятное объяснение.

Из учредительных документов «Модус вивенди» в базе данных СПАРК следует, что директора компании (она до сих пор имеет статус действующей) зовут Вячеслав Агаджанов. В открытых источниках о нем есть два материала. Первый — статья в газете «Вечерний Петербург» 2002 года под заголовком «„Ленэнерго“ доверило деньги человеку с непростой репутацией».

В материале приводится краткая биография бизнесмена: «Свою коммерческую деятельность Агаджанов начал в конце 1980-х годов — тогда вместе с итальянцами он создал модельное агентство „Модус вивенди“. Новый для России бизнес пошел на ура, а светский образ жизни позволил Вячеславу Кимовичу познакомиться со многими влиятельными политиками, бизнесменами и „авторитетами“ Петербурга и Москвы. Однако самый большой карьерный взлет пришелся на начало 1990-х годов, когда Агаджанов сблизился с семьей Бориса Ельцина и издал в Италии цветной фотоальбом „Первый президент“. В это же время будущий банкир познакомился с мэром Петербурга Анатолием Собчаком и другими представителями петербургской элиты. Например, с друзьями заместителя мэра Владимира Путина— четой Черкесовых, Виктором и Натальей».

В статье подробно перечислены все сомнительные, по мнению издания, банковские сделки Агаджанова того периода. Поводом для статьи послужило то, что Агаджанов не пришел на собрание акционеров «Петроэнергобанка», на котором рассматривался вопрос об его отстранении с поста председателя совета директоров.

Жена Виктора Черкесова Наталья Чаплина сказала «Медузе», что не может прокомментировать содержание той статьи. Она вспомнила, что с Агаджановым действительно встречалась несколько раз в конце 1990-х. Наталья Чаплина в то время работала главным редактором ежедневной петербургской газеты «Час пик», и предприниматель рассказывал ей, что хочет устроить в Алексеевском дворце «центр для журналистов».

Второй материал про Агаджанова вышел в 2004 году в интернет-издании «Одинцово.инфо» — «Храм маленький, но заметный». Это материал о строительстве церкви в подмосковной Барвихе, которое инициировал Агаджанов. Иконостас в церкви, по словам Агаджанова, — уменьшенная в три раза копия иконостаса мастера Растрелли в придворном храме Зимнего дворца. «Директор Эрмитажа Борис Пиотровский любезно предоставил нам чертежи», — говорит Агаджанов автору статьи.

Поговорить с самим Агаджановым корреспонденту «Медузы» не удалось. Его номера нет ни в одной телефонной базе, он не зарегистрирован ни в одной соцсети. Судя по базе данных СПАРК, на имя Вячеслава Агаджанова зарегистрированы «Модус вивенди» и та самая церковь в Барвихе — Святого Благоверного Вячеслава, князя Чешского. На телефон, указанный в учредительных документах «Модус вивенди», никто не отвечает. Настоятель храма в Барвихе Евгений Савин сказал «Медузе», что у него есть «выходы на Агаджанова» и он постарается помочь, но через три дня после этого сообщил, что помочь ничем не сможет.

Из постановлений судов следует, что в 2004 году с «Модус вивенди» был расторгнут контракт об аренде, поскольку они не вели положенные по контракту реставрационные работы. А в 2005-м появилось постановление правительства РФ, которое подписал его тогдашний председатель Михаил Фрадков. В постановлении говорится, что в Санкт-Петербурге создано федеральное государственное учреждение «Дом музыки», оно будет расположено в Алексеевском дворце. 

В январе 2009 года «Коммерсантъ» рассказал, что Алексеевский дворец отреставрирован и в нем будет Дом музыки «во главе с другом юности премьера Владимира Путина Сергеем Ролдугиным». Расходы на ремонт дворца составили 800 миллионов рублей (изначально ремонт оценивался в 400 миллионов). «Дорого, конечно, но оно того стоит», — говорила «Коммерсанту» Вера Дементьева, возглавлявшая тогда петербургский Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры.

Рассказать «Медузе» о том, как происходила передача дворца под Дом музыки, Вера Дементьева не может. «Я ничего не помню», — отметила она. Игорь Метельский, возглавлявший Комитет по управлению городским имуществом (через него проходил процесс передачи дворца Ролдугину), по словам его помощницы, «до конца мая в глубокой загранице». Бывший вице-губернатор Санкт-Петербурга по имущественным вопросам (в 2004–2012 годах) Юрий Молчанов отказался делиться с «Медузой» своими воспоминаниями на эту тему. Бывший губернатор города, председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко, при которой произошла смена собственников в Алексеевском дворце, оставила письменный запрос «Медузы» без ответа. Людмила Нарусова, вдова Анатолия Собчака, сказала «Медузе», что последний раз видела Агаджанова 17 лет назад и плохо помнит его; помнит только, что его жена была гражданкой Испании.

Все кругом в бахилах

Михаил Гантварг — друг детства Сергея Ролдугина, один из приглашенных преподавателей в Доме музыки — рассказывает, что только однажды ему удалось пробраться во дворец без бахил. «Я знаю двоих людей, которые во дворец не надевали бахилы — [альтист Юрий] Башмет и [пианист] Коля Петров покойный. Великим, наверное, можно так. Я тоже один раз проскочил. Мне было лень надевать, и я сказал охраннику на входе, который следит за этим: „Пустите меня без бахил — Юрий Абрамович [Башмет] тоже вчера был без бахил“. И меня пропустили. Но мне потом самому стало неудобно: все кругом в бахилах, а я один без бахил, и с тех пор я больше так не делаю».

Каждый сентябрь Михаил Гантварг, профессор Петербургской консерватории, проводит в Доме музыки мастер-класс (дисциплина «скрипка») в рамках ежегодной пятидневной программы «Река талантов». По словам Гантварга, организация таких мастер-классов — основное направление работы Дома музыки. В течение года его сотрудники отбирают молодых талантов по всей России; затем талантов приглашают в Петербург на мастер-классы, продолжающиеся четыре-пять дней, — за счет принимающей стороны.

Петербургская консерватория и Государственная академическая петербургская капелла — не соперники Дому музыки: в эти заведения молодые музыканты идут за полноценным образованием. «В Доме музыки на мастер-классе за пять дней вы не получите образование, но хороший преподаватель может повернуть ваше мировоззрение в нужную сторону, указать на недостатки», — рассуждает Гантварг.

В коммерческие тайны Дома музыки Гантварг не посвящен; сколько получает каждый отдельный приглашенный профессор, он не знает: «Думаю, для каждого профессора по-разному. Все-таки мне, чтобы попасть во дворец, нужно всего лишь перейти через улицу, а кто-то должен приехать из Москвы, кто-то из Вены. Я могу сказать, что оплата, которую я получаю, нормальная, не зашкаливает. Час работы оплачивается где-то в 3000–3500 рублей».

Гантварг говорит, что хорошо помнит, как «Сережа Ролдугин только переехал из Риги (в Риге Ролдугин учился в обычной и музыкальной школах, а затем переехал в Санкт-Петербург — прим. „Медузы“) и поступил в музыкальную школу, где они вместе учились». Потом Ролдугин стал виолончелистом в оркестре Мариинского театра, затем увлекся дирижированием и, наконец, решил открыть свое музыкальное учебное заведение. Подробностей того, как был учрежден Дом музыки, Гантварг не знает.

По его словам, Ролдугин никогда не скрывал своей дружбы с Владимиром Путиным. Гантварг вспоминает: когда Путин еще работал в Комитете по внешним связям мэрии Петербурга, Ролдугин искал для его дочерей Катерины и Марии преподавателя музыки. «И когда Владимир Владимирович стал президентом, многие стали говорить: „Ой, да я с ним в одном дворе вырос“, — но я про это никогда раньше от них не слышал, а про Сережину дружбу [с президентом] мы все знали», — отмечает Гантварг. 

О тех, кто считает, что Ролдугин — посредственный виолончелист, Гантварг говорит следующее: «В музыкальной среде высокая конкурентоспособность, каждый считает себя самым умным и талантливым. Думает, что „вон тому дали много, а мне недодали“». Сам он не берется оценить музыкальные способности друга, но о человеческих качествах Ролдугина говорит охотно: «Сережа душевный, он знает море анекдотов. У него так устроена голова, что он все анекдоты помнит. Я забываю, а он помнит всегда. Когда мы ездили с ним на гастроли в какой-то город и немножко выпивали, он всегда рассказывал много баек. Музыканты очень любят всякие истории про музыкантов. Сережка всегда много знает баек и анекдотов, он бесценный товарищ».

После каждого мастер-класса Ролдугин просит Гантварга назвать наиболее перспективных учеников. Такие ученики становятся стипендиатами — им помогают с организацией концертов и гастролей. Один из успешных учеников — упомянутый в сюжете «Вестей» скрипач Павел Милюков; считается, что он входит в десятку лучших скрипачей России. Ему Дом музыки «отдал в пользование» скрипку Пьетро Гварнери 1701 года, оцениваемую в два миллиона долларов. 

Милюков в беседе с «Медузой» подтвердил, что скрипку ему не подарили, а передали во временное (причем бесплатное) пользование. «Скрипки направо и налево не раздают. Это безумно дорого — я не знаю, кем надо быть, чтобы дарить такие скрипки, — говорит Милюков. — У меня нет собственного инструмента, и до этого я десять лет арендовал скрипку из государственной коллекции. И тогда аренда, и плата за сейф, и страховка (0,01% от стоимости инструмента) — все лежало на моих плечах».

Милюков говорит, что играть на скрипке Пьетро Гварнери 1701 года приятно, но непросто: «Трудно работать с инструментом такого уровня — требуются большие умственные и физические вложения, чтобы ему соответствовать. В дни, когда я со скрипкой, я мою руки 30 раз в день. И всегда думаю: знал ли мастер, что будет так вдохновлять меня и окружающих 300 лет спустя? И иногда еще думаю: ведь я умру, а скрипка останется».

По словам музыкального критика Петра Долгорукова, преподаватели в Доме музыки пусть не «самые лучшие в мире», как утверждалось в сюжете «Вестей», но действительно крепкого российского уровня. Гантварг — действительно уважаемый в городе преподаватель; Александр Сандлер, еще один приглашенный преподаватель из Консерватории Санкт-Петербурга, имеет в своем послужном списке учеников, участвовавших в престижных конкурсах. С концертами, которые проводятся в Доме музыки, по словам Долгорукова, такая же история. «Ланг Ланг (китайский пианист, одна из главных мировых звезд — прим. „Медузы“) сюда не приедет», зато пианист Филипп Копачевский, который будет выступать в Доме музыки в День города, 27 мая, действительно побеждал в важных конкурсах — и регулярно играет на разных площадках Москвы и Санкт-Петербурга. 

«Раздражает не то, что они делают, а как себя преподносят, — заключает Долгоруков. — Они действуют совершенно в парадигме нынешней государственной политики — закрытые, претендуют на гениальность, когда их реальный уровень средний, и, конечно же, они снобы».

Дом музыки существует в закрытом режиме не только для зевак. Музыкальный критик Долгоруков, например, там тоже никогда не был: «Меня там никто не ждет. Все ждали, что нас туда позовут, введут, познакомят. У заведения есть своя пресс-служба, но она ничего не делает. Видимо, у организации действительно хватает денег, если они не нуждаются в любом освещении. И могут себе позволить оградиться от любой критики. И если бы они спокойно растили свои средние кадры, то к ним бы не было вопросов. Но посмотрите на названия, которые они используют для своих проектов: „Музыкальная сборная“, „Посольство мастерства“, „Река талантов“. Эти названия броские, наглые. Пусть сначала докажут, что они послы, а потом так называются. Называть себя Домом музыки нескромно, когда на самом деле ты просто ПТУ».

Долгоруков говорит, что не его одного беспокоит личность директора Дома музыки: «В профессиональном сообществе перед ним делают реверансы из-за его приближенности к царю, но за глаза называют хитрым и неприятным. И анекдоты у него, говорят, гадкие и скабрезные. Такие царские игры получаются — Ролдугин получил Алексеевский дворец как некий подарок от своего известного друга. Теперь он там играет в великокняжеский салон. Как будто великий князь вернулся».

Рояли и пальмы

Экскурсия по Дому музыки начинается в шесть вечера. В группе 20 человек. Среди них: женщина, которая чихает в каждом зале несколько раз; мужчина, который засек время экскурсии на таймер (она продолжалась ровно 78 минут); женщина в розовом вечернем платье, которая постоянно об него спотыкается.

Участников группы просят надеть бахилы. Бахилы качественные: из плотной марли, на тугой резиночке. «У нас еще есть зимняя разновидность, с резиновой подкладкой, чтобы слякоть не попала на паркет. Паркет все-таки из восьми видов дерева», — говорит охранник.

Группу сопровождают гид, смотрительница и охранник. В Английском зале на потолке — ангелы и облака, пол и правда из нескольких видов дерева, занавески — как в Эрмитаже. В Китайском зале тоже красота: на деревянных дверях вырезаны цапли, камыши и утки. Глаз ищет, к чему придраться, но за весь поход по дворцу из дефектов был обнаружен только маленький подтек на стене в одном из залов.

Гид рассказывает истории из жизни князя Алексея. Одна из них — про то, как князь спас тонущую девочку из Онежского озера. В столовой великого князя на стенах тоже росписи: на одной стене ангел с арбузом в ногах, на другой — усатый мужчина покупает на рынке креветки (гид не исключает, что мужчина — Петр I, а креветки — голландские). 

В кабинете великого князя стоит рояль. Всего роялей, расставленных по разным залам во дворце, удалось насчитать пять. Остальные инструменты уносят с собой музыканты, говорит смотритель. Гид рассказывает очередную историю — как «реставрационная команда Ролдугина» в этом кабинете во время ремонта сэкономила на ангелах. Во времена князя ангелы на стенах кабинета были сделаны из кожи. Восстанавливать ангелов в коже получалось слишком дорого. Тогда бригада проявила смекалку: нарисовала на стене ангелов из клея ПВА, а потом покрасила золотой краской. Сам Ролдугин, по словам охранника, сидит в другом кабинете «с еще более демократичным ремонтом».

По всему дворцу расклеены таблички «Не прислоняйтесь к стенам», «Ничего не трогайте», «Не облокачивайтесь на подоконники». И только на входе в винный погреб — предупредительное: «Берегите голову». Говорят, после смерти князя в 1908 году в подвалах дворца осталось несколько тысяч бутылок вина; теперь там репетиционные залы. В одном из них стоит мраморная ванна князя — у работников дворца все не доходят руки отнести ее вверх по ступенькам на место (в ванную комнату князя).

В переднем холле дворца стоят пальмы — около пяти возле каждой стенки. Пальмы стоят примерно там же, где, по воспоминаниям Невзорова, 20 лет назад сидели сотрудницы эскортного агентства. К пальмам тут относятся с трепетом, рассказывает гид. Для дворца закупили три комплекта пальм: когда один комплект «устает», его отправляют в оранжерею «отдохнуть» — на его место встают «отдохнувшие» сменщицы.